– Мое любимое место.
Я никогда не ходил туда без Греты. Длинное узкое поле, с которого открывался красивый вид на карьер и горы, было огорожено с одной стороны стеной из сухой кладки, с другой – сланцевой оградой. Даже не поле, а скорее мертвая пустошь, затерянная среди прочих мест.
– Мне больше нравится карьер, – ответила Грета, глядя на него через долину.
В тот день сланцевые плиты блестели особенно ярко, казались фиолетовыми, однако карьер по-прежнему оставался всего лишь дырой. Будто кто-то пытался отыскать сокровища, но сдался, раскопав гору до середины.
– Не люблю карьер. Он весь… разломанный.
– Может, поэтому он мне и нравится. – Губы Греты сложились в подобие призрачной улыбки. – Вокруг много гор. И только у одной из них вырвали сердце.
– Когда ты видел ее последний раз? – спросил я Гвина, стараясь прогнать мысли о родинке на животе Греты.
Прошлым вечером Гвин пытался все рассказать, но был слишком пьян и расстроен – разобрать его мычание я толком не смог.
– Я предложил Грете вернуться вместе, но она сказала, что должна с кем-то повидаться у ворот, и меня это немного обидело. Подумал, что она стыдится меня, и просто дал ей уйти.
Ворота находились на пути к карьеру.
– Она не сказала, с кем встречается?
– Нет. Сам знаешь, Шейн, какой она была. Сплошные загадки и тайны.
Раньше я не думал, что так считали все, кто общался с Гретой. Я узнал об этом, только когда ее не стало.
Мы провели с Гвином много часов, болтая о Грете, школе, футбольных матчах и обо всем на свете. Он был моим другом, которому требовалось с кем-то поболтать. На некоторое время все как будто пришло в норму.
– Как думаешь, ее сланцем убили?
– Не знаю. А ты слышал, что «Арсенал» пытается купить нового форварда из «Интера»?
Кто-то может назвать нас бессердечными, однако такова жизнь – даже в самые трагические времена людям необходимо говорить о простых, повседневных вещах. Мы понимали друг друга.
Когда вернулись родители Гвина и его сестра, мы притворились, будто учим уроки. Не думаю, что их это заботило, особенно маму, которая была счастлива, что Гвин с кем-то нормально проводит время после смерти Греты. Конечно, она не знала, что ее дорогой маленький сыночек прижимал своим телом Грету к дереву незадолго до того, как ее убили.
Я спросил Гвина, не получал ли он сообщений от Эллы.
– Нет, – ответил он. – Она злится. Но ведь я не сделал ничего плохого… Она не моя подружка, так что я ей не изменял.
– Ты ей нравишься, Гвин. Тебе бы не помешало с ней подружиться. Ты же не хочешь, чтобы она начала трепать языком?
– Думаешь, она может?
– Ну, честно говоря, да. Она до сих пор ревнует тебя к Грете. Почему бы тебе не пригласить ее на свидание?
– Типа начать с ней встречаться?
– Да. Ты бы хотел?
– Не знаю. Может быть. Элла славная, да?
– Да, с ней всегда знаешь, чего ждать.
Тогда я об этом не подумал, а теперь пытаюсь сообразить: не хотел ли я этим сказать, что Элла скучная? Насколько хорошо я ее знал? Была ли она действительно славной девушкой, несмотря на отчаянную ревность к подруге, которую избили до смерти и бросили истекать кровью?
Глава 8
После визита старшего детектива-инспектора Карен к нам домой мне стало неприятно встречать ее в школе.
Казалось, она торчит там постоянно. Ходит по коридорам, одетая в один из своих строгих костюмов, беседует с учителями, часто кивая и наклоняя голову с притворным сочувствием. В школе было слишком много полиции. Ее присутствие никого не успокаивало. Напротив, возникало ощущение, что мы нуждаемся в защите.
Конечно, в нашем классе допросили всех. В первый же день после убийства полицейский забросал нас вопросами. Где мы были в субботу вечером? С кем гуляла Грета? Не хотим ли мы что-то рассказать? Официозный, скорострельный допрос, обреченный на неудачу. Через неделю они явились к нам снова, чтобы поговорить не спеша. Мы их ждали. Кира и Элла, как лучшие подруги Греты, были допрошены дважды: в школе и дома.
– Что они хотят знать? – спросил Гвин за обедом в столовке.
Вот-вот должна была наступить наша очередь отвечать на вопросы. Каждого ученика уведомили об этом письмом, в котором говорилось, что при беседе с офицером полиции может присутствовать родитель, а также сообщались дата и время допроса. Многие привели с собой матерей. Гвин позвал папу и маму. Разумеется, я не хотел, чтобы мама пошла со мной; думаю, она тоже не горела желанием.
– Допрос проходит неформально, – спокойно ответила Кира, кусая сэндвич. – Сначала задают вопросы про тот вечер, потом хотят побольше узнать о Грете, о том, какой она была.
– Они спросили меня, кто из мальчиков ей нравился. – Элла скорчила рожицу. – Пытались выяснить, в кого она была влюблена, как будто нам двенадцать лет.
Я молча жевал свой сэндвич с сыром и думал, что Элла все-таки странная. Как будто влюбиться может только ребенок. Когда Элла пыталась выглядеть взрослой, она казалась еще моложе, словно маленькая девочка, играющая в женщину. Я не понимал, как такая наивная простушка, которую видно насквозь, может нравиться Гвину.
Моя очередь пришла во время урока географии. Ожидая в коридоре, когда меня позовут, я гадал, слышно ли окружающим, как сильно колотится мое сердце.
– Заходи, Шейн.
Я открыл дверь и попытался скрыть удивление. В этот скучный темный кабинет обычно приходили, чтобы отбыть наказание или дождаться родителей, если стало плохо. Стол цвета плесени и неудобные пластиковые стулья исчезли, уступив место длинному низкому дивану винного оттенка, парочке мягких кресел и журнальному столику, на котором разместились ваза со свежими цветами и упаковка салфеток на случай внезапных слез.
Старший детектив-инспектор Зовите Меня Карен сидела в одном из кресел. В другом устроился молодой привлекательный полицейский, тоже в штатском; выглядел как футболист, актер сериалов или модель, рекламирующая джинсы. Он сразу поднялся мне навстречу с доброй широкой улыбкой на лице и протянул руку. Я, конечно, ее пожал – было бы грубо этого не сделать. Однако в том, что взрослый мужчина, облеченный властью, хочет пожать мне руку, ощущалось нечто покровительственное. Он старался внушить мне, что мы равны.
Я ему не доверял.
– Джейк, офицер полиции. Я здесь, чтобы помочь Карен.
Он был офицером полиции. Конечно, я ему не доверял.
– Все хорошо, Шейн? Присаживайся. – Карен улыбнулась мне, но я все равно почувствовал себя неловко.
Мне не нравилось, что она побывала у меня дома, что ей стали известны секреты моей мамы. Карен знала о том, что маме нравился Кельвин, и, скорее всего, как и я, представляла себе удушливую атмосферу на кухне в Брин-Маре, когда мама туда приезжала (воздух всегда густеет между людьми, которых тянет друг к другу).
Конечно, я воображал это намного ярче, чем Карен. Вряд ли она лежала ночами без сна, прокручивая этот кошмар в голове снова и снова.
Иногда сама идея о том, что маму мог привлекать такой мужчина, как Кельвин, пугала меня больше, чем убийство Греты.
Я прогнал эти мысли и сел на диван. На нем лежали подушки с вышитыми овечками. Господи боже.
– Приятное разнообразие, правда? – сказал Джейк, вернувшись в свое кресло. – Не такой убогий вид, как раньше.
– Я пыталась создать пространство, в котором ученикам будет комфортно… Уголок, не похожий на другие места в школе, – произнесла Зовите Меня Карен голосом, который считала мягким.
– Напоминает кабинет психолога, – выпалил я и сразу поправился: – Как я его себе представляю. Видел такие по телику.
Черт, я уже запинаюсь, как будто пытаюсь что-то скрыть.
– Я сказал ровно то же самое, – ухмыльнулся Джейк. – Правда ведь? – Он повернулся к Карен.
– Да, так и сказал. – Она тоже слегка улыбнулась.
Интересно, подумал я, они заранее обсудили, сколько им позволено улыбаться, учитывая обстоятельства? Репетировал ли Джейк свои реплики по утрам? Может быть, он прошел специальный курс «Как беседовать с молодыми людьми, чтобы завоевать их доверие»? Скорее всего, у него был красный диплом.
– Ты знаешь, зачем мы здесь, Шейн, – сказала Карен, вернув на лицо мрачное и серьезное выражение. – Нам известно, что вы с Гретой были друзьями.
Я почувствовал укол страха в животе. Как много они пронюхали?
Без паники. Они ничего не знают. Ты умеешь притворяться лучше их.
– Да, – ответил я, аккуратно приправив интонацию щепоткой грусти.
– У вас была своя компания, правда? Вы часто встречались по вечерам. Вместе обедали раз в неделю. Ты мог бы сказать, что был близок с Гретой?
Я успел отрепетировать свои ответы. Только тот, кому есть что скрывать, ответил бы отрицательно на последний вопрос Карен – все хотели верить в свою близость с популярной мертвой девочкой, а я должен был прикидываться таким, как все.
– Да. Она была славной.
Оба сочувственно покивали. Джейк наградил меня печальной улыбкой.
– О чем вы обычно говорили? – спросил он.
– О домашних заданиях, например… – Я тяжело сглотнул, надеясь, что они подумают, будто мне тяжело отвечать и я пытаюсь это скрыть. – Она любила таскать у меня конфеты и шоколадки. Я позволял ей. Мы часто над этим смеялись. Я был не против.
Карен опустила глаза в свой блокнот, но я успел разглядеть в них проблеск разочарования. Отлично. У меня получилось внушить ей, что я маячил на окраине Гретиной жизни и плохо ее знал.
– Вы когда-нибудь… Между тобой и Гретой были романтические отношения? – Карен задала этот вопрос так, будто уже знала ответ.
Я помотал головой, пытаясь выглядеть пристыженно. Немного поерзал на месте, как будто смущаясь.
– Нет. Она ни с кем не встречалась. Насколько мне известно.
– Ты ни о ком не слышал? О парне – или мужчине, – в которого она была влюблена или с которым спала? – спросил Джейк.
Я нашел в себе достаточно сил, чтобы посмотреть ему в глаза: