– Тогда я просто не смогу сниматься.
– Вы и так не сможете, потому что упадете от недостатка сил.
Любич произнес свою знаменитую фразу:
«Розы на щеках, а зелень на лугу!»
Ничего не получилось бы, не возьмись за мое питание Гейлорд Хаузер.
У меня всегда была проблема, знакомая большинству женщин, – любовь к вкусной и обильной еде и катастрофические результаты в виде излишнего веса. Понимаю, что многим это может показаться кокетством, потому что полной меня в кадре никто и никогда не видел. Но какой ценой это достигалось!
Сначала ради похудения для съемок у Стиллера я села на овощной суп, потом худеть потребовал уже Майер, и снова жевала одни пареные овощи. А ведь я так люблю пудинг из лосося, сельдь, английские кексы, курагу, мед… да мало ли что! Не стоит перечислять, от этого только разыгрывается аппетит.
Протертый суп из цукини и тыквы с луком и небольшим количеством картофеля поднятию духа не способствовал, постоянно хотелось кушать, даже когда я умудрялась об этом не думать. Но наступил день, когда один вид бледно-зеленой массы вызывал тошноту.
Любич требовал есть стейки и пасту с сыром, лакомиться пирожными, а не голодать ради стройности. Я не могла себе этого позволить, каждый грамм сверх трех ложек овощного супа откладывался на талии. Никогда не умела, как другие, избавляться от съеденного при помощи рвоты, мне лучше поголодать.
Овощи на пару привели к тому, что меня постоянно клонило в сон, но заснуть не удавалось, росла раздражительность, и вместо комедии могла получиться едкая, злая трагедия.
Спас меня и «Ниночку» Хаузер.
– Это что? – Палец Гейлорда ткнул в тарелку с ненавистным зеленым паревом.
– Протертые паровые цукини без соли, – вздохнула я, готовая отдать такой ленч, потому что не только есть, но и видеть его не могла.
– Потерпи немного…
Через несколько минут я с недоумением взирала на стоявшие на столе чашку куриного бульона, немного несладкого нежирного творога, салат из авокадо с травами, дольку ананаса и целый тост с маслом.
– Нет! Ты хочешь, чтобы я стала похожа на колобок? Ни за что! После такого завтрака снова придется неделю голодать, а я и без того едва держусь на ногах.
Хаузер выслушал мою взволнованную тираду молча и внимательно, словно понимая, как тяжело мне отказаться от нормальной еды. Потом кивнул:
– Все высказала? От этого, Грета, ты не только не прибавишь в весе, но и немного его сбросишь. А с завтрашнего дня будешь пить мой коктейль.
– Не может быть.
– Ты мне веришь? Попробуй, прибавится сил, улучшится цвет лица, а вот лишние килограммы уйдут сами собой.
Я была просто не в силах отказаться.
Наелась, целый день чувствовала себя сытой и довольной, при этом не только не замечала тяжести в больном желудке, но и вообще о нем забыла. Настроение улучшилось, даже глаза заблестели. Через несколько дней, увидев меня на съемочной площадке, Любич просто взвыл от восторга:
– Прекрасно! Стейк?
– Нет, снова диета, но особая.
– Что за диета?
– Гейлорда Хаузера.
Эрнст был недоверчив, но поскольку результат его устраивал – я стала энергичной и прекрасно выглядела – согласился.
Независимо от его согласия я уже верила в диету Хаузера, как в спасение души. Всем рекомендую.
Ниночка – моя любимая роль, она понравилась и зрителям, но, увы, не запомнилась. Моя героиня вовсе не походила на прежних женщин-вамп, напротив, русская комиссарша приезжала инспектировать своих соотечественников, сначала была строгой и идейно крепкой, но довольно быстро попадает под «тлетворное» влияние парижской жизни и становится нормальным человеком. Фильм мне очень нравился, моя Ниночка тоже, хотя при съемках не обошлось без сложных моментов. Но Эрнст Любич режиссер внимательный и с актрисами работать умеющий. Он не настаивал на своем, пытаясь разобраться, почему я вижу какой-то эпизод не так, как сценаристы. Обычно приходилось признавать мою правоту.
Например, почему комиссарша должна разговаривать только невежливо и даже грубо? Она женщина, и то, что она прибыла из далекой непонятной России вовсе не говорит о ее дикости и невежестве.
Хаузер, к радости Любича, внимательно следил за моим питанием и образом жизни. Я и без того любила долгие пешие прогулки, но теперь они совершались не натощак, а после очень вкусного завтрака или ужина, на лицо вернулся румянец, в глаза блеск, а вот талия осталась тонкой.
К замечательной очистительной диете Гейлорда Хаузера я прибегала дваджы в год – весной и осенью, чтобы очистить организм, привести его в порядок. Правда, проблемы с лишним весом все равно остались, сказывались деревенские корни моих родителей, никакой природной аристократической бледности и худобы, приходилось добиваться их только бесконечными диетами и голодом. В результате язва, которая в свою очередь добавляла проблем в питании.
Как я завидую тем, у кого проблем с питанием нет!
Не влюбиться в Хаузера с его чудодейственной диетой я просто не могла. Но разве можно долго быть любовницей человека, для которого главное – твой вес и диета? А он разве мог долго пребывать у меня в постели? Удивительно, но мы остались друзьями.
Возможно, я ошибаюсь или что-то путаю по прошествии стольких лет, но мне кажется, что Хаузер познакомил меня с Валентиной, чтобы отвязаться. Третий Пигмалион сделал для меня, что мог, наставив на путь истинный в ведении правильного образа жизни, научил держать вес, но наш бурный полуплатонический роман уже явно подошел к концу и требовал какой-то развязки. Разрывать отношения резко не хотелось обоим, и мы искали выход, желая остаться друзьями.
Получилось.
Выход нашел Хаузер. Однажды он повел меня к Валентине, чтобы заказала у нее платье.
– Грета, у женщины должны быть платья, нельзя все время носить брюки и свитера!
Я сдалась и отправилась с ним на Мэдисон-авеню в «Платья Валентины». Об элегантности хозяйки и умении подчеркнуть достоинства и скрыть недостатки любой фигуры ходили такие слухи, что очередь из желающих и на себе испытать диктат этой русской не иссякала. Одеваться у нее стоило дорого, но я уже могла позволить себе такую роскошь.
Мы очень быстро подружились, особенно когда эту дружбу поддержал супруг Валентины Джордж Шлее.
Валентина Санина родилась где-то там, в снегах России. Я никогда не бывала в этой стране и не представляю ни взаимного расположения городов, ни их облик. Валентина и Джордж позже показывали фотографии и даже картины. На картинах люди разъезжали по улицам в каких-то санях или на лошадях, одетые в длиннополую одежду и огромные шапки. Причем везде снег. Швеция тоже северная страна, но у нас бывает лето, пусть и не очень теплое. Неужели в России всегда так холодно?
Услышав такой вопрос, Валентина звонко смеялась:
– В России тоже бывает лето, и очень жаркое.
На фотографиях несколько иначе, но все равно странно. Валентина любовалась снимками соборов и вздыхала:
– Смотри, как красиво…
Но я видела не сам собор, а женщин перед ним в платьях начала века. В таких ходили женщины в Стокгольме.
– И снимки тоже начала века! Я не знаю, как выглядит сейчас Киев, я так давно там не была, что забыла названия некоторых улиц…
В ее немного выцветших, но когда-то явно очень красивых голубых глазах появлялась грусть… Я хорошо понимала новую подругу, сама ночами пыталась вспоминать какие-то улочки Стокгольма, по которым разгуливала в детстве. И разговаривала сама с собой шепотом во время прогулок тоже по-шведски. Забыть язык, если на нем не говоришь, очень легко, а разговаривать на родном языке с акцентом преступление.
Услышав такие рассуждения, Валентина снова прослезилась. Удивительно, но когда рядом не было любопытных, эта властная, сильная женщина могла плакать. Нет, она не кидалась в кресло с платочком в руках, чтобы промокать слезы, не рыдала навзрыд, она замирала с глазами, полными слез. И эти слезы, даже если не катились по щекам, оставляли впечатление либо такого горя, что сердце щемило, либо заставляли замирать меня в ожидании, когда подруга вспомнит о моем существовании.
Я называю ее подругой, хотя много лет мы практически враждуем, наш консьерж неплохо зарабатывает, получая от обеих определенные суммы, чтобы мы не встречались в холле дома. Это условие обеих, мы не хотим даже случайно столкнуться.
Считается, что мы ненавидим друг дружку… Господи, ненавидели, ведь Валентины больше нет! Это моя победа – пережить и ее? Или она все же приготовила мне последний сюрприз, чтобы я о своем долгожительстве пожалела? Она может…
Рассказывать особенно не о чем, ни отношений, подобных Мерседес, ни какой-то другой грязи, о которой постоянно и совсем не прозрачно намекали газеты (жизнь втроем), не было. Но если завтра в газетах или на прилавке магазина я увижу «воспоминания» Валентины, в которых она расскажет то, чего не только не было, но и быть не могло (например, пятеро детей у нас с Джорджем или наличие фотографий оргии втроем с Битоном), никто даже не задумается, что это небылица, поверят, проглотят любую глупость. Опровергать? Глупо, потому что чем больше опровергаешь, тем больше верят.
Если это случится, я промолчу, замкнусь совсем и перестану вообще с кем-либо общаться. Я бы уехала на крошечный островок и прожила там, если бы не была уверена, что через неделю приплывет лодка с журналистами, и мне придется спасаться вплавь от их вопросов. Спокойно только рядом с очень богатыми людьми, которые, защищая свое спокойствие, заодно защищают и мое. О них позже.
Сначала все же о Шлее.
Никакой «жизни втроем» никогда не было. Почему?
Валентина очень умная женщина, я просто преклонялась перед ее способностью все предусматривать и просчитывать. Думаю, она и меня возненавидела за свою единственную ошибку – Валентина не предусмотрела, что Джордж будет не только разъезжать со мной по Европе и отдыхать в Италии, но и оставит мне все, что за это время заработано! Это серьезный удар не столько по финансовым надеждам Валентины, сколько по ее самолюбию.