– Совершенно зря. Я бы хотел задержаться и кое-что обсудить, как это делают деловые люди.
– Обсудить? Ах да, я понял. В таком случае, в моём кабинете есть хороший выдержанный коньяк.
– Могу поспорить, что вы подумали о деньгах.
Годен удивлённо поднял брови:
– А разве это не так?
Но Конте предпочёл сохранять молчание до тех пор, пока не оказался за закрытыми дверями кабинета Годена.
– И так, Конте, даю вам десять минут на ваше деловое предложение.
– Мне вполне хватит и пяти, мсье Годен. Начнём с того, что я хотел бы задать вам несколько вопросов по поводу… Розмари, кажется?
– По поводу Мари-Роз? Каким боком к нашему делу моя старшая дочь?
– Как долго вы намерены скрывать то, что она сделала?
– Сделала? Что за вздор? Вы сошли с ума, или просто решили испытать моё терпение?
– Мсье Годен, у вас есть деловые партнёры в Лионе?
– Вы говорите бессвязный бред. Какие ещё партнёры?!
– Не делайте вид, что не понимаете, о чём идёт речь.
– Я понимаю лишь то, что вы набрались нахальства и намереваетесь меня чем-либо шантажировать. Учтите, я жёстко пресекаю подобную наглость!
– Это не шантаж, а предложение к сделке. Не думайте, что я из тех рьяных борцов за всеобщую справедливость, которые считают, что смогут избавить страну от коррупции и прочей грязи. Это утопия. Просто есть вещи, которые мне не нравятся и которые я, откровенно говоря, презираю. И я не говорю сейчас о политике. И даже не о преступлениях вашей дочери. – на этой ноте Конте сделал небольшую паузу, чтобы достать из кармана цепочку с кулоном – золотой розой, которую он одолжил у инспектора Молла.
С каждым словом комиссара, у Орельена Годена всё больше и больше сжимались кулаки. Как бы он не старался сохранять своё стальное самообладание, комиссар затронул слишком больную тему.
– Вы тонете в болоте, которое развезли сами – признайте это, мсье Годен. – продолжал Конте. – Если вы сдадите ваших партнёров и конечного покупателя, к вашей дочери на суде отнесутся с большей снисходительностью, и у неё появится шанс избежать виселицы.
У Годена окончательно закончилось терпение, и он резко ударил кулаками по столу, заорав на весь дом:
– Пошёл ты к чёрту, слышишь?! Вон! Вон из моего дома! Сейчас же!!!
Но Конте был готов к подобной реакции.
– Как вам будет угодно, мсье Годен.
Осознав чудовищность ситуации, Годен на мгновение даже забыл про Анжелик, но успел вспомнить об этом до ухода комиссара. Немного укротив свою ярость, Орельен снова перешёл на «вы»:
– Стойте, Конте! Где Анжелик?!
– А это вам подскажет мсье Дюфур-младший, который так любезно мне помог во всём разобраться. Ах да, чуть не забыл – это для вас. – Вернувшись, Конте бросил неподписанный конверт на стол Годену.
– Заберите с собой, в отличие от вас, я человек слова. И я не собираюсь из-за этих копеек портить себе репутацию.
Конте рассмеялся:
– А вы уверены, что там деньги?
После слов комиссара, Годен действительно начал сомневаться в содержимом конверта. «Если не деньги, тогда что?» – вполне логичный вопрос, посетивший бы любого в данной ситуации. Осторожным движением Годен распечатал конверт – денег там и вправду не оказалось. На самом дне была небольшая, свёрнутая в несколько раз вырезка из журнала или газеты. Развернув её, Орельен побледнел. Это была вырезка из афиши, состоявшая только из двух слов: «Чёрная Кошка».
Если минуту назад Годен был в не себя от злости, то теперь он был полностью разбит и повергнут. Он настолько был потрясён произошедшим, что даже не сразу услышал звонок телефона, стоявшего в нескольких сантиметрах от него. Сняв трубку назойливо трезвонящего телефона, он услышал приглушённый мужской голос:
– Орельен Годен?
– Я вас слушаю.
– Вы хотите знать, где находится ваша дочь, Анжелик?
– Кем бы вы ни были, вы опоздали.
– Неужели? Если вы надеетесь найти её там, где она была обнаружена комиссаром Конте, то спешу вас разочаровать: вы её там больше не найдёте.
Годен насторожился:
– Ближе к делу, что вам нужно?
– Это не телефонный разговор. Приходите на исповедь в церковь Святого Антония после полуденной службы. Попрошу без лишних глаз и ушей.
– Я вас услышал. Буду один.
В ЦЕРВКИ СВЯТОГО АНТОНИЯ
После полуденной службы церковь опустела. Как и было оговорено, Годен пришёл один и целенаправленно устремился в исповедальню. Нет, он не поверил незнакомцу на слово, поэтому сначала лично навестил Гюстава Дюфура дома и выяснил все обстоятельства. Не нашёл он и Анжелик в Общине Святого Сердца – ничего внятного о её дальнейшем перемещении ему ответить там не смогли.
Ни для Годена, ни для того, кто его ожидал, церковь не была чем-то сакральным и почитаемым, потому эти оба без какой-либо задней мысли использовали тесное и затемнённое помещение исповедальни как кабинку для переговоров.
– Это вы мне звонили сегодня утром? – сразу перешёл к основному Годен, захлопнув за собой поскрипывающие деревянные двери исповедальни.
– Да, это мой голос вы слышали по телефону.
– Как я понимаю, вы удерживаете мою дочь против воли и хотите нажиться на этом?
– Никто её не удерживает, и вам это известно. Вы хотите сбежавшую пташку снова посадить в клетку. Потому никакого злодейства в своём предложении я не вижу.
– Вот только я не пришёл сюда выслушивать ваши запросы. Напротив, я сам собираюсь вынести вам предписание.
– Вы забыли, что условия сделки диктую здесь я?
– А вы забыли, что торгуете чужим товаром?
– Только чужой товар может стоить дорого.
– Вот об этом и пойдёт речь. Я предлагаю вам условия, далеко не ухудшающие ваше положение. Сколько вы намеревались затребовать?
– Миллион
– Я дам два.
– И какова будет цена такой щедрости?
– Вы передаёте мне дочь, подписываете признание и навсегда покидаете страну, удалившись поближе к берегам Амазонки.
– Звучит заманчиво, а в чём мне предстоит сознаться?
– За два миллиона франков вы ещё спрашиваете?
– Поймите меня правильно, я же не могу поставить свой автограф, не глядя на подложку. Конкретика, мсье Годен, вот что я хочу от вас услышать.
– Два убийства, одно из которых – непреднамеренное. Помимо этого, причинение вреда моим дочерям – нанесение побоев моей старшей и похищение моей младшей.
– Ха-ха! Всего-то, а я переживал! Два миллиона, и делу конец! Кажется, вы сошли с ума или у вас отменное чувство юмора, которое уж точно не по мне. Я вор, а не убийца, мсье Годен.
– Это одно и тоже, а может даже и хуже. Воруя, вы убиваете в людях веру в других людей. К тому же, рядом с заветом «не убей» написан и другой – «не укради». Или вы читали Писание вверх ногами?
– Сейчас не время для нравоучений, нас интересуют сугубо рыночные отношения.
– Очень жаль, что вы так неблагодарно относитесь к моему воистину щедрому предложению. Ведь я могу устроить так, что вы ничего не получите, никуда не уедите и будете тянуть свой долгий-долгий срок в стенах сырой и холодной келии монастыря строго режима до тех пор, пока за вами не придёт палач.
– Нет, вы не выносимы, Годен! Вы хотите сказать, что как только я подпишусь под всеми смертными – а главное, чужими грехами, которые только возможны, вы так легко и просто устроите мне круиз в Латинскую Америку на всех парусах?! Не верю ни единому вашему слову. Как только я это сделаю, вы пустите эту расписку в ход, попросту сдав меня полиции.
– Говорю же, я всё устрою! У меня есть связи в комиссариате, я лично знаю начальника одного из участков – он проследит за тем, чтобы вам дали спокойно уйти, даже погони не будет!
– Просто ошалеть! Вы ещё больший подлец, чем я того ожидал. Видимо вам так горит найти козла отпущения, что вы идёте даже на то, чтобы торговаться за собственную дочь!
– Я не намерен выслушивать оскорбления от такой низости, как вы. Даю вам сутки на размышления, и учтите – если вы не вернёте мне её, полиция вам не грозит – я лишь устрою вам путешествие на дно Сены, в костюме Адама и с камнем на шее.
– Да поможет вам в этом Бог, Годен.
Обуреваемый злостью, Годен покинул церковь, даже не обернувшись к алтарю. Спустя минуту, вслед за ним исповедальню покидает священник, его «исповедавший». Он и сам не излучал благодать и спокойствие – даже осторожная походка не могла скрыть его душевного переполоха. Но даже в такой ситуации он не потерял бдительности, и сразу обратил внимание на одного тихого молящегося, опустившего голову в смиренной молитве. Присев рядом с ним, он хитрым шёпотом протянул:
– Такой образцовый молельщик явно ждёт от Святого Антония щедрое вознаграждение, не так ли?
– Думаю, не столь щедрое, как предложил последний кающийся. Признайтесь, отец наш святой, вы отпустили ему грехи или наложили на него епитимью10?
– Вы же знаете, комиссар Конте, тайну исповеди нарушать нельзя.
– Эх, Белио, горбатого могила исправит! Уже до чего дошёл, что спекулируешь на чувствах верующих.
– А когда это было запрещено? Вспомните, как пару веков назад эти прихвостни Ватикана торговали индульгенциями11. Купил бумажку, что совесть обнулил.
– Белио, но ты уж явно не борешься за справедливость в этой рясе.
– Ровно, как и вы не пришли сюда молиться. Чем обязан, комиссар?
– Почему же? Как раз таки за этим и пришёл. Мне многие рекомендовали того славного парня, того, что на алтаре стоит и бредни каждого терпеливо выслушивает. Разве ты не знал, что он тоже из легавых? Антоний свой человек, к тому же, лучший из сыщиков!
– А вам многое нужно найти, комиссар?
– Ох, многое и многих! Но сначала, меня интересует пропавшая вещь одной дамочки. Тем более, что покровителем этой дамы, то есть, мадам Изабель Виньяр как раз-таки является Святой Антоний. И представь себе, она ему все уши прожужжала с требованием найти потерянную в «Палас Отеле» вещицу.
Белио саркастично вздохнул:
– Ясно. Но увы, ваш Святой Антоний вряд ли сможет найти для вас свидетелей и явно недостающие улики. Я по-прежнему чист, комиссар, а ваша полиция как стадо баранов продолжает прожирать деньги налогоплательщиков в своих кабинетах.