Между нами с Мерседес пробежала бы очередная черная кошка, не будь я столь занята подготовкой к съемкам «Королевы Христины». Рубен Мамулян – режиссер удивительный, проникновения в материал требовал серьезного и погружения в атмосферу тоже. Мне оказалось несколько не до романа между Мерседес и Дитрих, зря Дитрих боялась, я о нем просто не догадывалась. А если бы и узнала, ни сама стреляться, ни убивать влюбленную парочку не стала, их отношения – это их дело, а еще их мужей и несчастной дочери Дитрих.
Моя работа считалась предательством, бессмысленный вояж Дитрих по Европе – развлечением. Мерседес была в депрессии, которая выражалась странно, например, она носилась на машине, словно нарываясь на неприятности. Таковая и случилась – после серьезного столкновения она не погибла, но вылетела на дорогу головой. Несколько пластических операций и головные боли, мучившие теперь постоянно, а также возобновившиеся приступы депрессии не способствовали приятности общения с Мерседес. Она ходила в бинтах, страдала и жаловалась.
К сожалению (или к счастью), у меня не было возможности бросить все и сидеть рядом со страдающей от очередной депрессии подругой, после долгого перерыва я работала.
Многие хотели быть похожими на голливудского Сфинкса Грету Гарбо, но чтоб так!..
Иногда мне кажется, что эта женщина вообще существовала, только чтобы подражать. Говорят, когда ей сообщили, что она номер два после меня, Дитрих была горда. Она счастлива тем, что номер два? Терпеть не могу таких! Лучше быть первой Дитрих, чем второй Гарбо, почему она этого так и не поняла?
Меня укоряли тем, что Марлен Дитрих все еще играет, в то время как я давно удалилась от дел.
И слава богу! Пусть играет, даже лежа в постели, пусть скачет по концертам на костылях, пытаясь доказать, что эта развалина некогда была мечтой миллионов. Если она сама не понимает, что вызывает жалость, то Господь ей судья.
Зря считают, что я никого и ничего не вижу вокруг себя, мне так проще – делать вид, что остальные существуют только тогда, когда путаются у меня под ногами или подают руку, чтобы помочь выйти из автомобиля. Это принцип, внушенный Стиллером: никому не навязываться, ни за кого не цепляться, ни к кому не привязываться! Как и никого не осуждать.
Все годы я безоговорочно верила Морицу, даже через много лет после его смерти верю. Он прав, и чтобы соблюсти его принципы, мне действительно пришлось стать Сфинксом.
Я ни у кого не просила помощи, если мужчины и помогали, то по своей воле. Почему? Чтобы не чувствовать себя обязанной.
Я никому не давала клятв верности и не клялась в любви, даже если кто-то утверждал обратное, это была ложь.
И уж тем более не навязывала ни свою дружбу, ни свою любовь.
Предательства не прощала, отношения рвала легко.
Есть ли обиженные? Наверное, но я не в ответе за чужие мечты или чаянья. Хотите обожать Грету Гарбо? Обожайте. Хотите любить ее – любите. Только не путайте Грету Гарбо экранную со мной и не предъявляйте мне потом претензий, если спутали по своей инициативе.
Какое это имеет отношение к Дитрих? Самое прямое, она моя противоположность. Немыслимо навязчивая и привязчивая, временами даже несносная, Марлен висла на шее у всех, до кого могла дотянуться, опекала всех, кто не имел духа категорически отказаться от ее докучливой помощи.
Это интересная мысль – попробовать сравнить нас. Между нами так много похожего и категорически не похожего одновременно…
Я родилась в бедном районе Стокгольма, Дитрих – в состоятельной семье.
Я стеснительна, это с детства, я могла любоваться актрисами и актерами, мечтать о сцене, но только мечтать. Если бы не Макс Гумпель, сама ни за что ни в какой «Драматен» не пошла, не рискнула.
Дитрих тоже любила театр и сцену, но стремилась попасть туда любыми способами.
Она могла выступать перед зрителями, даже любила это, Дитрих не пугали люди в зале, внимание, журналисты, каверзные вопросы и необходимость давать автографы.
Мне помог и меня создал Мориц Стиллер, без него я бы не только не рискнула отправиться в Америку, но и вообще играть. Девушка в ряду справа – это одно, а в любовной сцене крупным планом – совсем иное.
У Дитрих был свой Пигмалион – Джозеф фон Штернберг, который заметил ее в Берлине и позвал в свой фильм, который снимал, кажется, «Голубой ангел». Но Дитрих была уже замужем, имела дочь и актерскую карьеру, пусть и не блестящую, в том числе и театральную. Она примчалась со Штернбергом в Голливуд, надеясь стать «второй Гарбо».
Зачем?! В тысячный раз вспоминаю наставления Стиллера: никому не подражай, будь только самой собой!
Помню свое впечатление от фотографии Дитрих: я решила, что это поклонница-простушка из провинции старательно подделывается под меня. Она так таращила глаза, чтобы те казались больше, что брови совсем вылезли на лоб. При этом взгляд был неестественно томным. Но когда у женщины такое настроение, она не раскрывает глаза как можно шире. Несоответствие показалось просто неприятным.
– Кто это?
– Восходящая звезда «Парамаунта» Марлен Дитрих.
– О… «Парамаунт» решил копировать Грету Гарбо? Зачем вторая?
Посмеялась и забыла.
Оказалось, зря, Дитрих начала наступление на сердца зрителей в образе женщины-вамп практически с внешностью Греты Гарбо.
Возможно, я бы и не вспомнила о своей копии, если бы не Мерседес, а за ней и Битон. Да, потом еще и Джон Гилберт! О, Дитрих копировала меня не только внешне, не только попыткой создать образ Сфинкса-2, но и забираясь в постели тех, с кем я была близка так или иначе. Зачем? Не знаю, это лучше спросить у нее.
Когда Дитрих приехала покорять Голливуд, у меня было столько работы и проблем, что я не заметила появления в Голливуде своей копии. Съемки в «Мата Харри», затем в «Гранд-отеле», а затем в фильме «Какой ты меня желаешь» действительно вымотали меня. К тому же мы постоянно ссорились с Мерседес, она критиковала мою игру, потом разозлилась на мое знакомство с Битоном. Чтобы успокоить подругу, я даже перебралась жить к ней, а потом вдруг почувствовала, что больше не могу. Сложилось сразу все: усталость от ставшей уже нелюбимой работы, невозможность играть интересные для меня роли, постоянные придирки Мерседес, а тут еще банк, в котором у меня были все сбережения, просто лопнул. Конечно, я не осталась нищей, но столько лет тяжелого, не всегда приятного труда пошли прахом. О какой любви могла идти речь?
Я уехала в Нью-Йорк, а потом и вовсе в Швецию, кажется, об этом я уже записывала.
Что сделала Мерседес? Она позволила Дитрих залезть в свою постель! Позже, когда мы снова были вместе, Мерседес не раз оправдывалась (хотя я никогда не упрекала) тем, что Дитрих была неимоверно навязчива, мол, проще на время, пока меня нет, допустить ее к себе, а потом подсунуть кому-то другому, чем отбиваться.
Я никогда не передаю сплетен и слухов, но, похоже, Дитрих взяла Мерседес так, как она сама брала остальных, – напором. Битон потом рассказывал, что Мерседес не первая жертва Дитрих. Еще совсем юной Дитрих влюбилась в кого-то из немецких актрис, забрасывала открытками и цветами, распевала серенады под окнами и радовалась даже тому, что звезда собственноручно прогнала ее.
Мерседес всегда была настойчива, когда пыталась заманить кого-то к себе, а тут ей пришлось испытать такое давление на себе. Мерседес тоже когда-то вздыхала под балконом Элеоноры Дузе, но насмешливо рассказывала о том, как осаждает ее Дитрих – заваливает букетами и подарками, восторженными записками и томными взглядами.
Мне Мерседес, во-первых, не рисковала это рассказывать, во-вторых, меня просто не было в Лос-Анджелесе. Но она сделала ошибку – поплакала в жилетку на настойчивую Дитрих Битону, у которого секреты никогда не держались. Выговаривая за мою холодность и неприветливость, он однажды проговорился. Пришлось рассказать, что присутствовал при знакомстве, вернее, первой встрече этих двоих, а также кое о чем дальше.
Я по-своему любила Мерседес, сильно переживала, когда поняла, что она меня предала, написав бог знает что в воспоминаниях, но тогда поразило другое: зачем Мерседес нужна Дитрих?! Это не ревность, во всяком случае, не лесбийская ревность, мне не все равно, с кем спит Мерседес, потому что она мне сестра по духу, и мне больно видеть, как она унижается перед этой пустышкой, которая не стоила и мизинца Мерседес.
Заполучив Мерседес, Дитрих почти сразу к ней охладела. Зачем ей нужна де Акоста, неужели потому, что та была у меня?
Во всяком случае, Дитрих уехала в Европу прямо перед моим возвращением, только узнав, что Мерседес подыскивает мне новое жилье. Мне-то все равно, а Мерседес страдала. Ее впервые использовали, как игрушку, и выбросили за ненадобностью.
Дитрих отбыла в Европу, я была занята съемками и уставала настолько, что едва добиралась до кровати, не имея сил на долгие бесполезные беседы, к тому же мне рано утром вставать, потому Мерседес страдала в одиночестве.
Позже она обвинила меня в этом, мол, я эгоистично не обращала на нее внимания, была, как всегда, занята собой. Но я действительно не понимала, почему нужно страдать из-за отъезда этой женщины, разве без того заняться нечем. У меня была работа, я понимала, что никто больше подарки не принесет, потерянные из-за Великой депрессии деньги нужно зарабатывать снова, причем зарабатывать много и надежно вкладывать.
Мерседес предпочитала зарабатывать только на неотложные нужды и вечно сидела в долгах. Я так не могла, хлебнув бедности, почти нищеты в детстве, я была готова работать круглые сутки, чтобы заработать на безбедную жизнь, отложить что-то про запас. Я никогда не шиковала, не имела дорогие наряды, украшения, предпочитая простые брюки и свитера или рубашки, у меня не было штата прислуги или роскошной яхты, не было дорогих машин. А вот дома и картины были и есть, а еще акции. Макс, а потом Шлее научили меня, что деньги нельзя просто хранить в банке, который может лопнуть, их нужно вкладывать, но только не в одно дело. Всегда нужно держать про запас недвижимость и предметы искусства, которые не обесцениваются.