Гвин пожал плечами:
– Мы будем жить дальше, так? Окончим школу, может, поступим в колледж, найдем работу. Женимся, нарожаем детей. Обычная фигня. А ее история закончилась.
Я снова посмотрел на Эллу. Она недовольно надула губы, будто ждала поцелуя.
– У Греты все бы получилось чудесно, – кивнула Кира. – Она сдала бы экзамены, поступила в универ. Вышла бы замуж за прекрасного человека и родила от него красивых умных детишек.
– Бога ради, может, хватит уже? – произнесла Элла голосом твердым, как сланец, и все повернули к ней лица.
Я мало рассказал вам про Эллу.
О ней вообще говорили нечасто, потому что она была подругой Греты, а та всегда находилась в центре внимания. Грета, Кира и Элла дружили с начальной школы. Грета считалась самой симпатичной, умной, богатой и популярной. Кира неважно училась, но вызывала интерес как человек с непростой судьбой. Ее немного боялись. А Элла? О ней сказать нечего. Она жила в приличном доме с родителями и братом. Не была ни бедной, ни богатой. Симпатичная, изящная брюнетка с приятными формами, хотя до Греты ей было далеко.
Она вроде как мутила с Гвином, который вырос в одном с ней жилом комплексе, а их родители были друзьями. Несложно представить, как однажды они поженятся, произведут на свет двух детей – маленьких копий Эллы и Гвина, – купят дом в том же комплексе и станут проживать в нем жизнь своих родителей. Такая судьба казалась мне завидной. Утешительно скучной.
Я несколько раз спал с Эллой, и, кажется, Дион тоже – в прошлом году. В конце каждой вечеринки она была согласна уйти с кем попало, даже если партнеру было на нее плевать. Ей тоже было на всех плевать. Она оставалась девушкой Гвина, и все это знали.
Однажды, примерно год назад, я прогуливал физкультуру и решил заглянуть в раздевалку; там среди курток обнаружил Эллу. Странно было видеть ее одну, к тому же я знал, что у нее тоже должна быть физра.
– Не знал, что ты ненавидишь спорт, – сказал я, немного расстроенный ее присутствием, поскольку надеялся пробежаться по карманам курток в поисках мелочи и шоколадных батончиков.
– Сегодня гимнастика. Я в ней полный ноль.
– У нас регби. Тупая игра.
Мы помолчали. Я прислонился к стене, она не отрывала глаз от телефона. Было неловко. Раньше мы оставались одни только после пьянки, но теперь все было иначе. Непонятно, должен ли я что-то говорить или нет.
– Думал сделать домашку по географии, но как-то лень… – Я никогда не умел поддерживать беседу, но чувствовал, что обязан сказать хоть что-то. – Ты сделала? Мне точно влетит, если я опять ее не сдам.
– Все из-за шорт, – проговорила Элла, по-прежнему глядя в телефон. По голосу было понятно, что она сказала нечто важное: произнесла слова с трудом, очень тихо. Речь точно не шла о домашке по географии. – Во время гимнастики мы должны носить шорты и футболки. Поэтому я ее не люблю.
– Ясно. – Я ничего не понимал.
– Ненавижу шорты.
– Почему?
Она вздохнула и раздраженно посмотрела на меня:
– А то ты не знаешь.
– Чего?
– Не старайся быть добрым, ладно? Мне не нужна твоя жалость.
– Ты о чем?
Она отложила телефон и взглянула на меня блестящими глазами. Она почти плакала, а я понять не мог, что сделал не так.
– Что случилось, Эл?
– Когда я в шортах, все видят мое тело, понятно? – сказала она дрожащим голосом. Ее нижняя губа тоже дрожала. – Я не хочу, чтобы смотрели на мое ужасное тело.
Я невольно окинул взглядом ее стройную, привлекательную фигуру и подумал, что явно упускаю что-то из виду.
– Ничего не понимаю. Ты не ужасная.
– Ужасная! – Она провела по глазам рукавом, оставив на белой ткани черную полоску туши, похожую на порез. – Все меня ненавидят!
Потом я не раз прокручивал в голове то, что должен был сказать. О том, что она симпатичная, крутая, забавная и большинство девушек сделали бы что угодно, чтобы стать такими же популярными. Я должен был сказать Элле, что никогда не слышал в ее адрес грубого или злого слова и если для нее это хоть что-нибудь значит, то лично я считаю ее очень привлекательной.
Однако я ничего не сказал, потому что не умел говорить добрые слова. Стоял как истукан и потрясенно молчал. Когда Элла заплакала, я принес ей носовой платок и сидел рядом, пока она не успокоилась.
– Не смей никому рассказывать, – сказала Элла, высморкавшись. – Хорошо? Мне жалость не нужна.
– Ладно, – ответил я, уязвленный ее злым тоном. – Но имей в виду: никто тебя не ненавидит. И ты выглядишь… классно.
Она закатила глаза:
– Тебе никогда не понять, ты же парень.
Элла ушла, чтобы умыться и обновить макияж, оставив после себя запах духов и память о своей беззащитности.
Мы никогда не упоминали о том, что произошло, но, глядя, как она смеется в классе или идет по парку, держа за руку Грету или Киру, я часто вспоминал ее слезы. Мы больше не спали вместе – для меня это было бы неправильно, поскольку теперь я знал слишком много, чтобы относиться к ней легкомысленно.
Элла была хорошей. Часто старалась сделать людям приятное, поэтому я так удивился, когда она вышла из себя тем вечером после похорон Греты.
– Чего? – Кира с недоверием смотрела на Эллу. Все были немного пьяны, к тому же Дион пустил косяк по кругу.
– Все это ерунда, – сказала Элла, сжав губы в тонкую линию. – Да вы посмотрите на них! Смотрите! – Она показала на группу восьмиклассниц, которые плакали, обсуждая Грету. – Они ведь даже не знали ее! Наверняка ни разу с ней не общались!
– Это не значит, что им нельзя грустить, – произнесла Кира, огорошенная яростью Эллы. – Разве это так важно?
– Конечно важно! Все говорят о ней так, будто она была особенной! Меня это достало! Бред собачий!
Гвин прикрыл глаза с таким выражением, словно давно опасался чего-то подобного; я тоже кое-что подозревал, хотя не говорил ни слова. Предполагалось, что в эту тайну я не посвящен.
– Не слушайте ее, она обижена и расстроена… – сказал Гвин.
– Даже не начинай, – перебила его Элла; я никогда не видел такого выражения на ее лице. – Тебе лучше помолчать. Мы все знаем, почему ты так расстроен.
– Я что-то пропустила? – спросила Кира, переводя взгляд с одного лица на другое.
Элла с трудом поднялась на ноги. Она была в стельку пьяна, и ей потребовалось время, чтобы обрести равновесие.
– Мы делаем вид, что Грета была идеальна, а на самом деле она плевать на нас хотела. Все это так на нее похоже. – Она повела руками вокруг, ее затуманенные глаза смотрели на китайские фонарики, блестящую краску, на людей, пирующих в память о Грете. – Даже после смерти у нее получилось остаться идеальной. Она умерла прежде, чем успела где-то ошибиться. А мы проживем достаточно долго, чтобы все проебать. Нам ее не победить.
Она развернулась и, пошатываясь, двинулась по тропинке, ведущей в город. Если бы ей позволили уйти, все сложилось бы иначе. Все решили бы, что Элла напилась и возревновала к своей симпатичной мертвой подружке, ставшей пеплом, пока дым от ее сгоревшего тела летел над Бангором по направлению к морю.
Но Кира не собиралась ее отпускать. Конечно нет. Кира готова была вступиться за лучшую подругу даже после смерти. Она вскочила на ноги, сверля взглядом спину Эллы, лицо пылало от ярости.
– Ты что, совсем охренела? Грету убили! Сегодня, блядь, были ее похороны!
Элла повернулась к нам.
– Это я охренела? – Не спеша, полным яда голосом ответила она риторическим вопросом на риторический вопрос Киры. – Почему бы тебе не спросить его, где он был ночью, когда убили Грету? – Она показала пальцем на Гвина. – Последний раз я видела его в субботу, когда он держал Грету за руку и шел с ней в лес.
Глава 7
На следующее утро в нашем доме звучали голоса.
Я сказал «утро»? Прошлой ночью я вернулся домой очень поздно, не раньше двух, и после всего, что случилось, после «просекко» и водки любое время суток показалось бы мне ранним утром. Вечеринка приняла безумный поворот. Гвин, не переставая плакать, признался, что спал с Гретой в вечер ее смерти.
– Я хотел вам рассказать, но боялся, что меня обвинят в том, чего я не делал. Она потом ушла куда-то… Сами знаете, как это бывает…
Он был в отчаянии, и, конечно, мы ему поверили. Гвин не мог обидеть Грету. Только не он. Гвин был слишком добрым. Облегчение, которое тот почувствовал, поделившись своей тайной, вырвалось наружу потоками слез. Он рыдал, пока его лицо не опухло до неузнаваемости.
– Не мог… никому сказать, чтобы не подумали…
Я сделал вид, будто очень удивлен.
Проснулся я, наверное, в середине дня, с пересохшим горлом и горьким вкусом табака на языке. Во вчерашней одежде, включая куртку. Телефон был разряжен. Похоже, я здорово надрался.
Я встал и направился в ванную. Услышав голоса, подумал, что мама, как обычно, смотрит телевизор и гладит белье.
Удаляя зубной щеткой послевкусие вчерашнего вечера, я понял, что мама с кем-то разговаривает. Я узнал этот голос.
Черт! Старший детектив-инспектор Карен. Старший детектив-инспектор Зовите Меня Карен, невысокая женщина, которая отчаянно старалась втереться к нам в доверие. Слишком умна – до глупости. Ей никогда не поймать убийцу.
Что она здесь вынюхивает?
Я открыл дверь ванной, тихо выскользнул в коридор. Наш дом не отличался большими размерами, и я прекрасно слышал каждое слово, произнесенное на первом этаже. Осторожно сел на верхнюю ступеньку лестницы.
Вот дерьмо!
Мама плакала.
– Послушайте, я знаю, как это для вас тяжело.
Мама откашлялась, прочищая горло, и детектив Карен продолжила:
– Но мы должны установить факты. Конечно, мы проверяли телефон Кельвина Пью и знаем про сообщения, но не могли бы вы рассказать нам о них? Изложить свою версию?
Мама шмыгнула носом. Я все сильнее сжимал кулаки.
Что еще за гребаные сообщения?