Когда-то Стиллер сказал мне двадцатилетней, что главный мой дар – лицо, но он не сказал, что этот дар не вечен. Сама я не сумела добиться признания еще одного дара – способности играть трагедийные роли, именно способности, потому что школы у меня не было. Я была обречена играть лицом, которое состарилось.
Но это не плач по прошлым возможностям, я не веду бесед на тему возможного возвращения, вернее, не вела, теперь уже даже мечтать об этом поздно. Почему? А куда возвращаться, в роли женщин-вамп, которые страдают от любви и погибают? Все лучшее я сыграла тогда. В новой роли бойкой пожилой женщины меня просто не воспримут, не приняли же, даже когда я в 36 лет попыталась сняться в роли активной женщины, а не в качестве красотки из спальни.
Тогда в моей жизни появился новый Пигмалион – Гейлорд Хаузер, активный пропагандист здорового образа жизни. Это под его влиянием я в последнем фильме столько занималась спортом. Зрители сочли, что для 36-летней Гарбо это слишком.
В ответ я сочла, что с меня хватит. Наступил тот самый момент, который предрекал Эдингтон, – у меня было достаточно средств, чтобы отказаться от Голливуда. Сначала хотелось передышки, в Европе шла большая война, всем не до кино, в Америке это заметно куда меньше, но все равно заметно, Майер воспользовался случаем и не продлил ни одного проблемного договора, в том числе и со мной. Я восприняла это как сигнал к действию и отправилась… Ладно, об этом расскажу позже. Для того чтобы помогать миру против Гитлера, не обязательно, как Дитрих, кричать об этом на весь белый свет. Многие помогали, не афишируя это, я тоже. Помощь, как и благотворительность, за похвалу ничего не стоит, помогать нужно не ради своей популярности, аплодисментов или заметок в газетах, а от души. Такая помощь не требует упоминания журналистами и вообще любого упоминания.
Могу сказать одно: мы взорвали в Норвегии завод по производству тяжелой воды, тем самым лишив Гитлера возможности заполучить атомную бомбу, а еще спасли Нильса Бора. Я с полным правом могу сказать «мы», потому что… Какая разница, узнают ли об этом когда-нибудь?
Стала ли жизнь безоблачной после разрыва с Голливудом? Вовсе нет, в ней было еще немало разочарований, даже предательств, которые научили полной закрытости. Когда твои друзья и любимые выкладывают всему миру твои потаенные мысли, как это сделали Мерседес и Битон, остается только расставаться с такими друзьями. К тому же крайне неприятно осознать, что к тебе относились вовсе не так, как это выглядело и как считала я сама. Ничего особенного и вопиющего ни Мерседес, ни Битон рассказать не могли, я не совершала гадких поступков, никого не убивала, не обманывала и не предавала, не была ни жестокой, ни меркантильной. Я просто жила и работала, пока была работа и необходимость в ней.
Деньги не хороши и не плохи сами по себе, все зависит от отношения к ним. Я продавала душу дьяволу ради денег, но и не разбрасывала их горстями, даже имея уже много. Не занималась благотворительностью и не помогала всем подряд. Здесь все просто: если я, Грета Ловиса Густафсон, родившаяся в бедной семье, смогла заработать миллион, почему кто-то другой не может заработать просто на жизнь?
Мне помогал Мориц Стиллер, я всегда буду благодарна мэтру за эту помощь, но ведь он делал это скорей ради себя, чем ради меня. Не моя вина, что в Голливуде у него не получилось.
Я неблагодарная, жила только для себя? Но кто в этом мире жил ради меня? Никто. Ни те, кого я любила, ни те, кто зарабатывал на моем имени, моем лице, моей игре. Я много лет помогала своей семье, помогала даже тогда, когда из-за краха банка и потери всех сбережений оказалась сама вынуждена экономить на каждой мелочи и даже переехать к Мерседес. Оставшихся крох и редких съемок в редких фильмах мне самой хватило бы на скромную жизнь, но семья видела во мне не просто главу, а Грету, обязанную всех содержать, и я послушно вернулась в Голливуд и подписала новый контракт.
Но наступил день, когда и накопленного уже хватало на всех, и содержать стало некого, и новое амплуа не пришлось зрителям по вкусу, и жизнь Европы оказалась изуродована войной… Наступил день, когда стоило уйти из кино, хотя бы на время, но уйти.
Оказалось, не на время, а навсегда. Но я не пожалела, я бы уже не смогла вписаться в новый стиль Голливуда, не смогла бы стариться на экране или разъезжать с концертами и воспоминаниями до самой старости, как Марлен Дитрих.
Однако жизнь Голливудом и съемочной площадкой не ограничивается, я получила возможность делать то, что хочу. Почти. Можно не вставать рано утром, потому что в девять съемка, можно не сидеть без дела, стараясь не растерять состояние образа, в который вошла, пока партнер гримируется или просто опаздывает, можно не изображать любовь к человеку, который тебе безразличен или вообще неприятен…
Можно просто заниматься любимым делом – сидеть на террасе или лежать на кровати, размышляя о своем или разглядывая окрестности. О чем? Возможно, в самом конце расскажу…
Если захочу…
Если решусь…
Если успею…
Мерседес де Акоста
Голливуд экспрессивными и талантливыми людьми не удивишь, женщинами – тем более. Но даже в таком обществе Мерседес де Акоста не могла остаться незамеченной.
Мы встретились у Салки Виртель, я тогда снималась в «Сюзан Леннокс: ее падение и взлет». Мерседес приехала в Голливуд ради работы над сценарием для Полы Негри. Мир вообще тесен, а мир Голливуда особенно. С Полой Негри мы плыли на одном корабле, когда с Морицем Стиллером меняли Европу на Америку. Ее в Нью-Йорке встречали, нас нет. Я тайком разглядывала звезду, мечтая стать пусть не такой же, но хоть чуть похожей. Мориц твердил:
– Не мечтай стать такой же! Каждый человек хорош сам по себе, будь собой, и ты завоюешь Голливуд как Грета Гарбо!
У меня не хватало смелости мечтать о том, чтобы стать одной из пяти избранных, оставив за бортом 99 995 остальных согласно предупреждению Торговой Палаты США.
По-моему, сценарий, который написала Мерседес де Акоста для прекрасной Негри, не приняли, но это не остановило испанку. Мерседес всегда была несгибаема.
Попробую немного рассказать о моей бывшей подруге. Сама Мерседес рассказала о наших отношениях подробно и даже отдала в музей нашу переписку, публикации которой я совсем не боюсь. Я всегда была осторожна в письмах, этому тоже научил Стиллер. Я не буду выдавать никаких секретов ее собственных и наших с ней секретов из спальни, это наше дело, только попытаюсь разобраться в наших отношениях, которые не были безоблачными, понять, почему так.
Мерседес утверждала, что она из древнего испанского рода и их предок герцог Альба, но вообще-то ее предки жили на Кубе. Мерседес в семье была младшей, экзальтированная мать так хотела сына, что звала малышку Рафаэлем и обращалась, как с мальчиком. Из-за этого сама Мерседес довольно долго была убеждена, что она – мальчик. Какое же потрясение испытала девочка, когда дружившие с ней мальчишки продемонстрировали свои «отличия»!
Однажды мы болтали на эту тему, я рассказывала, что в детстве любила переодеваться в одежду своего брата Свена и бродить по улицам Стокгольма, выдавая себя за мальчишку. Мерседес была в восторге, заявив, что она сама вообще считала себя мальчишкой, пока ее не «просветили». Мальчишки во дворе, с которыми она дружила, продемонстрировали свои «достоинства», требуя от нее ответной демонстрации для подтверждения пола. Увидев нечто у первого из друзей, Мерседес решила, что бедолагу просто изуродовали, но когда такое же обнаружилось у остальных, что свидетельствовало не об их, а о ее ущербности, пришлось требовать ответ у матери. Мать призналась, что Рафаэль в действительности не Рафаэль, а Мерседес.
У любой другой был бы нервный срыв, но не у бывшего Рафаэля. Де Акоста просто решила, что природа наградила ее двуличностью. Ну и что, что нет внешнего признака мужественности, он в душе. Отсюда и ее знаменитая фраза: «Кто из нас принадлежит одному полу?»
Уж только не Мерседес. Она хвастала, что может увести любую женщину у любого мужчины и наоборот. Это правда, черные, горящие огнем глаза испанки, ее великолепные манеры, острый ум и язык, ее напор могли сокрушить любую твердыню.
Де Акоста красивы все и замечательны тоже. Одну из сестер охотно лепили и рисовали, другая, если я не ошибаюсь, была авиатором, то есть умела управлять дирижаблем. Мерседес тоже была замечательной женщиной. Так до конца и не поверив, что она принадлежит к женскому полу, она тем не менее вышла замуж, детей, правда, родить не удосужилась. Не представляю Мерседес в роли мамаши.
Меня могут ругать сколько угодно, но я считала и считаю, что есть профессии, которым заказана нормальная жизнь, особенно семейная. Не представляю, как можно воспитывать детей, одновременно играя в кино или в театре. Как вообще можно жить семьей при актерской профессии. Это нечестно по отношению к семье.
Однажды какая-то дуреха попросила меня дать совет, как прожить жизнь счастливо. Обычно я не отвечаю на подобные вопросы, но тут почему-то не сдержалась. Конечно, юное создание имело в виду, как стать звездой, но я дала совершенно неожиданный для нее совет:
– Выходи замуж, рожай детей, чтобы не оказаться, как я, к старости одинокой.
Это глупость, потому что я одинока вовсе не из-за отсутствия семьи, у меня семьи нет, потому что я одинока! Я одинока в принципе, всегда такой была и есть, одинока даже в толпе, рядом с человеком, который меня любит, среди друзей, среди почитателей, и лучше всего чувствую себя среди тех, кому до меня почти нет никакого дела. Такие люди встречаются, они заняты своими делами, мыслями, заботами, но им нравится мое общество просто время от времени, рядом с ними легко молчать или перекидываться редкими, ничего не значащими фразами. Но с такими людьми не создают семей, вернее, создают, но те женщины, которые не могут молчать и просто присутствовать.
Почему я так ответила нуждавшейся в совете девушке? Да потому, что в совете она как раз не нуждалась. Становиться ли актрисой, певицей, писательницей, балериной, музыкантом или пропагандисткой здорового образа жизни, не спрашивают. Любая профессия, которая требует полной отдачи, сама заставляет человека принимать решение. Если нужен совет, жертвовать ли всем остальным ради профессии, увлечения или просто кого-то, значит, человеку это не нужно, не до смерти нужно.