— А вы спрашиваете себя, зачем вы давите на меня? — проворчал он.
— Нет. — Она положила руки на его плоский живот. Живот был твердым и горячим.
— А пожалуй, следовало бы.
— Гм. — Ее внимание привлекла застежка на его бриджах и то, что было за ней.
— Темперанс…
— Нет. — Она соскользнула с его колен и присела на пол между его ног. Расстегивая пуговицы, она спросила:
— А сейчас вам больно?
Он как завороженный смотрел, как ее пальцы расстегивают его бриджи.
Но она не собиралась так легко отпустить его.
— Лазарус? Я причиняю вам боль?
— Если и причиняете, это утонченное ощущение.
— Хорошо, — сказала она и расстегнула бриджи. — Лазарус?
— Да? — ответил он.
— Вам бы не хотелось когда-нибудь связать меня?
Он заморгал, словно просыпаясь, и в его глазах мелькнуло беспокойство.
— Нет. Нет, конечно, нет.
— Так кто же лжет? — тихо спросила она, сжимая его пенис, как бы проверяя на твердость. — Вам будет больно, если я выну его и потрогаю?
Кэр тяжело задышал.
— Думаю, я смог бы это вынести.
— Смогли бы?
— Пожалуйста.
Мольба, звучавшая в его голосе, заставила Темперанс решиться.
Он был действительно великолепен, сидя в ее потрепанном кресле. Он все еще оставался в рубашке и бриджах, в чулках и башмаках. Он походил на короля, высокомерного и уверенного в своей мощи.
— Мне нравится смотреть на вас, — сказала Темперанс.
— Правда? — прошептал он голосом, похожим на кошачье мурлыканье.
— Вы уверены, что не хотите, чтобы я раскинулась на вашей кровати? Бессильная и беспомощная перед вашим желанием?
Его глаза были полузакрыты, а щеки горели от вожделения.
— Я… я… может быть.
— Может быть? — прошептала она. Надо признаться, что ее интерес к игре угас. — Я никогда не замечала в вас неуверенности.
Она чувствовала мягкость его кожи и железную твердость стержня.
— Черт. Возьмите его в рот. — Он выгнул бедра.
Она ошеломленно прикусила губу. Никогда раньше она не делала этого.
— Темперанс, — громко произнес он. Она наклонилась, нерешительно высунула язык, лизнула и поморщилась.
Над ней прозвучал его стон.
— Пожалуйста.
О, слышать, как он просит. В ней было что-то такое, что-то порочное и низменное, это оно вылилось в мольбу в его голосе.
Она чувствовала, как он гладит ее по голове, вынимает из волос шпильки и осторожно распрямляет ее локоны. Она немного отклонилась назад, чтобы посмотреть ему в лицо.
Он смотрел на нее.
Это еще больше возбудило ее.
Он скрипнул зубами, блеснувшими в свете камина. Его лицо было напряжено, на плечах выступили мускулы.
— Возьмите его глубже.
Он уже задыхался. Щеки у него втянулись, лицо пылало.
О Боже! Она почувствовала, что к ее глазам подступили слезы, когда его, беспомощного, охватила дрожь. Большой и мощный, но это она довела его до такого состояния.
Он стал мягче, нежнее, он почти растерялся.
— Иди ко мне, — попросил он и обнял ее.
Прижав ее голову к груди, он гладил ее по волосам. Потом молча, настойчиво он начал задирать вверх ее юбки.
Он опустил глаза, и она проследила за его взглядом. Она не привыкла к тому, что мужчина рассматривает ее в свете камина, и попыталась опустить юбки, чтобы скрыть свою наготу.
— Не надо. — Он остановил ее руку и, взглянув в глаза, сказал: — Я хочу видеть тебя.
Она покачала головой, но ее сопротивление было слабым. Она уткнулась в его плечо и чувствовала, как он перебирает ее локоны.
— Раздвинь ноги, — тихо попросил он.
Она замерла в ожидании его прикосновения. Оно было настолько нежным, что она почти не ощутила его.
— Какая нежность, — сказал он, запуская внутрь свой палец. — Тебе нравится так? — шепотом спросил Кэр. Ей хотелось покачать головой, отвернуться, но если бы она это сделала, он бы остановился.
— Темперанс, — прошептал он тихо и ласково, — скажи, что тебе это нравится. Темперанс?
— Сильнее, — выдохнула она.
— Что?
— Сильнее.
— Вот так?
О, какое блаженство! Ее бедра приподнялись сами собой. Она кивнула.
В тишине ее маленькой комнаты слышались лишь ее прерывистое дыхание и негромкие звуки соприкосновения его руки с ее плотью. Ее веки отяжелели, и требовалась геркулесова сила, чтобы не дать им закрыться. Она вся горела, из тела исходил жар, ее охватывало наслаждение.
Господи Боже, она никогда не чувствовала себя такой развратной. Она дрожала в его объятиях, ноги подгибались. А его пальцы все еще шевелились в ней, возбуждая.
— Темперанс, — прошептал он, — ты нужна мне. Ты нужна мне сейчас.
Он поднял ее и посадил как тряпичную куклу. Ибо было совершенно очевидно, что она больше не могла двигаться сама.
Он поднялся, не выпуская ее из рук и, поменяв положение, положил ее на большое кресло так, что она лежала на самом краю, а ноги оставались на полу. Он откинул голову и выгнулся, как будто от невыносимой боли. Как будто был готов взорваться.
— О Боже! — простонал он. — Я не могу… я не могу. Он яростно набросился на нее, толкая в глубь кресла, прижимая ее ноги к своей груди, не оставляя никакого выбора, никакой возможности защититься от него.
Но она не очень и хотела защищаться.
Волны наслаждения, одна задругой накатывали на нее, заглушая все другие чувства. Она только смутно сознавала, что он наконец полностью овладел ею. Он держал ее на руках, изливаясь в нее.
Казалось, он не мог насытиться ею, ему не хотелось отрываться от нее. Но он был всего лишь человеком. Он покачнулся, но сумел осторожно опустить ее в кресло и положил голову рядом с ее головой.
— Темперанс, — шептал он, такой большой, тяжелый и насытившийся ею. — Темперанс.
Она смотрела на потолок своей крошечной гостиной и думала, что нужно найти слова и рассказать ему, что он для нее значит. Она знала, что потеряет его, если не выскажет эти слова, как бы это ни было больно и трудно. Она стояла на перекрестке, и не принять решение значило потерять все. Завтра. Завтра она найдет свою дорогу.
А сегодня Темперанс просто закрыла глаза.
На следующее утро Темперанс проснулась рано, она лежала в постели, глядя в потолок своей одинокой спаленки. Вставать не хотелось. Ее спаленка была почти под самой крышей. Так высоко в доме были расположены только три комнаты — ее, Уинтера и Нелл. Во время дождя в углу спаленки протекал потолок. Зимой Темперанс в ней мерзла, а летом страдала от жары.
Господи, иногда она так жалела, что не может просто взять и улететь куда-нибудь. Возможно, поэтому она и вступила в эти опасные отношения с Кэром, рискуя не только забеременеть и родить незаконнорожденного ребенка, но и погубить свою душу. Он был искушением, перед которым она не могла устоять. После всех этих лет борьбы со своей натурой Темперанс, в конце концов, осталась с нерешенной проблемой. Возможно, эта борьба никогда не оканчивалась победой. Возможно…
В соседней комнатке послышался какой-то удар. Темперанс встала.
В комнате Уинтера что-то упало.
Дверь в его комнату, конечно, была закрыта, поэтому Темперанс постучала:
— Братец?
Никто не отозвался.
Она постучала громче, и когда по-прежнему из комнаты не донеслось ни звука, Темперанс сжала кулак и забарабанила в дверь.
— Уинтер! С тобой все в порядке?
Она подергала ручку, но дверь была заперта. Его спальня была единственной комнатой в доме, где Уинтер мог найти драгоценное одиночество. Темперанс уже начала думать, как сломать дверь, когда она неожиданно распахнулась.
— Все хорошо. — В дверях стоял Уинтер, но вопреки его успокаивающим словам по его бледному лицу текла кровь из раны на лбу, и он стоял, покачиваясь.
Темперанс обхватила брата за талию, чтобы он не упал.
— Что с тобой случилось?
Он поднес руку к лицу и, казалось, очень удивился, увидев на пальцах кровь.
— Я… я, кажется, упал.
Его неуверенный тон еще больше напугал Темперанс.
— Ты не знаешь?
— Нет, кажется… — Уинтер замолчал и оглядел маленькую, как келья, комнату. — Наверное, мне надо сесть.
Темперанс помогла ему сесть на кровать, в комнатке не было места даже для стула, затем с тревогой оглядела брата.
— А ты не болен? Когда ты в последний раз ел? Темперанс попыталась положить руку ему на лоб, но Уинтер с несвойственным ему раздражением оттолкнул ее.
— Я совершенно здоров; я просто…
— Упал и не знаешь почему? — рассердилась она. — А что ты ел вчера за обедом?
Он задумался.
— Ах, Уинтер! Ты вообще что-нибудь ел?
— Какой-то суп, кажется, — сказал он, избегая ее взгляда. Темперанс вздохнула. Уинтер так и не научился как следует врать.
— Подожди здесь, я принесу какой-нибудь завтрак и перевяжу тебя.
— Но школа, — с беспокойством сказал он. — Мне нужно вести уроки.
— Нет. — Она снова толкнула его на кровать, ибо он снова пытался встать. — Школа на один день может закрыться.
— Мы потеряем плату за обучение, — сказал Уинтер. Он прав. Если школа не откроется, то ученики не будут оплачивать этот день.
— Но мы же можем позволить себе эту потерю? Уинтер покачал головой, его бледное лицо было белее подушки.
— Мы истратили почти все деньги, которые дал нам лорд Кэр.
— Что? — удивилась Темперанс.
— Мы были должны мяснику и булочнику, — шепотом ответил он. — А в прошлом ноябре мы не заплатили сапожнику за башмаки для наших мальчишек.
Она оглядела комнатку, но принимать решения было некому.
— У нас все будет хорошо. Только не пытайся встать. Обещай мне, Уинтер.
— Ладно. — Он кивнул и закрыл глаза.
Боже милостивый, она знала, что они попали в затруднительное положение, но понятия не имела, как глубоко увязли в долгах.
Темперанс поспешила вниз, пытаясь разобраться в своих обязанностях, но ее не покидала мысль, что Уинтер болен, а без него она просто не справится с управлением приютом.
Она в полной растерянности прошла в большую старую кухню и остановилась, увидев Полли и Нелл.