Кто знает, может быть, на этот раз я буду произносить их вполне серьезно.
- Вот и все, - сказала Вендерсен, потерев руки. – Это и есть моя история.
Маррикус кашлянул.
- Понятно, почему вы столь неохотно решились ее рассказать.
- И вы еще называли меня сумасшедшим, - ядовито сказал Валемар.
Вендерсен повернулась к нему.
- Я еще и не то сделаю, Валемар.
- Комиссар, - поправил он, угрожающе шагнув к ней, но Маррикус встал между ними.
- Потише, пожалуйста, вы двое, - негромко произнес миссионер.
Валемар взглянул на него. На мгновение комиссару показалось, что глаза священника сверкнули синим. Он встряхнул головой. Маррикус продолжил:
- На нас смотрят. Было бы разумно проявлять некоторое приличие.
Обернувшись, Валемар заметил силуэт похоронного сервитора среди катафалков. Сервитор ходил вокруг них, или это просто воображение? Погребальная маска в виде лица херувима повернулась к комиссару, красные глаза сверкнули, и Валемару показалось, что его голова сейчас взорвется. Она болела все сильнее. Комиссар потер лоб и почувствовал что-то мокрое. Возможно, сырость от тумана. Но когда Валемар взглянул на свои пальцы, на секунду ему показалось, что они красные от крови.
Он моргнул, и увидел, что ошибается, никакой крови на пальцах не было. Другие смотрели на него, и он подумал, не заметили ли они что-то.
- Что? – прорычал он.
- Ничего, - поспешно ответил Маррикус. Он одернул свои одеяния и почесался, словно они вызывали у него дискомфорт. И снова Валемару показалось, будто что-то движется под одеждой священника. И еще он вроде бы слышал… голоса? Комиссар встряхнул головой. Это просто так действует боль, заставляя видеть и слышать то, чего нет.
- Ну, - сказала Вендерсен. – Мы рассказали наши истории. Ваша очередь, священник.
- Да? – Маррикус слегка вздрогнул, будто от боли. – Хорошо. Хотя я пока не нахожу в ваших историях что-то общее. А вы, комиссар? Вы заметили какую-то связь?
Валемар переступил с ноги на ногу, словно в смущении.
- Нет. Пока нет.
- Тогда, возможно… это была не самая лучшая идея. Может быть, нам стоит еще раз попытаться покинуть это место.
Маррикус огляделся вокруг. Валемар машинально тоже оглянулся.
Похоронные сервиторы снова наблюдали за ними. И на этот раз они были ближе. Всего лишь на расстоянии нескольких катафалков. Как они смогли незаметно подойти так близко? Голова болела ужасно. Может быть, поэтому он и не заметил их.
- Я уже пытался уйти, - сказал Маррикус. – Я говорил вам?
- Да, - вздохнула Вендерсен.
- Они не отпустили меня. Почему они не позволяют нам уйти? – в голосе священника любопытство смешивалось со страхом. – Они же… им не должно быть дела до нас.
- Однако им есть дело до нас, - заметил Валемар.
Маррикус посмотрел на него.
- На мгновение мне показалось, что вы истекаете кровью, - он указал на лоб между глаз, и повернулся к Вендерсен, - А вы…
- Что я? – спросила она.
Маррикус покачал головой.
- Моя очередь, верно? Так вы сказали. Да. Пора рассказать мою историю.
Я думаю, что сделали бы вы. Если бы вы видели то, что видел я, если бы вы узнали то, что узнал я, то действовали бы иначе? И справились бы лучше? Не думаю. И я говорю это не из гордости. Я не пытаюсь выставить себя героем или унизить вас. Я просто думаю, что это правда. Я делал то, что должен был делать.
Какой самый трудный выбор вам приходилось делать? Если вы раздумываете над ответом, значит, вам еще не приходилось. Самый трудный выбор вы запомните навсегда. И его тень будет нависать над вами всю оставшуюся жизнь. Вы едва ли вспомните себя прежних, какими вы были до этого выбора. Вот насколько важно такое решение. После него каждая развилка на пути, которым вы шли до того, будет казаться вам по-детски простой, и вы еще удивитесь, почему вы задумывались перед ними. Ведь по-настоящему важным был толькотот выбор.
Пока вы не столкнетесь с такой дилеммой, вы можете думать, что вам уже приходилось принимать самое трудное решение. Я сам так думал. Когда я прибыл на станцию «Лигуриан», то думал, что нахожусь перед выбором, который определит мою жизнь. Или, если быть честным – который погубит мою жизнь. Я не видел приемлемого выхода из тупика. И это отсутствие хорошего варианта есть одна из определяющих характеристик труднейшего выбора. Хотя и не единственная. Еще должны быть высоки ставки. И я думал, что они высоки настолько, насколько возможно.
Я ошибался. Я был наивен. Но я не виню себя. Мы все бываем наивны до того, как наступит этот момент. И вы наивны, пока вам не приходилось встать перед таким выбором, и я прошу не считать это оскорблением. Вот почему я не виню себя прежнего за то, что ошибался. Я просто не мог знать, что будет потом.
Меня зовут Освик Маррикус. Вы не слышали обо мне. Но если вы бывали в суб-секторе Мерор, то могли слышать о моей семье. В нашем роду было немало кардиналов. Я не один из них, и уж точно не смогу стать кардиналом в будущем. Но я был первенцем у своих родителей, и это означало, что мне уготовано служить в Экклезиархии. Такие вопросы, как подхожу ли я для церковной карьеры по характеру, способностям, и обладаю ли достаточной глубиной веры, даже не рассматривались. Первенцы рода Маррикус всегда служили в Адептус Министорум, потому что такова была традиция. Честно говоря, похоже, что в нашей крови действительно есть предрасположенность к религиозной жизни. Некоторые из самых ревностных и благочестивых экклезиархов суб-сектора вышли из рода Маррикус. Так же, как иные из наиболее богатых и влиятельных.
Я не мог стать ни тем, ни другим, и знал это с детства. Как только я достаточно вырос, чтобы понимать, кем я должен стать, я также понял, что не подхожу для такой карьеры. Моей надеждой, за которую я долго цеплялся, было стать дьяконом. Я не был амбициозен. Мне отлично подошла бы спокойная служба глубоко в административных дебрях Экклезиархии, обеспечивавшая стабильную жизнь где-нибудь в мире-улье. Но мои начальники в своей дарованной Императором мудрости решили, что я должен быть миссионером, и послали меня в систему Тромос.
На Тромосе Прайм шла война. Моим долгом было вдохновлять солдат Стражи Тромоса, подавлявших восстание на южном континенте планеты. Чтобы полностью подавить его, понадобился год. Я не знал, как началась эта война. Я не знал, почему мятежники восстали против власти Императора. Я знал лишь, что они должны быть уничтожены. Что еретики, отступившиеся от Имперского Кредо, должны быть сокрушены беспощадной силой. Я знал только это.
Но даже так, то, что я увидел за этот год… Мне повезло, что не пришлось участвовать в самых тяжелых боях, но я видел их последствия. Когда я видел тонувшие в грязи поля сражений и разрушенные города, тысячи трупов с обеих сторон, разлагавшиеся на этих полях, словно гниющее мясо, было нелегко представить, что все это может привести к чему-то достойному.
Но тогда еще мне не пришлось делать самый трудный выбор. Да это и было бы маловероятно. Я не особенно интересовался самой войной – только тем, как остаться в живых.
Не поймите меня неправильно. Моим долгом было вдохновлять солдат убивать и умирать за Императора, и этот свой долг я честно исполнял. Причем исполнял его хорошо, и это не хвастовство. У меня есть талант к написанию вдохновляющих проповедей. Но это не то, чем я горжусь. Я назвал это талантом, но более верно было бы назвать это бременем. Представьте себе, каково это – видеть, как другие вдохновляются словами, которые тебе кажутся рутиной. Я зажигал в них огонь веры. И хотел бы зажечь его в себе.
Война кончилась, но моя миссия на Тромосе продолжалась. Я путешествовал по Тромосу Прайм и другим населенным регионам системы, укрепляя Имперское Кредо. Одним из последствий этих моих путешествий было то, что тот год стал счастливейшим в моей взрослой жизни. И из-за этого мысль о том, что придется покинуть Тромос, была невыносимой.
Но неизбежно однажды мне пришлось бы его покинуть. Я был миссионером. Моей судьбой было путешествовать от системы к системе, от войны к войне. Тот год на Тромосе после войны создал иллюзию стабильности. Я знал, что она не будет длиться вечно, но позволил себе чувствовать так, словно будет. И когда я получил приказ покинуть Тромос, боль, которую я чувствовал, была невыносимой – по крайней мере, я так думал.
И тогда я прибыл на станцию по утилизации кораблей «Лигуриан», убежденный, что столкнулся с самым трудным выбором в своей жизни, и отчаявшийся найти выход, который не требовал бы покинуть мое счастье.
Я прибыл туда на борту «Верного», транспорта среднего размера, выполнявшего регулярные рейсы к внешним пределам системы. Под «регулярными» я имею в виду каждый год. Он летал к астероидному поясу, доставляя снабжение шахтерским и тюремным колониям и станции по утилизации кораблей, расположенным в астероидах, прежде чем направиться к точке Мандевилля и покинуть систему.
Вы, наверное, никогда не были на утилизационной станции. Да и мало кто на них бывал. Это мрачные одинокие аванпосты, изолированные от всех прочих пунктов цивилизации в системе. Необходимость изолировать их связана с их работой. Работа на них очень опасна, и не только для самих рабочих. Корабли, с которыми они работают, уже не подлежат ремонту, и фактически представляют собой смертельные ловушки. Всегда есть вероятность, что с ними может произойти катастрофический несчастный случай. Самое страшное – взрыв плазменных двигателей. У экипажа утилизационной станции в любом случае нет шансов пережить такую катастрофу, но если станция расположена на орбите населенного мира, такой взрыв может выжечь его атмосферу и фактически уничтожить жизнь на планете. Потому эти станции располагаются как можно дальше от населенных планет и любых других орбитальных объектов, чтобы даже самый сильный взрыв не уничтожил ничего кроме самой станции.