Космодесантник отвечал лишь безмолвным экстазом.
- Это бессмысленные слова для тебя, не так ли? Ты не можешь сомневаться, когда являешься ангелом Императора. Ты – живое доказательство Его божественности. Для тебя нет такой вещи, как лицемерие.
Космодесантник смотрел на источник своего экстаза. Я проследил за его взглядом, но там была лишь пустота.
- Ты чувствуешь истину. Ты есть истина. Ты не научишь меня ей? Если я смог чувствовать то, что чувствуешь ты, я буду знать свой путь. Я приму свою судьбу…
Я замолчал, не в силах произнести ложь.
- Нет, - сказал я. – Мы оба знаем, что это не так. Это не то, для чего я был создан. И я не понимаю. Я не понимаю, как Имперское Кредо может быть истиной, но при этом чувствую, что это ложь.
Я почти ожидал, что неподвижный сервитор вдруг оживет и набросится на меня. Застывшее воплощение экстаза словно осуждало меня, и во мне поднялось негодование.
- Я не хотел такой судьбы. Я не просил о ней. Что хорошего в истине, если она приносит мне лишь боль? И если я улечу, что хорошего я сделаю, если буду ненавидеть каждое мгновение своего существования? Если я ненавижу свои обязанности, я принесу больше вреда, чем пользы, исполняя их. Будет лучше отпустить меня, - я помолчал. – Мы оба должны быть свободны.
Я выпрямился, пытаясь создать иллюзию, что я твердо намерен настоять на своем.
- Если ты не можешь научить меня, так не суди! – закричал я, указывая на космодесантника. Мой голос колебался вместе с моей уверенностью, я пытался не отводить взгляда от лица космодесантника, взиравшего, казалось, на нечто божественное. Но гнев мой по-прежнему был силен.
- Тебе легко не сомневаться. Ты вне времени, - я вздохнул. – Твое настоящее вечно, и сомнений в будущем просто не может быть.
Я выплюнул эту фразу с такой горечью, что, казалось, она может растворить камень. Я хотел указать на космодесантника и спросить Лигейю, не хочет ли она быть похожей на него, так держась за настоящее.
- Здесь не за что держаться! – закричал я, обращаясь к отсутствующей женщине и глухому космодесантнику. – Настоящее кончается, едва начавшись. Если нет будущего, то что толку в настоящем?
И снова никакого ответа, лишь этот обвиняющий самодовольный бесконечный экстаз.
Моя голова кружилась от злости и отвращения к себе.
- Сможет ли твоя радость выдержать испытание временем, - прошептал я. – Посмотрим, останешься ли ты столь же безупречным.
Свою боль и сомнения я проецировал на космодесантника. Я уже тогда знал, что делаю. Но боль, которую я чувствовал, была слишком сильна.
Я сделал то, что сделал, из-за боли. Галактика демонстрировала мне, насколько она несправедлива. Кто бы не возмутился? Я всего лишь человек.
Это не был худший выбор, который я сделал. Не был он и самым трудным. Возможно, он должен был бы стать самым трудным, но не стал им. И в действительности я не думаю, что вы бы сделали лучший выбор, если бы оказались на моем месте.
- Ты должен встретить испытание временем, - сказал я космодесантнику.
Я повернулся к пульту управления стазисным полем. Сначала он показался мне сложным, потому что я полный дилетант в том, что касается машин. На нем было много приборов, светившиеся на них руны ничего мне не говорили. Изучив немного громоздкое устройство, я пришел к выводу, что показания приборов не имеют особого значения. Они, вероятно, контролировали стабильность стазисного поля и подключение к источнику энергии. Два больших зонда-датчика с задней стороны пульта были подключены к кабелю, который открыли сервиторы, прорезав переборку у входа в отсек.
- Это неважно, и это, и это тоже, - прошептал я, глядя на порты для мехадендритов и несколько переключателей, которые, вероятно, должны были передавать команды сервиторам в случае необходимости. Самым важным, похоже, был тяжелый рычаг сбоку. Мейсер должен был использовать что-то, чтобы включить эту машину. И даже если ее включал не этот рычаг, он, несомненно, все равно был нужен для чего-то важного.
И то, для чего он был нужен, значило для меня очень много.
Я повернул его прежде, чем успел передумать.
Руны на приборах вспыхнули красным. Предупреждающе взвыли сирены. Сервитор дернулся, словно получив удар, вырвал мехадендрит из пульта, и пошел вперед, столкнувшись со стазисным полем. Он пытался идти дальше, но словно невидимая стена не пускала его, и сервитор бесцельно топтался на месте.
Из кабеля, питающего стазисное поле, вырвалась синяя молния, ослепительно сверкнув, и я едва успел увернуться. Стазисное поле замигало. Потом кабель взорвался. Его кусок оторвался от стены, словно разъяренная змея, и, ударившись о пульт Мейсера, отбросил его к другой стене туннеля. Из него по разрушенной палубе вырвался ревущий поток энергии, устремившись по туннелю, и погас.
Стазисное поле еще раз мигнуло и отключилось. Взрыв в отсеке, который оно остановило, теперь продолжался. Осколки врезались в стены и с воем пронеслись над моей головой. Обломки алтаря рухнули на палубу. А космодесантник завершил свой акт поклонения.
Его глаза стали еще шире, спина выгнулась, он широко развел руки, словно собираясь обнять саму бесконечность.
- Слава! – вскричал он. Его голос был громовым, потрясающе величественным – и все же неправильным. Религиозный восторг, который я видел на его лице, теперь я слышал в его голосе, и он вышел за пределы экстаза, перейдя в безупречное страдание.
- Слава! – воскликнул он снова, и хотя я зажал уши, но не мог заглушить этот ужасный вопль. Мой разум пребывал в слепом смятении. Страх перед Богом-Императором – это правильно, но я не представлял, что общение с божественным может быть так похоже на пытку.
В глазах космодесантника сверкало безумие. Что бы он ни видел – я был рад, что это за пределами моего зрения и понимания. Он снова закричал, и его голос был неправильным. Я чувствовал это до самой глубины души.
- Слава! – взревел он. – Слава, слава, слава Изменяющему Пути!
И ангел стал превращаться в нечто ужасное.
Космодесантник стал расти. Его конечности, и так огромные, начали утолщаться, пока не стали широкими, словно колонны. Продолжая кричать, он согнулся, и сквозь кожу на его спине вырос ряд шипов. Кровь и черный ихор полились с них, когда они начали расти из его позвоночника. Они начали изгибаться во всех направлениях, и по мере того, как тело космодесантника росло, шипов появлялось все больше. Некоторые были длиной с кинжал. Другие вырастали вдвое длиннее моей руки. Тело космодесантника охватила дрожь, такая сильная, что от нее затряслась палуба. Дрожь началась у основания его шеи и охватила позвоночник, заставив космодесантника опуститься еще ниже, почти сбив его с ног. Когда дрожь достигла конца позвоночника, из нижней части спины космодесантника с брызгами ихора и плоти вырвался хвост. Он состоял из сегментов, как тело насекомого, и со всех сторон был покрыт рядами шипов. Хвост оканчивался пучком шипов, похожим на кисточку из копий. С них капала зеленая жидкость, с шипением падая на палубу, и там, куда она попадала, появлялись извивающиеся нити, складывавшиеся, казалось, в нечестивые руны.
Голова космодесантника росла вместе с остальным его телом. Его череп становился все выше и длиннее. Глаза стали длинными, словно змеи, в них появилось множество зрачков, веки расплавились, влившись в непрерывно изменяющуюся плоть.
- Слава, слава, слава Изменяющему Пути!
Его молитва звучала все громче, и стены отсека задрожали. Я не знал, как это чудовище поет, как оно произносит слова, потому что его рот больше не был человеческим. Оно выло сразу двумя голосами. Рев бешеного зверя и молитва безумного фанатика. Челюсти открывались шире и шире, пока не разорвались. Из разорванных мышц хлынула черная кровь. Его пасть разделилась на четыре сегмента, каждый из них был длинным, зубастым и чешуйчатым, как у рептилии, и в то же время похожими на мандибулы насекомого. Из пасти чудовища появился язык, покрытый толстой кожей и источавший густую вязкую слизь. Язык был раздвоенным, оба его конца двигались независимо. А в центре, между ними, был еще один рот, с человеческими зубами, и когда огромная пасть ревела, этот рот пел молитвы.
Оглушенный этим чудовищным ревом, я попятился назад. Мой рот ошеломленно открывался и закрывался. На моих глазах ангел превратился в ужасное чудовище, в порождение худших кошмаров. Я тщетно искал хоть какой-то поддержки, какого-то утешения. Но помощи не было ниоткуда.
Изменения, происходившие с космодесантником, еще не закончились. Из плеч чудовища выросли новые конечности, каждая состояла из более дюжины сегментов, как у насекомых. В длину они достигали более пятнадцати футов и оканчивались клешнями, по виду способными разорвать «Таурокс». Кожа монстра потемнела, окрасившись в оттенки темно-красного и черного. Она перестала рваться и стала такой толстой, что превратилась в экзоскелет. И хотя она выглядела твердой, как железо, она еще содрогалась, силы перемен продолжали сотрясать тело ужасного существа.
- Слава, слава, слава Изменяющему Пути!
Когда стазисное поле исчезло, в помещение вошел сервитор, оказавшись прямо на пути чудовища. Жуткая тварь повернула свои вытянутые глаза к сервитору, и одной из своих клешней схватила его поперек туловища и подняла в воздух.
Сервитор едва отреагировал на это. Его ноги все еще двигались в воздухе, словно он пытался идти. Подождав мгновение, монстр сжал клешню, перерезав сервитора пополам.
Сервитор не проявил ни боли, ни страха, когда его тело было разрезано надвое. Он просто не был на это способен. Но когда его кости хрустнули, хлынула кровь, и на палубу вывалились внутренности, я осознал тот факт, что это было человеческое существо, и если чудовище схватит меня, я также буду превращен в куски разорванного мяса.
Стоя у входа в помещение, я наблюдал страшные перемены, происходившие с космодесантником, и убийство сервитора, находясь в состоянии физического и духовного паралича. Казалось, я парил где-то рядом со своим телом. Невыносимый ужас сковал меня. Я не понимал, что я вижу. Ничто в моем обучении и жизненном опыте не позволяло предположить, что такое возможно в реальности. Все, во что я верил, все, что я считал истинным, рассыпалось перед существованием этого чудовища.