– Я знала его со школы. Кельвина. И Лиз, конечно. Знала их обоих, хотя вряд ли они помнят. По крайней мере, он меня не вспомнил, когда я устроилась к ним работать. Сначала он казался славным. По-настоящему хорошим. Мне он нравился, понимаете… Ну, вы с ним встречались. Обаятельный мужчина. Кажется таким… не знаю… безобидным? Простодушным. Он не заслужил всего этого. Ни в коем разе.
Я подумал о Кельвине. Об отце Греты.
– В каком смысле хорошим?
– Пока я убирала, он варил мне вкусный кофе. У них есть дорогая кофемашина, и Кельвин говорил, что ему нравится варить в ней кофе. Когда я заканчивала уборку, он угощал меня латте, и мы немного болтали на кухне. С уборщицами обычно так себя не ведут – понимаете? – как с друзьями. Лиз в это время была на работе.
– Вы вступали с ним в сексуальную связь, мисс Джонс?
Господи Иисусе…
– Нет. Одно время он мне нравился. Уделял мне много внимания! У меня давно никого не было. Начинаешь забывать, каково это – когда на тебя так смотрят… Чувствуешь себя живой. С возрастом становишься… невидимой. Вы молодая и симпатичная – вам этого не понять.
Маме нравился отец Греты? Он готовил ей чертов дорогой кофе? Я попытался представить себе, как они сидят на огромной кухне в Брин-Маре, но у меня не получилось. Кусочки пазла не желали сходиться.
– О чем вы говорили?
– Обо всем. Я делилась своими проблемами. Иногда… иногда он отвечал мне тем же. Говорил, что у них с Лиз все не очень хорошо. Что их брак долго не продержится. Тогда-то я и подумала, а не могло быть так, что… Ну, что он меня хочет.
Я услышал, как мама вздохнула; мое сердце разрывалось между сочувствием и отвращением. Неужели мама и правда думала, что богатый напыщенный тип вроде Кельвина Пью бросит жену ради такой, как она?
– Потом однажды… Черт, на самом деле это такая ерунда… Мы пили кофе, он говорил о том, что Лиз почти на него не смотрит. И вдруг дотронулся до меня ногой под столом. Совсем чуть-чуть. И я сразу поняла, чего он хочет.
Когда я это услышал, мне сильно захотелось кому-нибудь вмазать. Ублюдок. Пытался воспользоваться моей мамой!
– Что случилось дальше?
– Я отодвинулась. Не знаю почему. Я считала его милым и симпатичным, но ведь он платил мне за уборку дома, и если бы мы… Он бы тогда как будто заплатил мне и за это тоже. Тем более что иногда я находила в конверте небольшую прибавку сверх оговоренной суммы. Он клал ее туда после наших бесед, поэтому мне это казалось… Не знаю… Странным.
– Понимаю. Он пытался еще вас трогать?
– После того случая все изменилось. Кельвин больше не хотел, чтобы я убирала так часто, и старался устроить, чтобы Лиз была дома, когда я прихожу. Не знаю почему. Наверное, почувствовал себя отвергнутым.
Наступило молчание, затем раздался другой голос. Мужской. Еще один полицейский.
– Мы поговорили с мистером Пью, после того как просмотрели его телефон. Он сказал, что это вы трогали его ногой под столом и пытались с ним флиртовать.
Я услышал удивленный возглас – мама была поражена и совершенно не готова к такому.
– Клянусь Богом, я этого не делала! Я бы не стала! Я ни с кем не флиртовала много-много лет и уж точно не посмела бы флиртовать со своим работодателем. Я… Я даже не знаю, что сказать. Вести себя так не в моих правилах.
– Мы только повторяем его слова. – Голос детектива Карен звучал намного мягче и добрее. Этот номер был у них прекрасно отработан. Хороший полицейский – плохой полицейский. Все так чертовски очевидно. Интересно, они распределяли роли по дороге или спонтанно, на месте?
– Вы же ни в чем меня не подозреваете? – спросила мама слабым голосом.
– Мы просто хотим установить все факты, имеющие отношение к жизни Греты, – сказал полицейский. – Итак, те сообщения…
– В них нет ничего особенного. Сначала Кельвин просто благодарил меня за хорошую работу. Писал, как сильно меня ценит. Потом спрашивал, все ли у меня хорошо, и, если я сразу не отвечала, писал снова. В конце каждого сообщения – смайлики с поцелуями. Я старалась отвечать по-деловому. Ничего личного. Никаких поцелуев. Потом он написал, что я могу позвонить ему в любое время и он приедет, как только я захочу, ночью или днем. Для разговора или чего другого.
Чего другого. Чертов ублюдок.
– Вы ему звонили? Он приезжал сюда?
– Никогда. Мне не нравилось его внимание. Сначала я думала, что он милый, но он все больше походил на похотливого старикашку. Такой неприятный типчик, понимаете? Не опасный, наверное. Просто неприятный.
– Да.
– Вам не кажется, что от милого до неприятного всего один шаг?
– И все же вы продолжали у них убирать. Почему? Если вам было там некомфортно?
У полицейского был очень строгий голос, к тому же он проглатывал некоторые согласные звуки. Однако его вопрос разозлил меня не поэтому. Только человек, у которого всегда водились деньги, мог его задать.
– Мне требовались деньги, – ответила мама тихо, как будто стыдясь. – У меня не было выбора.
– Мисс Джонс, вы когда-нибудь становились свидетелем споров между миссис и мистером Пью? Возможно, с участием Греты? – спросила детектив Карен добрым голосом.
– Нет, они всегда были чем-то заняты, я редко видела их вместе. А Грета обычно пропадала в школе.
– Спасибо, мисс Джонс. Вы нам очень помогли.
Я услышал, как скрипнули диванные пружины; гости собирались уходить. Сначала я хотел улизнуть, но потом подумал: какая разница? Они пришли не по мою душу. Так что я остался сидеть и увидел, как они вышли из гостиной и направились к входной двери. Меня не замечали, пока я не заговорил.
– Мама не слабая.
Все трое уставились на меня. Мама покачала головой, расстроенная тем, что я все слышал.
– Вы считаете ее слабой, потому что она приезжала к ним, после того как Гретин отец к ней приставал.
– Мы так не думаем. – Детектив Карен улыбнулась мне, словно шестилетнему обормоту, которого пытаются заставить вести себя хорошо. – Тебя ведь Шейн зовут?
– Вам следует им заняться.
– Шейн, перестань, – попросила мама. Она не желала ничего слышать.
– Какой человек ставит своего работника в такое положение? Он флиртовал, отправлял сообщения и приставал к маме, прекрасно зная, что ей придется ездить к нему домой, придется проводить с ним время под одной крышей. Что можно сказать о человеке, который так себя ведет?
Мы с мамой не обсуждали то, что я услышал. Я понимал, что она ни в чем не виновата, однако по непонятной причине продолжал на нее злиться. Мы не проронили ни слова за все утро, но, выходя из дома, она крикнула:
– Я ушла!
Я крикнул в ответ:
– Ладно, пока!
И мы оба поняли, что между нами все в порядке.
У всех свои тайны. Когда мама была не со мной, она превращалась в незнакомку. Меня она тоже не знала и в то же время, как ни странно, знала лучше всех.
Идти никуда не хотелось, я все еще мучился от похмелья. Поставил телефон на зарядку и увидел множество сообщений от Гвина: его имя мелькало на экране снова и снова. Он был в панике из-за того, что сказал вчера вечером. Я ответил на последнее.
Приходи пж. Я схожу с ума.
Успокойся, Гвин.
Не знаю, говорить ли копам.
Жди. Буду через полчаса. Придурок.
Родителей Гвина дома не было, о чем я немного пожалел, потому что считал его маму одной из самых добрых женщин на свете. Она всегда разговаривала со мной, как со взрослым, расспрашивала о маме, о школе, о том, чем я занимался в последние дни. Папа Гвина тоже был добрым, даже его младшая сестренка была ничего. Гвину здорово повезло.
– Какого черта мне делать?
Он задал этот вопрос после того, как принес нам по банке колы. Мы расположились на заднем дворе, где Гвин провел все утро, валяясь на полотенце и прикидываясь погруженным в учебу. Я не помнил, когда последний раз делал домашку. Книги Гвина («Пришел инспектор» и «О мышах и людях») тоже имели заброшенный вид. Мы ставили на них банки с колой.
– Ничего, – ответил я. – Держи рот на замке. Да тебе и сказать-то нечего. Ты же спал с Гретой, а не убивал ее.
– Конечно нет. Но мне стоило сказать им. Я просто запаниковал.
– Ты и сейчас паникуешь. Хватит об этом думать. Все уже в прошлом.
– Но они наверняка выяснили, что она… была с кем-то? Перед смертью?
– Не знаю. Если ты предохранялся… Предохранялся?
– Да, но…
– Ну вот! Они же сказали, что Грету не насиловали.
– Я ее не насиловал!
– Знаю, дебил. Хватит волноваться.
– Не могу. Меня это сводит с ума. Кажется, лучше во всем признаться…
– Дай мне подумать.
– Знаешь… Все это фигня, конечно, но до того, как я узнал, что случилось с Гретой… Не мог дождаться, чтобы вам рассказать…
Я прикончил свою колу и принялся за банку Гвина, пытаясь усмирить похмелье.
– О чем?
– О том, что отымел Грету. Хотел позвать вас с Дионом и посмотреть на ваши лица, когда вы узнаете. Гордился собой! – Он ждал моей реакции. – Довольно убого, да?
– Вовсе нет. Я поступил бы так же.
Гвин вздохнул с облегчением:
– Ты серьезно?
– Да. Она была красоткой. И никогда не спала с парнями из школы, так что я тоже стал бы хвастаться.
Одна мысль, однако, не давала мне покоя.
Зачем Грета спала с Гвином? Так на нее не похоже… Тем более она знала, как сильно он нравится Элле. К тому же Гвин был далеко не самым симпатичным и популярным парнем в школе. Конечно, Грета напилась… но не до такой же степени.
Воспоминание, острое, как заноза, ворвалось в мою память, и я услышал мягкий голос Греты.
В коротком топике и шортах она лежала под солнечными лучами в Кае-Ду. Ее живот был коричневым, как орех, и очень гладким. Глаза скрывались за зеркальными стеклами солнцезащитных очков, и я старался не смотреть на нее, чтобы не видеть своего отражения. Слева от пупка темнела небольшая родинка.
– Боже, как здесь хорошо, – сказала она тихим, ленивым голосом, словно только что проснулась.