Я далеко ушла от Сесила Битона. Но он дал о себе знать. В 1937 году Битон опубликовал первую из книг, кроме его «Книги Красоты», в которой была целая глава обо мне. И это был первый повод забыть его имя и его самого.
Зря я думала, что Сесил просто вдыхал запах подаренной мной розы, что он млел от нашей близости и долгой беседы у камина в доме Гулдингов. Битон все запоминал и записывал, чтобы потом опубликовать. «Беглые заметки Сесила Битона» – так, кажется, называлась его книга. Никогда не думала, что «беглые» означает «исключительно подробные», что можно сначала блестеть глазами и вздыхать, потом дома старательно записать каждое слово, каждый взгляд, невольную оговорку или гримасу, а потом все перевернуть, переврать и преподнести по-своему.
Столько гадости обо мне не писали даже газеты! Но газета на следующий день после прочтения будет выброшена, а книга останется стоять на чьей-то полке, ее снова и снова будут брать в руки даже те, кто вообще не знает, кто такая Гарбо. И что же там прочтут?
Что я несчастна и неврастенична. Совершенно случайно стала той, которой и не собиралась быть. Имеется в виду актерская стезя. И это написал человек, который знал, сколько сил от меня требует каждая роль, как я живу на площадке, не умею играть штампами, потому стараюсь прочувствовать каждую фразу, каждый жест роли.
Битон написал, что я не способна даже читать, а потому не могу развиться. Не способна любить. Несносна, как инвалид, могу только жаловаться, зануда, постоянно сидящая на диете, суеверна, подозрительна, ничем и никем не интересуюсь.
Для большей убедительности гадости были написаны вперемешку с комплиментами, а потому выглядели истиной.
Мы с Сесилом пробыли вместе меньше суток, когда он успел изучить меня так хорошо, тем более не виделись после того пять лет? Что заставило его написать, что из меня создают идеал, которым я никогда не стану?
Меня спасло только то, что я не общалась с Битоном и ничего не знала о его измышлениях. Когда узнала, занимали другие мысли и дела. В следующий раз воочию мы встретились еще лет через пять, Битон вел себя совершенно иначе, снова пытался добиться моей благосклонности и даже предлагал руку и сердце.
Уже после его смерти я много думала о том, зачем вообще была нужна Сесилу. Несомненно, он любил меня как фотогеничную модель. Неужели, чтобы фотографировать, Битон постарался попасть в мою постель? Это самый гадкий способ добиваться своего, достаточно было просто стать другом…
От одной мысли, что мою постель просто использовали для получения эксклюзивного материала обо мне, становится тошно. Из-за Битона я во многом потеряла доверие к людям и окончательно стала нелюдимой. Если уж ему нельзя доверять, если Сесил может выложить на страницы книг подробности наших постельных, интимных отношений, то чего же ждать от других?
С Битоном у нас были странные отношения, он добивался меня с умопомрачительной настойчивостью, а потом оскорблял в книгах, делал предложение и снова добивался, но стоило заполучить свое, как делал шаг назад. Мы так и не поженились, хотя могли не раз. Были любовниками, но при этом жили с другими. Битон был другом, которого я за опубликованные в начале 70-х «Дневники» с подробностями наших сугубо личных отношений не простила. Я не прощаю предательства никому.
Но об этом позже…
Шлее – друзья и враги
Джордж Шлее не был моим шестым Пигмалионом, хотя наставником был, да еще каким.
Мориц Стиллер сделал из Греты Ловисы Грету Гарбо, из деревенской девчонки актрису. Харри Эдингтон превратил Гарбо в звезду и сделал знаменитой. Джордж Шлее сделал меня богатой, по-настоящему богатой.
В конце 1939 года в Европе полыхала война. Ее ожидали, все понимали, что неизбежна, понимали, между кем и кем, неясен был только срок. Гитлер сориентирован на восток, Швеции, как и Америке, ничего не грозило. Но война есть война, не затронуть даже далекую Америку она не могла. В Нью-Йорке это выразилось в световой маскировке.
Смешно: на улицах множество машин с включенными фарами, а вот окна нужно задергивать плотными шторами.
Мы с Мерседес каждая по своей причине перебрались в Нью-Йорк. Она намеревалась работать в редакции какого-то патриотического издания, словно оправдываясь перед всеми за то, что взяла экономкой немку. Мне кажется, что все эти гонения на ее экономку Мерседес для пущей шумихи выдумала сама, никто на немцев в Америке пальцем не показывал и никакие знаки на одежду нашивать, как в Европе евреев, не заставлял.
Глупости, потому что немка, давным-давно живущая в США, никоим образом не могла отвечать за действия сумасшедших правителей у себя на родине. Даже если приехала только что? Это говорило лишь о том, что ей невмоготу рядом с нацистами. Никто Марлен Дитрих не укорял в том, что та родилась в Германии, как и многих других тоже.
Но Мерседес разыграла трагедию с заламыванием рук и уехала из Голливуда, где давно уже не была никому нужна, в Нью-Йорк сотрудничать в журнале.
Возможно, она рассчитывала, что будет жить вместе со мной, ведь я уже восстановила свое финансовое благополучие и неплохо устроилась в отеле «Ритц» на 18-м этаже. Кстати, в соседнем номере жил тогда еще известный не всем, но многим Аристотель Онассис – молодой, неженатый, напористый. Онассис еще не был «золотым греком», но позолоченным уже был. Пройти мимо меня Ари, как звали его друзья, не мог, но как-то очень быстро мы поставили все точки над «и»: друзьями будем, любовниками нет. Удивительно, но Онассис, никогда не знавший отказа у женщин, смирился с этим. Позже он говорил, что я его единственная ошибка, хотя я думала иначе.
Я не позвала жить в своем номере Мерседес, была свежа в памяти предыдущая попытка объединиться в ее доме. Это позволило Мерседес позже обвинить меня в беспредельном эгоизме, мол, когда мне было трудно, она меня приютила, а когда понадобилась помощь ей, я ни перед началом войны, ни после руку помощи не протянула.
Оправдываться не намерена, но, во-первых, руку помощи протягивают тем, кто сам не способен выбраться и что-то делает. Мерседес много лет не делала ничего путного, одни долги. Во-вторых, у меня были свои секретные дела (о них, если получится, расскажу позже), совать нос в которые де Акоста противопоказано, как и Битону тоже. Они не умеют не выдавать чужие тайны, а потому относятся к тем, рядом с которыми лучше молчать.
И все же потерять меня из вида Мерседес не могла и время от времени все же знакомила с кем-то полезным.
Сначала я немного расскажу о Гейлорде Хаузере, потому что знать о нем и следовать его советам по питанию и здоровому образу жизни должна каждая женщина, если только не желает превратиться в толстую безобразную старуху. Его книга «Выглядеть моложе, жить дольше» должна быть настольной у всех, а его знаменитый напиток нужно пить обязательно.
Кто меня мог познакомить с Гейлордом Хаузером? Кто вообще знакомил всех со всеми? Конечно, Мерседес! У моей подруги была одна неподражаемая особенность – она знала всех по обе стороны океана, а если кого-то и не знала, то немедленно исправляла это досадное упущение.
Де Акоста умудрялась держать в памяти не только имена и лица всех многочисленных приятелей и приятельниц Старого и Нового Света, но и помнить какие-то подробности, была в курсе их дел, знала, кто с кем и как живет, чем отличается от других, и умудрялась со всеми поддерживать связь.
С Гейлордом она познакомила меня очень кстати.
Эрнсту Любичу позволили пригласить Грету Гарбо на роль в его следующем фильме (по-моему, просто не имелось ничего другого, я сидела без работы). Роль была совершенно необычной – вместо трагической женщины-вамп, приносящей несчастье себе и своим возлюбленным, вдруг сыграть русскую комиссаршу!.. Эту комедию и роль Ниночки я люблю больше всех остальных. Фильм был принят неоднозначно, не все зрители признали за мной право играть что-то за пределами привычного амплуа, но критики оценили, фильм и роль даже номинировались на «Оскар». Ничего не получили, но это неудивительно – в год начала мировой войны дать «Оскар» актрисе-иностранке было бы непатриотично. Я не удивилась и не возмутилась.
Чтобы объяснить мне суть будущей роли и получить согласие на съемки, Эрнст пригласил меня на ленч. Не зная, что именно я предпочитаю, Любич заказал безумное количество еды, и все в итальянском стиле. Увидев стол, заставленный закусками и фирменными блюдами ресторана, я буквально взвыла:
– О нет! Я на диете, а потому только фрукты и немного сыра.
– Хорошо, – согласился Любич, – сейчас принесут и то, и другое, я буду есть и рассказывать, а вы просто слушайте.
Фрукты принесли немедленно, но я о них просто забыла, как и о своей диете из сырой капусты и горсточки моркови. Эрнст рассказывал так вдохновенно, так заразительно, что… Когда будущий фильм был изложен во всех нюансах, оказалось, что есть Любичу просто нечего. Слушая режиссера, я так увлеклась, что незаметно для себя и для него просто уничтожила все, что было на столе!
Растерянный взгляд оставшегося без ленча Эрнста сначала смутил, но он тут же опомнился и принялся по-доброму смеяться. Через несколько секунд мы хохотали уже вдвоем.
– Грета, если вы повторите этот трюк в фильме, я ручаюсь за бешеный успех!
– Что вы, я лет двадцать не ела в таких количествах. Этого могло бы хватить на неделю. О боже, что вы со мной сделали, эту неделю придется просто голодать!
Любич снова смеялся.
В следующий раз тема питания у нас возникла уже во время съемок.
– Грета, приглашаю вас на ленч.
– Нет, ни в коем случае! У меня язва желудка, а после вашего угощения снова придется голодать несколько дней.
– Вы снова на диете?
– Конечно. Я всю жизнь на диете, это ни для кого не секрет.
– Грета, мне нужна на щеках кровь с молоком, а не одно молоко на всем лице. Бледность – это хорошо, но если есть румянец и блеск в глазах. Прекратите голодать, иначе мне придется самому кормить вас каждое утро.