Кстати, а почему? Чем она ему мешала? Такая шикарная женщина! Когда она ее увидела рядом с ним, то не хотела, да восхитилась. Дама самого высшего качества, самой высшей пробы, самой чистой слезы! Да с такой каждую ночь в постель ложиться – счастье. Произведение искусства, ёлки! А он взял и отравил ее. Может, из-за денег? Подруга, та, что пригласила на праздник, болтала, что у Кагоровой бизнес модельный, очень раскрученный. Кстати, ее лично вот за тем и пригласили. Подруга говорила, что великолепный шанс на подиум протиснуться. И если не туда, мол, возраст уже нужный рубеж перешагнул, то работой обзавестись престижной вполне можно. Главное – даме приглянуться. У нее, мол, глаз весьма наметанный.
Приглянулась! Только не даме, а ее мужу. И с какой целью!
Козлы все же мужики, как ни крути. Ведь лопотал бог знает что, когда платье ей задирал. Договорился даже до замужества, да! Говорил, скоро буду одиноким.
Так, стоп, снова!
Почему же это она не уточнила у него в тот момент, с какой стати он станет одиноким, а?! Почему не поняла потом, когда жена его уже туфли на ковер отбросила? Все перемигивалась с ним, как дура последняя. Не до того было? Самое главное из ее мозгов кровяной напор вытеснил, вот ведь.
А надо было спросить! Еще как надо! С чего, мол, Митенька, ты одиноким должен стать, а? Развестись собрался? Так браки, замешанные на таких деньгах, редко в загсах расторгаются. Все чаще через кладбище. Дележ проблематичен, все по активам, акциям и прочее.
Значит, все-таки он свою красавицу приложил. Значит, он! И как сумел? Вот если все вспомнить…
Когда все вернулись в гостиную, его жена начала верещать, мол, давайте шампанское пить. Она-то лично еще подивилась тогда: пили кто водку, кто вино, кто коктейли, а теперь снова «шампунь»? Это же бодун стопроцентный на утро обеспечен. Как-то не по протоколу.
А она – Лилия эта – по гостиной скачет с бокалами. Да, именно она и хлопотала. Как Митька изловчился ей в руки втиснуть бокал с ядом? Вот бы вспомнить, кто там как стоял, кто с кем чокался! Все мельтешили, как в муравейнике.
Нет, напрячься все же стоило. Ведь для себя! Следователи, правда, ей ни за что не поверят, но хотя бы для себя!..
Бутылки кто открывал? Правильно, хозяин дома. Лилька покойная, не дав пене опуститься, хватала бокалы и в руки всем лично раздавала. А свой из рук не выпускала, это стопроцентно. Да, точно! Это запомнилось. Она по два бокала таскала, один свой, второй гостю, а потом…
Все мелькает… В какой-то момент Кагорова оба бокала отдала. Кому – не так важно, но оба. Это было…
Да, да, да!!! Она себе налила, потом еще кому-то. Отдала один бокал. Затем еще один, свой из рук при этом не выпускала. Или у нее уже было налито шампанское? Что-то смутно как-то, не запомнилось. Потом какая-то заминка случилась. И ей пришлось бокалы отдать. Это произошло в тот момент, когда почти у всех уже руки были заняты. Она замешкалась. И… и отдала бокал свой. Кому?! Кому-то она отдала его, точно!
Вспоминай, Таисья, вспоминай, умница! Это ведь важно! Кому она отдала его?! Не Митьке, точно! Кому-то еще!
Вспомнила!! Вспомнила, хвала небесам!!
Хозяину дома она его отдала, попросила подержать. «Вы, – говорит, – Виктор, не будете ли столь любезны?» А он был любезен, потому как к тому времени уже все шампанское из бутылок разлил. И бокал ее держал. А потом и еще один у него в руках оказался. И Лилька у него из рук оба бокала взяла. Один оставила себе, а второй мужу отдала. Виктор себе взял со стола. И очень внимательно потом за ними следил.
Да! Молодец! Только не придумай теперь ничего лишнего, а вспоминай все точно. Это же вопрос жизни и смерти! Смерть, правда, уже случилась. И сейчас это вопрос свободы и заключения под стражу.
Итак…
Он оба бокала отдал. И следил за ними, как кот за мышами. Сам он пить не стал, это точно. А за ними наблюдал. И когда Лилия проговорила, что у нее есть важное сообщение, а потом пригубила и буквально через мгновение побелела и упала на ковер, он…
Да! Он очень изумился! Глазками так зырк-зырк: на Митьку, на его упавшую на пол жену, на Митьку, на жену. Такое ощущение, что все не так должно было произойти.
Так, хорош на сегодня. А то точно что-нибудь изобретет нереальное.
Изумлением, допустим, у всех глаза были полны. Даже страха поначалу ни у кого не возникло.
Во-первых, не успели испугаться. Ну упала и упала, может, голова закружилась у великосветской дамы. Они ведь – дамы эти – до обмороков охочи.
А во-вторых, все, кроме Надьки, были уже здорово выпивши. Кстати, она тоже не пила «шампунь» и бокал свой, подержав в руках, на стол поставила. И к слову, почему-то показалось тогда, что ее родная сестра Надежда выдохнула с облегчением, когда великолепные локоны Кагоровой по ковру рассыпались.
Так что же получается? Кто подсыпал яд покойной? Митька не мог! Не он открывал бутылки. Не он разливал. Ему уже готовый бокал с шампанским подали. Он же не мог своей жене в бокал яд ссыпать с ладони, когда с ней чокался, в самом деле?! Рискованно, заметить могут. И самому можно отравиться, яд, говорят, ужасный, быстродействующий.
Кто тогда? Виктор?
А что, почему нет?! Этот лысый боров запросто мог. Он над шампанским вместе с покойной суетился. Он и бокалы потом помогал держать. И он, кстати, последний, кто к бокалам супругов прикасался. В его руках они были. Лилия ему давала подержать. Кстати, давала ему один подержать, а у него из рук уже два приняла. Мог в общей суете как-нибудь незаметно все это дело и обстряпать.
Да, но как потом пузырек из-под яда в кармане у Кагорова оказался, черт побери?! Витек подбросил? Тоже вариант. Времени у него было навалом, чтобы все это дело провернуть. Когда Кагорова на пол упала и когда все присутствующие, включая ее мужа, поняли, что она мертва, тут такое началось!..
Кто в слезы, кто в истерику, кто брови хмурить, кто бледнеть. У всех реакция была, будь здоров, кроме разве что Павлушки. Ну, с ним все понятно, он уже пару раз нюхнуть успел. Ему от всего было весело. А тут чужая тетка на ковре прямо под ногами скончалась. Прикольно…
И Надеждина реакция ее тогда удивила. Потом подзабылось как-то. Не до того. То вопросы, то ответы, затем и вовсе забрали и увезли. А вот теперь под храп убийцы собственного ребенка картинка и складывается.
Надька не охала, не ахала, бровей не хмурила, не плакала. Просто смотрела тупо на тело, пока его не накрыли, и думала о чем-то. Напряженно думала. Уж о том, как родная сестренка может напряженно размышлять, Таисия знала не понаслышке. Вместе росли, вместе жили.
Что-то такое гоняла в голове ее родная сестра – Надежда. Что-то сопоставляла, о чем-то думала. О чем? И о чем она с покойной шепталась до горьких слез, когда все по углам разбрелись, а? Она что, с ней знакома была?
О-о-о, дела-то какие неважные! К Виктору уже и соучастник, правильнее, соучастница, напрашивается.
Надька в какой-то теме была с покойной. В какой именно? Что их связывать могло? Да, и еще вспомнилось! Когда Кагорова сказала, что сейчас сделает важное сообщение, у Надьки аж спина напряглась, аж губы побелели.
Боялась? Чего?
Да и Серж вел себя довольно-таки странно весь вечер. В сторону четы Кагоровых косился едва ли не с ненавистью. Зачем тогда пришли? Мать болтала, что они дома должны были остаться. А ведь пришли, с какой такой целью?!
Уф, нагородила, называется! Сейчас получится, что все по щепотке яда в бокал Кагоровой сыпанули. Что все ее смерти ждали с нетерпением. А сыпанул ведь кто-то один. И этот один потом пузырек в карман Митьке сунул. Или он сам его оттуда не убрал? Спросить бы, но как?…
Ранние зимние сумерки в зарешеченном окне под самым потолком сгустились до чернильной густоты. Может, пять уже, а может, и все восемь вечера. Нет, восемь вряд ли. Ужинать еще не приносили. Ага, кажется, несут, дверь гремит.
Но вместо ужина ее вдруг повели куда-то.
– На допрос? – спросила она, повернувшись по команде лицом к стене.
– Оставить разговоры! – тявкнули сзади.
Да, здесь ее очарованию умиляться было некому. Все расшибается вдрызг о шероховатый бетон гадко выкрашенных стен. И охранники такие же: грубые, серые, с шершавыми казенными душами.
Остановил ее без лишних объяснений возле какой-то двери с глазком и странно тихим голосом пробормотал:
– У вас пятнадцать минут, ни секундой больше!
Ох, неужели?! Неужели Надежда или мать свидание выпросили?! И пожрать ей чего-нибудь вкусненького принесли? Хоть кусок колбаски бы к тем слипшимся макаронам, которые здесь дают. Хоть печенья полпачки к той бурде, которая в этом месте чаем зовется!
Дверь лязгнула. Таисия шагнула через порог и застыла с широко распахнутыми глазами.
В тесной казенной комнате за письменным столом сидел Кагоров Дмитрий и смотрел на нее жадными виноватыми глазами.
– Ты?! – выдохнула она, забыв совсем, что можно подойти к столу поближе и присесть на второй стул, который рядом с ним стоял, так и замерла возле двери, что мгновенно захлопнулась за ее спиной.
– Я, – кивнул он. – Иди сюда, ко мне. Я тут тебе поесть принес. Горячего, Стась! Мяса… Иди скорее, детка.
И она как расплачется. Как бросится к нему на колени, как вопьется в воротник пальто, и реветь, реветь, и шептать сквозь слезы:
– Как ты мог?! Как ты мог меня так подставить?! Я пошла за твоей долбаной визиткой, а там этот гадкий пузырек. И… И они теперь говорят, что это я!
– Тсс-сс, – зашептал он ей в ухо, поглаживая по коленкам. – Тише, Стась, тише… Не кричи, а то время сократят…
– Время?! Сократят?! А ты знаешь, какое мне теперь время грозит за твою жену?! А я ее… Я ее не убивала!! Я даже видела ее в первый раз, понимаешь?!
– Нет. – Кагоров поднял ее лицо за подбородок двумя пальцами, глянул с печалью и повторил: – Нет, я ничего не понимаю.
– Что ты не понимаешь?
– Вообще ничего! Не понимаю, кому, кроме меня, она мешала? – он едва слышным шепотом говорил ей на ухо. – Не понимаю, кто, кроме меня, желал ей смерти…