Как-то актриса предельно искренне призналась в том, как и что ей хотелось бы еще сыграть: «Если бы у меня была возможность играть одной, когда мне этого захочется. Если бы у меня была возможность взлететь, устремиться ввысь. Но все зависит от совершенства механических вещей. При помощи камеры можно снять бессчетное количество дублей, а если вам не по душе аудитория, то как унизительно играть на потребу публике. Я не люблю играть даже в присутствии электриков, но как-то раз меня попросили сняться в фильме, где действие происходит в Венеции. Но это уже совсем не для меня – в Италии, где люди любят таращиться на тебя во все глаза…». Странное дело – она страстно хотела играть, но в то же время чтобы рядом не было ни одной живой души, даже оператора и осветителя…
«Грета сама как-то призналась мне, – в другой раз сообщает Сесиль, – что атмосфера киносъемок обладает какой-то редкой интимностью». А вот еще одна зарисовка. Фотограф присутствовал в момент, когда Грете Гарбо позвонила ее агент Минна Уоллис и сообщила о предложении сыграть какую-то совершенно неподходящую роль, и Грета тогда сказала ему: «Ну как я смогу предстать перед камерой, если я перед этим хорошенько не выспалась, а я ведь буду волноваться и ни за что не усну, и вообще, сниматься – ужасно суматошное дело: ведь ты уже не принадлежишь самому себе, приходится играть перед посторонними людьми, электриками, осветителями…»
В уходе Гарбо из киноискусства была своя загадка, не понятная современникам великой голливудской актрисы. Многие пытались понять этот неординарный шаг – на пике славы; многие пробовали анализировать, сопоставлять, другие – пожелали прилюдно осуждать и насмехаться. Можно, конечно, сказать, что ответ на этот вопрос лежит в той же загадочной плоскости, что и замкнутость, отчужденность Греты. Не зря ведь о ней было сказано: «Чтобы понять Грету, нужно понять Север».
Думается, что разгадка в том, что она совершила фатальную ошибку, когда решила пойти по пути лицедейства, не свойственному здоровым дикой природной крепостью натурам… и вот теперь, уходя из мира грез, открещиваясь от этого извращенного мира, – она пыталась найти саму себя, потерявшуюся на целлулоидной кинопленке…
«Когда она еще снималась в кино, то возбуждала воображение художников и других творческих натур, именно поэтому она пользовалась успехом, и поэтому вполне естественно, что я смог многое понять в ней, благодаря тому образу, что жил на экране и был окружен ореолом легенд. Как муза, она была в общем пользовании…» Так трогательно и правдиво подметил ее друг Сесиль Битон.
Но еще ее проблема ухода из искусства лежала в другой, малозаметной всем остальным плоскости: ей бы хотелось играть романтические роли персонажей, наполненных внутренним трагизмом, мятущихся между женственной мягкостью и суровым мужеством, – Жанну д’Арк, Гамлета… А тайной заветной мечтой актрисы стал навязчивый образ классического латентного героя Дориана Грея.
Долгое время Грету Гарбо еще активно забрасывали предложениями выступить по радио или на телевидении. Она же не удостаивала эти просьбы ответом. А так как Джордж Шлее был ее близким и доверенным лицом, она показала ему как-то одно из приглашений, который отреагировал следующим назиданием: «Ты уж извини, но это то, от чего ты не имеешь права отказываться, – у тебя уйдет на это не более получаса, зато посмотри, какие деньги они готовы заплатить. Ты просто совершишь глупость, если откажешься». В ответ он услышал:
– А вот и нет. Деньги их мне не нужны. Ничто на свете не вынудит меня пойти на подобные вещи рады саморекламы. Зачем мне это?
Действительно, когда Грета Гарбо навсегда покинула Голливуд в 1942 году, она была безмерно богатой женщиной. Уже в начале 1940-х актриса была мультимиллионершей. В ее жизни, к счастью, были не только чудаки и романтики, но и вполне прагматичные люди, научившие ее обращению с финансами, акциями и другими деловыми бумагами. На ней делали деньги, но и она тоже научилась делать деньги.
Настал период, когда Гарбо – знаменитая, богатая, независимая – решила просто жить, «не чиня насилия над своей личностью». Нам пытаются внушить, что ее богатство пришло к ней в силу того, что «сказывалось ее крестьянское умение экономить каждый доллар и вкладывать его в дело». Но не будь подле нее ушлых дельцов, делающих деньги буквально из воздуха, вряд ли ей удалось бы так круто взобраться по финансовой пирамиде.
Стоило бы задуматься тем биографам звезды, оставляющим без внимания фразу Сесиля Битона: «Она дала мне понять, что Шлее – главная фигура ее жизни и что мне не стоит делать ставку на такого ненадежного человека, как она». Почти 20-летняя связь с этим человеком, в котором многие из их окружения видели чуть ли не Квазимодо, – не только дань сексу. А потому можно сделать смелый вывод: он был первым, кто научил Гарбо управлять финансами. Но, впрочем, не последним, потому что с годами – когда уже она стала слишком богатой, чтобы об этом было так просто забыть, на ее жизненном горизонте возникли бизнес-акулы совсем иного уровня: Ротшильды, Онассис…
Но Шлее – женатый, богатый, обожающий антиквариат и недвижимость – присутствовал в личной жизни Гарбо с первого момента их знакомства и до своего последнего дня в начале 60-х годов ХХ века. «И снова все тот же идиотизм – во всем безоговорочно слушаться этого Шлее; в результате – никаких определенных планов. Других же людей она практически не видит. Все это весьма прискорбно, но она по-прежнему хороша собой и, как и прежде, чем-то трогательно напоминает ребенка. Однако с точки зрения здравого смысла она понапрасну тратит столь много драгоценного времени», – в 50-е или даже 60-е годы ревниво сообщал также обласканный славой Сесиль Битон своей подруге Мерседес де Акоста, давно ставшей его союзницей в интригах (точнее – бесконечных сплетнях и разговорах), связанных с Гретой.
В разгар их романа, когда Сесиль в марте 1948 года был допущен в роскошный дом Гарбо в Калифорнии, он вспоминал, с каким воодушевлением разглядывал ее Ренуаров, ее Модильяни, ее Руо, ее Боннара, гордясь тем, что удостоился чести посетить эти уединенные, закрытые от мира покои.
Гарбо покупала картины по совету своих умных друзей, среди которых, кроме Джорджа Шлее, были также выдающиеся бизнесмены Ротшильды и Онассис. В начале 1950-х годов на стенах ее квартиры видели трех Ренуаров, Боннара, Модильяни, Ван Донгена, Руо. Со временем эта коллекция продолжала расширяться, но Гарбо не выставляла ее на обозрение.
Более того, в 1970-е годы стало известно, что Гарбо – не только владелица уникальной коллекции картин. Большая часть торгового центра на Родео Драйв в Беверли-Хиллз, самой респектабельной части Лос-Анджелеса, принадлежала актрисе. Кроме того, она владела домами в Нью-Йорке и родной Швеции.
Глава 17Валентина Шлее. Возненавидеть звезду-миллиардершу
Мы помним, как страстно провинциальная нищая девочка мечтала стать богатой, чтобы никогда больше не знать нужду. И когда ее мечта сбылась – по вполне понятным причинам она должна была считать себя обязанной и верной человеку, приблизившему ее к заветной цели. Этим человеком мог быть только один Джордж Шлее.
«Многие удивлялись, не понимая, что связывает красавицу актрису с невзрачным мужчиной, одетым в плохо сшитые костюмы (хотя его официальной женой была знаменитая модельер Валентина). Гарбо обожала Шлее, он напоминал ей наставника ее юности Морица Стиллера. Всю жизнь Гарбо пыталась опереться на тех, кто мог подтолкнуть ее вперед, преодолев ее инертность, взять на себя ее заботы», – пишет Игорь Оболенский в своей работе «Грета Гарбо. Скандинавский сфинкс». Конечно, подобные рассуждения имеют под собой основу; но все же, думается, все это частности, тогда как главное – совместное ведение бизнеса.
Деньги – вот цемент, на котором два десятилетия держалась связь шведской актрисы и русского эмигранта.
Позже станет известно, что Гарбо не только передала Шлее право распоряжаться своими деньгами и покупать антиквариат, но и делать любые рискованные вложения. Когда в 1964 году Джордж Шлее умер практически у нее на руках во время их совместного путешествия по Европе (Шлее умер в Париже 3 октября 1964 года, его смерть долго служила предметом многочисленных домыслов), она в панике улетела в Америку. Хоронить мужа пришлось Валентине…
Валентина Шлее прибыла в Париж в понедельник, а во вторник вылетела вместе с телом покойного в Лос-Анджелес. Гарбо в эти дни нигде не было видно; струхнувшая женщина попросту укрылась неподалеку в квартире Сесили Ротшильд на Рю Фобур де Сент-Оноре. Похороны Джорджа Шлее состоялись в Нью-Йорке в Погребальной Часовне на углу Пятьдесят Второй улицы и Лексингтон-авеню. Во время траурной церемонии прозвучало стихотворение Пушкина «Памятник» (сначала по-русски, затем по-английски). Два православных священника провели службу, нараспев читая молитвы и зажигая свечи. Отсутствие Гарбо на похоронах явно бросалось в глаза многочисленным присутствовавшим, хорошо знавшим все обстоятельства.
«Кем он был для нее: деловым партнером или чем-то большим? – вопрошает Хьюго Виккерс, пытавшийся навязать читателям версию чисто платонических взаимоотношений между Гарбо и Шлее. – Несомненно одно: он делал все что мог ради Гарбо, он посвятил всю свою жизнь, чтобы поддерживать огонь в тлеющем, угасающем мифе. По сути дела, он был мистером Гарбо и наслаждался этой ролью».
Каково же было возмущение модельерши, когда та узнала, что практически все свое огромное состояние Джордж Шлее завещал Гарбо. Соперница получила акции бумажной промышленности, дома в Италии и Южной Франции.
При этом – даже после смерти Шлее – его официальная и неофициальная жены продолжали жить в одном доме на Ист-Ривер в Манхэттене. Странные люди, удивительные взаимоотношения, необычные привязанности… Пока приятели – мужчины и женщины – интриговали и боролись за внимание звезды, сама она вела ту жизнь, которую считала единственно приемлемой для себя. Невзирая на условности! А иначе разве могла бы она поселиться в том же доме, что и ее давняя-давняя пассия Валентина и ее неверный супруг Джордж Шлее? Иначе разве могла бы не только наносить визиты, но и вместе отмечать праздники? Вот Сесиль Битон описывает: в июне 1961 года Гарбо присутствовала на прощальном обеде у Валентины, который та устраивала в честь мужа, в их квартире на Пятьдесят Второй Восточной улице. Вскоре после этого, согласно устоявшейся традиции, Гарбо и Шлее должны были отбыть на лето на юг Франции, а Валентина – уехать в Венецию. Вот в другой раз, в другой год, Грета сама говорит Сесилю, что «твердо решила, что точно не пойдет наверх к Шлее», потому что «прошлый год это была сущая пытка, и ничто не заставит меня пойти туда снова… в любом случае, это так отличается от того, как было в детстве у меня дома». Иначе разве могла бы – во все годы этого любовного треугольника и семейных интриг – носить вещи, сшитые под маркой Валентины? Для наглядности можно привести пару строк из письма их общей знакомой Маргарет, жившей в доме № 533 на Парк-авеню, которая живописала Сесилю: «Грета на этом вечере пребывала в своем самом разговорчивом и дружелюбном настроении; на ней было парчовое платье с длинными рукавами от Валентины, волосы зачесаны назад и завязаны кружевной лентой, что придавало ее внешности божественный, хотя и несколько необычный вид…» Речь шла о пасхальной вечеринке у супругов Шлее.