Мерседес не слишком удачливый сценарист, хотя, безусловно, очень талантливая женщина, ее стихи часто печатали, но быстро забывали, ее сценарии один за другим отвергались постановочными отделами студий, но Мерседес де Акоста знала в мире искусства и кино всех и познакомить могла с кем угодно! Ее приятелями были Анатоль Франс и Роден, Пикассо и Стравинский, Сара Бернар и Айседора Дункан… Мерседес знали все по обе стороны Атлантики, знакомство с ней могло помочь пробиться, сделать карьеру.
Дитрих ее просто использовала, это тем более неприятно, что сама де Акоста со временем влюбилась в блондинку не на шутку.
Говорят, я обращалась с Мерседес не слишком красиво, бросала, считалась только с собой… Но я с первой минуты знакомства ничего не обещала, не клялась ни в любви, ни в верности, Мерседес не преследовала и к близкому знакомству не стремилась. И ей было хорошо известно, что я кошка, гуляющая сама по себе. Мы и поссорились из-за этого, Мерседес предпочла бы держать меня на коротком поводке, особенно после крушения моего банка, когда я вынуждена была переехать к ней. Я хотела оставаться сама собой, тем более, как потом выяснилось, мои тогдашние друзья видели меня совсем не такой, какой я была в действительности.
Закончив работу над фильмом, я полетела в Нью-Йорк, разбираться с банком. Были и другие неприятности, вернее, удары.
Дело в том, что за «Гранд-отель», принесший студии очень хорошую выручку, я получила 7000, а Джон Берримор, игравший со мной в паре, 150 000 долларов. Еще хуже, что Джоан Кроуфорд, которую я просто терпеть не могла из-за распущенности, за роль второго плана получила целых 350 000 долларов! Если против заработков Берримора я ничего не имела, фильм держался на нашей паре, то за что платить Кроуфорд?
Контракт с МГМ, который мне помог заключить Харри Эдингтон, уже заканчивался, я больше студии не обязана, нужно думать о следующем или уходить из кино. Для меня это был период тяжких сомнений. Уйти совсем? Денег немного, но я не стремилась к богатству никогда, мне бы хватило…
Однако мой банк сгорел, и я понимала, что все придется начинать сначала. Мерседес рвалась в бой, желая взять на себя роль Эдингтона, но в этом я доверять подруге не могла совсем. Ее саму только что выставили со студии из-за отказа написать нужную сцену для фильма «Распутин и императрица». Я поддерживала Мерседес в ее отказе писать то, чего просто не могло быть, но понимала, что теперь само имя де Акоста для МГМ словно красная тряпка для быка. Едва ли она смогла бы чего-то для меня добиться.
На премьеру «Гранд-отеля» мы с Берримором не пошли из-за его болезни, хотя все вокруг уже шумели о нашем романе и даже возможной свадьбе (за кого меня только не выдавали замуж!). Я чувствовала себя в очередной западне, вырваться из которой можно только одним способом – хотя бы на время уехав домой в Швецию. Казалось, среди родных сосен, где-нибудь у лесного озера я оживу…
Мерседес и слышать не хотела:
– Нет! Ты не можешь уехать сейчас, ты должна бороться за свое будущее!
– Какое будущее? Контракт еще не закончен, я не могу требовать подписания нового. Но и сниматься вот так, когда Кроуфорд получается в пятьдесят раз больше за то, что кривляется перед камерой в двадцать раз меньше, не хочу.
Мы ссорились и ссорились, закончилось все тем, что я уехала в Нью-Йорк, а когда Мерседес примчалась следом, просто уплыла в Швецию! У де Акоста была работа, которую она бросить не смогла, потому подруга за мной не последовала. Она обвиняла меня в предательстве, в том, что я ее бросила без гроша в трудную минуту, что думаю только о себе.
Я и сама была без денег, вынужденная экономить на чем только можно, но о том, что не позволила ей заняться моими делами, ни на минуту не пожалела. В Швеции я получила и помощь, и дружеский дельный совет, и смогла поразмыслить обо всем, чтобы одолеть студию самостоятельно. Это не относится к Мерседес, мне помог Макс Г.
Его совет не вкладывать все сбережения в одно место («Грета, ну кто же складывает все яйца в одну корзину с заведомо прохудившимся дном?»), а еще лучше держать в банке только суммы, необходимые для жизни, а остальное в виде недвижимости и акций устойчивых предприятий, я выполняю всю жизнь. У меня акции большого универмага, это тоже совет Макса, он объяснил, что люди могут не покупать машины и не строить пароходы, но есть и одеваться им нужно каждый день.
– Запомни, еда и одежда для простых людей и предметы роскоши для богатых будут пользоваться спросом всегда. Только не связывайся с техническими новинками, они имеют свойство, устаревая, терять свою ценность. Лучше предметы искусства, они чем старше, тем ценней.
Я послушная ученица, если меня учить правильно, поступаю, как нужно. В результате сейчас я могу оставить племяннице и ее детям немалую сумму, акции огромного лос-анджелесского универмага, дома и виллы и немалую коллекцию картин и всякой антикварной всячины, весьма ценной. Правда, помог мне в этом еще один советчик – Шлее, но об этом позже.
Макс дал совет и по поводу нового контракта. Услышав его доводы, я пришла в ужас:
– Студия ни за что на это не согласится!
– Грета, ты доверяешь мне? Позволь помочь составить предложения и не торопись обратно в Голливуд.
Восемь месяцев я наслаждалась одиночеством, шведской природой, в том числе и зимней, возможностью читать, что хочу, спать, сколько хочу, есть что угодно и посещать те мероприятия, которые пожелаю. После стольких лет жестокой диеты, распорядка и работы на площадке по много часов это выглядело раем. Правда, оказалось, что именно по съемочной площадке и работе я скучаю.
Забегая вперед, могу сказать, что студия приняла все требования, подсказанные мне Максом, согласившись на контракт, который мне самой казался немыслимым. Майер поставил только одно условие: контракт не разглашать! Даже болтливой подруге. Суммы пожалуйста, об остальном следовало молчать. Я молчала, что обидело Мерседес окончательно.
Подобный контракт позже «выбил» себе Кларк Гейбл, причем кричал об этом на весь Голливуд. Все же Макс верно советовал: коммерческая тайна иногда важней выгоды. Как бы ни был зол на меня Майер, то, что я умею молчать, ему явно нравилось. Прошло очень много лет, так много, что теперь о контракте можно рассказывать, позже я это сделаю, хотя его суть давно ни для кого не секрет.
Коротко так: я получала уже как настоящая звезда, но имела право выбирать роли, режиссеров и партнеров. Было бы из чего выбирать! Конечно, имей я такой контракт раньше, ни за что не стала бы играть в одном фильме с Джоан Кроуфорд, потому что знать, что эта… обойдемся без эпитетов… женщина получает во много раз больше, всего лишь демонстрируя свое тело почти в эпизодах… Говорят, ее роль в «Гранд-отеле» постарались сократить, чтобы мы не пересекались во время съемок, но даже понимание, что мы на одной площадке, основательно портило настроение.
Ни за что не играла бы с Кларком Гейблом. Он красив и страшно самоуверен, но это как раз то, чего я терпеть не могу в мужчинах. Лучше одно из двух.
Но главным был выбор ролей. Было бы из чего выбирать!
Однако уже первый фильм, в котором я играла по собственному почину, – «Королева Христина» – показал мою правоту. И фильм хороший, и роль тоже. А возможность выбирать партнеров позволила снова привлечь Джона Гилберта. Но об этом тоже позже. Вернемся к Мерседес и Дитрих.
Зачем Мерседес нужна Марлен
Меня восемь месяцев не было в Голливуде. Как развлекалась Мерседес? Лучше сказать, с кем, – с Дитрих.
Конечно, она не стала нанимать Дитрих кухаркой, хотя, говорят, та неплохо готовила. Но в Голливуде все на диетах, к тому же Мерседес абсолютная вегетарианка, уверенная, что если есть мясо, то организм превратится в кладбище убитых животных. Думаю, для немки Дитрих отказаться от мясного рациона невозможно в принципе.
Но это не главное. Получив доступ в дом Мерседес, Дитрих начала осаду по всем правилам. Думаю, ей нужна была Мерседес, чтобы с помощью знакомств де Акоста попасть в те круги, куда Дитрих, даже ставшую звездой, никто не допустил. В Голливуде тоже есть своя элита, которая не примет ни Кроуфорд, ни Дитрих, ни Монро, где можно все, но за закрытой дверью. В узком кругу и среди своих можно загорать топлес или демонстрировать ноги, но выставлять тело напоказ перед фотографами или кинокамерой – это настолько дурной тон и вкус, что мне даже на одной площадке появляться с подобными дамами неприятно.
Я не кричала об этом вслух, не требовала удалить, но все знали, что я терпеть не могу Кроуфорд за ее распущенность и не питаю симпатии к той же Дитрих.
Хотя по поводу Дитрих пресса позволяла себе разные домыслы вроде нашей лесбийской любви. Это могло прийти в голову только тем, кто не знал меня совсем. По-настоящему не знал и не знает никто, но очень многие не знали вообще, особенно те, кто зарабатывал на слухах обо мне деньги.
После белого букета пришла очередь тюльпанов. Даже если сделать скидку на обиду Мерседес, которую Дитрих в конце концов бросила (де Акоста не сумела помочь стать своей в кругу элиты?), и поверить половине ее рассказов, становится понятно, что Дитрих осаждала свою новую любовницу по всем правилам военного искусства.
За белым букетом последовали тюльпаны, когда Мерседес отказалась, мотивируя какой-то глупостью, Дитрих стала дважды в день присылать розы и гвоздики. Потом из Сан-Франциско прислали сто двадцать редчайших орхидей. Не очень представляю, как Мерседес, любившая цветы в определенных количествах, переносила всю эту вакханалию.
Закончилось все болезнью горничной и срывом самой де Акоста. Я никогда не слушала и не передавала сплетен (это одно из главных правил Стиллера, которому я следую неукоснительно), но сейчас просто не могу не вспомнить рассказ Мерседес о «цветочной» осаде.
– Это было невыносимо, я не певица, у которой гримерка и дом после концертов завалены букетами. Жить оказалось негде, все было заставлено вазами, завалено лепестками, в к