Станция по своей форме напоминала огромный цветок, созданный грязной рукой индустрии. Стеблем его был длинный гибкий якорь из железа и пластали, который тянулся из центра станции к поверхности астероида внизу, крепко вцепляясь в камень своими когтями с силовыми приводами. В «цветоножке» располагался центр управления и каюты экипажа. У ее основания размещались четыре массивных широких двигателя. Станция была огромным неуклюжим чудовищем, неприспособленным для межзвездных перелетов. Но она перемещалась в пределах системы, покидая один астероид и перелетая к другому.
Четыре «лепестка», окружавшие «цветоножку», были больше похожи на огромные разбухшие опухоли. Это были рабочие доки станции. Они были отделены один от другого, но могли соединяться временными переходами. Доступ в них осуществлялся через командный центр. Они были достаточно большими, чтобы вместить маленькое судно или отрезанный кусок более крупного – последнее пристанище мертвых кораблей. Для больших кораблей, с которыми и была связана основная работа станции, процедура была иной. Когти, еще более крупные, чем те, которые прикрепляли «Лигуриан» к астероиду, вцеплялись в корпус судна и удерживали его вплотную к доку. После этого внешние ворота дока открывались на диаметр, соответствующий размеру корабля.
В одном доке я увидел останки судна, похожие на скелет, к другому доку с противоположной стороны от центра управления был пристыкован старый колонизационный корабль, выглядевший еще нетронутым. Вероятно, он был отправлен на утилизацию лишь недавно. Корабли, пристыкованные к двум другим докам, находились там дольше и уже лишились части своих корпусов. В одном я едва узнал лихтер. Другой был транспортом, более крупным, чем тот, на котором прилетел я. Это было большое судно, и хотя его надстройки уже были разобраны, огромная масса его корпуса затмевала звезды. Его название «Кардинал Визейн» было все еще видно на носу, написанное пятидесятифутовыми бронзовыми рунами. Корпус его был пробит в стольких местах, что стал похож на обглоданную кость. Каждая из огромных пробоин обозначала место, где когти станции когда-то держали корпус. Сервиторы опустошали отсеки судна и герметизировали их, чтобы сохранить атмосферу для работы на следующих участках.
Обломки разрезанных кораблей сбрасывались вниз, и, захваченные гравитацией планетоида, падали на его поверхность, сохраняя свободным пространство вокруг станции.
«Верный» приблизился к станции сверху, словно избегая смертельной хватки ее когтей. С противоположной стороны командного центра находился стыковочный узел. Транспорт синхронизировал свое движение со станцией и пристыковался к ней. Открылись большие воздушные шлюзы, и я сошел по трапу, приспосабливаясь к гравитации станции. Еще раньше меня на станцию высадились моторизованные сервиторы, тащившие тележки на магнитной подвеске с грузами, которые принимали другие сервиторы, работавшие на станции.
Внизу трапа меня ждал Вел Хьюзен. Капитан станции «Лигуриан» был скватом, ростом едва мне по грудь. Его лицо выглядело изрядно потрепанным жизнью, с обвисшими щеками, мешками под глазами и толстым носом. Он командовал станцией уже больше пятидесяти лет. Это был флегматичный, невозмутимый офицер, лишенный воображения, что делало его идеальным кандидатом для службы в таком мрачном и изолированном месте, в условиях невероятной скуки и рутины, несмотря на весь риск.
Он ухмыльнулся, когда я подошел к нему.
- Рад видеть тебя, миссионер, - он, казалось, не воспринимал мое звание вполне серьезно, произнося его словно прозвище. Я едва ли мог винить его.
- Я тоже рад тебя видеть, Вел, - сказал я, пытаясь не поморщиться, когда он хлопнул меня по спине. По стандартам станции «Лигуриан» я был частым гостем.
- Ты проделал весь этот путь, чтобы увидеть меня? – спросил Хьюзен, как он спрашивал последние пять раз, когда я прилетал на его станцию. Некоторые из этих путешествий были дорогим удовольствием. Мне приходилось немало платить торговцам, чтобы они отклонились от своих обычных маршрутов.
- Ну конечно, - солгал я, давая тот ответ, которого он ждал.
Хьюзен засмеялся, словно мы беседовали в первый раз. Я думаю, он смеялся еще сильнее, потому что это было уже в пятый раз.
Мы направились к командному центру по коридору, стены которого были из грязного черного железа. Из-за высокого сводчатого потолка коридор казался еще более узким, чем на самом деле. Это был один из основных коридоров станции, достаточно широкий, чтобы мы с Хьюзеном могли идти рядом по одной стороне, а по другой шли сервиторы. Но когда я оглядывал коридор, слабо освещенный люменами, впечатление было такое, что я заглядываю в саркофаг, глубины которого теряются во мраке.
-Наверное, хочешь увидеться с ней, - сказал Хьюзен, поддразнивая меня.
- Да, может быть, - ответил я с фальшивой небрежностью, подыгрывая его болтовне, но сердцем я был в другом месте. Все, о чем я мог тогда думать – что, вероятно, я посещаю «Лигуриан» в последний раз.
- Конечно, хочешь, - усмехнулся Хьюзен. – Ты найдешь ее в доке Дельта.
- Спасибо. Я пойду туда.
- Возможно, на этот раз она убедит тебя остаться с нами?
- Надеюсь, что так.
Он шутил. Я нет.
Мы дошли до командного центра, и Хьюзен задержался, прежде чем войти туда.
- Я хотел попросить тебя кое о чем, - сказал он, на этот раз более серьезно, чем обычно в беседе со мной.
- О чем угодно.
- Ты не сможешь провести церковную службу для нас? – под маской наигранной веселости скрывался глубоко религиозный человек. – Уже давно в нашей часовне не служил настоящий священник Экклезиархии.
Я озадаченно моргнул. Религиозность Хьюзена заставила меня устыдиться, что я не столь ответственно относился к моему призванию.
- Конечно, - сказал я, стараясь выразить больше энтузиазма, чем чувствовал на самом деле.
- Спасибо, миссионер, - Хьюзен, казалось, был очень доволен. – Это пойдет нам на пользу. Иногда надо напоминать нам, что мы не совсем одиноки здесь.
Он благодарно пожал мне руку и ушел.
Я направился по кольцевому коридору, пока не дошел до дверей в док Дельта. Двери были огромные, десять футов высотой и двадцать шириной, двойные и выполняли также функцию шлюза – в случае пробоины в доке они могли закрыться мгновенно. Это могло спасти остальную станцию, но обрекало на верную смерть тех, кто находился в доке в тот момент. Таков был порядок вещей. Работа, которую выполнял «Лигуриан», была необходима, но саму станцию и ее экипаж можно было легко списать в расход, что отражалось в самой конструкции станции и том, как она функционировала. На борту «Лигуриана» служили только четыре офицера, управлявшие трудом армии сервиторов. В случае катастрофы потери были бы приемлемо малы. Если что-то случилось бы со станцией, эти четверо могли надеяться только на себя. Было бы слишком рискованно посылать спасательное судно, и дешевле было бы заменить станцию в случае ее потери, чем пытаться ее отремонтировать.
Я вошел в огромное пространство дока Дельта, погрузившись в грохочущий шум работы. Из внешних ворот дока выступал нос лихтера, окруженный лесом мостков, и масса монозадачных сервиторов, взобравшись на них, резала корпус судна плазменными резаками, снимая обшивку и открывая доступ к модулям, которые еще можно было использовать. Другие сервиторы, встроенные в моторные тележки, увозили срезанный металл. Еще одна группа сервиторов собирала обломки и стаскивала их к правой стене, заталкивая в пасть мусоросборника. Этот механизм занимал почти треть стены в длину, а в высоту достигал двадцати футов. Его огромные челюсти открывались, принимая обломки, которые потом отводились вниз, чтобы быть сброшенными на поверхность астероида.
Я вошел в этот шум, двигаясь между группами работавших сервиторов, пока не заметил ее. Лигейя Роун стояла на низкой платформе между мусоросборником и носом лихтера. Из платформы выступал пучок мехадендритов. По ее командам мехадендриты подключались к позвоночникам ожидавших сервиторов, изменяя их программы для следующей задачи.
Лигейя Роун была начальником утилизационных работ на «Лигуриане». Весь процесс разделки кораблей на металл проходил под ее руководством. И именно она стала причиной того, что мне была невыносима одна лишь мысль, что мне придется покинуть систему Тромос.
Увидев меня, она махнула рукой и подняла два пальца. Я кивнул и подождал, пока она закончит перепрограммирование очередной группы сервиторов. После этого она огляделась, наблюдая за работой в доке. Удовлетворенно кивнув, она сошла с платформы и направилась ко мне.
- Это займет их работой на какое-то время, - сказала она, улыбнувшись. – Рада видеть тебя, Освик.
- И я рад тебя видеть.
Едва ли самая романтичная встреча. Но мертвые лица сервиторов и оглушительный грохот работы в доке не слишком располагали к романтичной обстановке. И я знал, что не стоит слишком проявлять эмоции, когда Лигейя занята работой. Она этого не оценит.
Она была на пять лет старше меня, но выглядела так, словно по опыту жизни превосходила меня более чем на десятилетие. Во многом так оно и было. Работа в таком месте, как станция «Лигуриан» по-своему закаляет человека. Кроме того, Лигейя и ее товарищи во время войны служили в Страже Тромоса, их отозвали со станции на родину для участия в войне. Там мы с ней и встретились в первый раз, когда я читал проповедь для подразделения механизированной пехоты, в котором она служила. Закалившись в войне и в работе, она обрела силу, которой у меня не было, и я завидовал ей в этом.
Мне говорили, что у меня лицо, подходящее для моего призвания. Мои темные волосы, выраженные брови, четкий подбородок и острый нос придают моей внешности суровый облик. Когда я проповедую, я вижу, что это производит на паству желаемое впечатление. Но когда я смотрю в зеркало, то вижу только вечно хмурое выражение, точно в ответ на внутренние обвинения в слабости.
Лигейя Роун была выше меня, худощавой и жилистой, казалось, что плоть едва покрывает ее кости. Голова ее была полностью выбрита, как и у остальных членов экипажа станции. По сравнению с ними, мои волосы и борода, хотя и не слишком длинные, казались манерным излишеством. Лицо Лигейи, на котором со времени нашей последней встречи появилось еще несколько шрамов от ожогов, было угловатым, с резкими чертами и словно вопросительным выражением. Ее темные глаза будто оценивали все, что представало перед ними, взвешивая его ценность и полезность, и со времени нашей первой встречи моей целью было, чтобы эти глаза не сочли меня недостойным.