Позади ее класса располагалась большая кладовка, забитая обычным барахлом: стопками книг, старой бумагой с заворачивающимися краями, видеокассетами (смотреть которые мы не могли из-за отсутствия видеомагнитофона). На внутренней стороне двери висели сумка и плащ учительницы. Здесь пахло пылью, бумагой и немного духами мисс Дженкинс.
Одну стену кладовки почти полностью занимала огромная старая фотография в тяжелой раме. Это был портрет мужчины в очках с толстыми линзами и блестящими, будто мокрыми, волосами, зачесанными назад. Он не улыбался, не злился, не грустил. Один из тех портретов, которые следят за вами, куда бы вы ни пошли. То был известный писатель из Бетесды, хорошо знакомый любителям книг. Я не из их числа, поэтому фотография казалась мне какой-то жуткой святыней вроде постеров с поп-звездами, которые девочки вешают в своих спальнях.
В тот день я ушел из столовки пораньше, сказав парням, что иду погонять в футбол. А сам направился по коридору в валлийское крыло, прямиком в класс мисс Дженкинс. Там обедали три шестиклассницы. Когда я открыл дверь, они замолчали.
Секрет успеха умелого лжеца состоит в том, чтобы верить собственной лжи. Хотя бы немного.
– Пришел за книгой, – угрюмо буркнул я, и девочки отвернулись. Я не представлял для них интереса.
Проскользнув в кладовку, я устремился к фотографии Карадога Причарда – так звали писателя; точнее, к длинному низкому стеллажу со старыми книжками, о которых все давно забыли. Они были покрыты пылью, но не такой густой, как раньше.
Несколько недель назад я их трогал.
Теперь я вытащил часть книг и просунул руку в образовавшуюся дыру. Да, все на месте. Я достал то, что там лежало, и спрятал в рюкзак. Вернул на место книги, потом подумал и взял одну. Я сказал шестиклашкам, что мне нужна книга, – было бы странно выйти к ним с пустыми руками.
Мой взгляд упал на заглавие – «Un Nos Ola Leuad» – «Одной лунной ночью»[15]. Автор – Карадог Причард, чувак с фотографии. Я поднял на него глаза; он пристально следил за мной сквозь разделяющие нас годы.
Спасибо за алиби, подумал я и вышел из кладовки, из класса, из валлийского крыла, из школы с Гретиным мобильником и ее сумочкой в рюкзаке, сжимая в руке книгу, которую никогда не прочту.
Глава 12
Спальный мешок. Одежда (немного). Наличка (побольше). Дешевый, на раз смартфон, купленный в супермаркете за пятьдесят фунтов. К нему несколько сим-карт, которые невозможно отследить. Батончики мюсли и другая непортящаяся еда для первой части плана, например: безвкусная выпечка с подозрительно долгим сроком годности, чипсы, орешки, лапша…
– Лапша? – спросил я. – Где ты ее будешь готовить?
– Сырой доширак очень вкусный, – ответила Грета.
Я поднял бровь, она порвала упаковку и протянула мне пластинку твердой лапши. Пластинка хрустнула на моих зубах, и я воскликнул:
– Боже, это и правда вкусно!
– Вот-вот.
Грета нашла для нас особое место – старый амбар, принадлежащий ее отцу, как, похоже, почти все в округе. Впрочем, это ветхое строение у подножия горы, в тени карьера, рядом с быстрым горным ручьем, для Кельвина не представляло никакой ценности и располагалось далеко от фермы. Отец Греты никогда им не пользовался. От городка амбар тоже был удален достаточно для того, чтобы местные подростки не бегали туда курить и трахаться.
Мы стояли в центре амбара, рассматривая вещи, которые взяла с собой Грета.
– Ты могла бы пожить тут немного. Я буду приносить тебе еду. И все остальное.
Она помотала головой, ее волосы исполнили странный танец в солнечных лучах.
– Спасибо, Шейни, но мне лучше уйти до того, как они поймут, что я пропала. В городе меня никто не найдет.
Грета никогда не выглядела прекраснее, чем в те дни, когда мы поверили в возможность ее побега.
Я не хотел, чтобы она уходила, хотя сам ненароком внушил ей эту идею. Мы гуляли вдоль стены, которая вела в лес, и Грета сказала, что отец решил каждый вечер проверять ее телефон в поисках неподобающих сообщений, приложений и сайтов.
– Боже. У мамы случился бы инфаркт, увидь она хоть половину того, что я видел онлайн. – Я захохотал, но тут же пожалел о своих словах, подумав, что Грета могла счесть меня извращенцем. Но она лишь яростно закивала:
– Вот именно! Я уже узнала из интернета больше, чем в школе, включая и всякое плохое, но ведь нам нужно быть в курсе всего, разве нет?
– Угу.
– А теперь мне приходится стирать сообщения сразу после того, как их прочитаю, и я удалила некоторые приложения, потому что не хочу, чтобы он их нашел… Там ничего такого нет, но я против того, чтобы папа в них лазил!
– Ну да, понятно.
– Клянусь, Шейни, они просто психи. Как бы я хотела, чтобы они хоть немного походили на твою маму. Им стоит платить ей за мастер-класс «Как быть родителями», а не за уборку.
– Лучше за то и другое сразу, – сказал я полушутя. – Ты могла бы просто сбежать…
– Вообще-то, нет, потому что… – Тут она запнулась, и я увидел, как эта идея медленно просачивается в ее сознание. – А ведь я могла бы, правда?
– Да. Ты уже не ребенок. Имеешь право поехать куда угодно, устроиться на работу. Начать все с нуля.
Она как будто стала выше ростом – расправила плечи, вскинула голову. Не знаю, замечал ли кто-нибудь, кроме меня, ее привычку облизывать губы, когда сильно волнуется или чем-то заинтересована. Эта ребяческая повадка, невинная и милая, всегда вызывала у меня желание улыбнуться, хотя я обычно его подавлял, чтобы не казаться слащавым.
– Они будут меня искать, – сказала она спокойно и мягко, и я понял, что она ждет от меня возражений.
– Да, поэтому тебе нельзя оставлять следы.
– Думаешь, я смогу?
– Кто угодно может убежать откуда угодно. Нужно только решиться.
Она подарила мне улыбку – искреннюю, широкую, зубастую улыбку, не пытаясь выглядеть красиво, жеманно, сексуально или круто, – то была настоящая, подлинная улыбка Греты.
Весьма редкое явление для человека, который часто улыбается.
Несколько дней спустя я был призван для очередной прогулки. Именно тогда Грета впервые взяла меня за руку, чтобы повести в поля, находящиеся в опасной близости от ее дома, а потом вниз по долине, через топкое болото, сквозь рощу тонких всклокоченных деревьев, за которыми прятался заброшенный амбар.
Мое сердце бешено колотилось о ребра, пока я представлял себе причины, по которым она привела меня в это место. Мы были здесь одни, вдали от целого мира, она держала меня за руку… Может быть, она хотела…
– Я собираюсь бежать, Шейни! Это гениальная идея, и я это сделаю!
Конечно, она и не думала заниматься со мной…
Грета толкнула амбарную дверь и провела меня внутрь. Это было довольно тесное помещение с грязным окном под самой крышей, в которое билось ветвями дерево. В углу лежали какие-то камни – там, похоже, хотели возвести перегородку, но потом передумали. Сам амбар был сложен из крупных серых булыжников, покрытых облупившейся штукатуркой; толстые деревянные балки поддерживали крышу и стены. На одной из них кто-то вырезал «Т. РАЙЛИ 1969» – надпись выглядела такой же старой и обветренной, как сам амбар.
Грета принесла с собой спальный мешок и какие-то мелкие предметы, сложила все это у дальней стены и посмотрела на меня, ожидая реакции, пока до меня медленно доходила суть происходящего.
– Ты убежала из дома, чтобы жить в амбаре на земле отца? – спросил я, тщетно пытаясь скрыть недоверие в голосе.
– Не будь дураком. Просто хочу припрятать тут вещи. Пытаюсь понять, что мне пригодится.
Каждые несколько дней мы встречались в амбаре, составляли списки необходимых вещей, пробовали выстроить план побега. Иногда во время дождя мы устраивались на камнях внутри амбара, прислушиваясь к стуку капель по гофрированной металлической крыше. Но чаще стояла хорошая погода, и мы располагались снаружи, под деревьями, на влажном мху, от которого быстро намокали штаны; сигаретный дым вперемешку со вкусом конфет на языке придавали окружающему миру мускусный, сладкий аромат.
Она казалась такой счастливой.
У нее было множество идей. Она не торопила события, пытаясь собрать побольше денег, – ей нельзя было взять сразу много, чтобы не вызвать подозрений. Родители считали, что Грета тратится на шмотки и косметику, на посиделки с друзьями в дорогих кафе, а на самом деле она складывала купюры в пустую косметичку и прятала ее среди одежды в шкафу.
– Я уже собрала несколько сотен! – с улыбкой сказала Грета однажды днем, когда мы сидели снаружи амбара. Она светилась ожиданием побега. Я никогда не видел ее такой довольной.
– Черт, как ты успела столько достать за пару недель?
– Сказала папе, что мне нужны новые штаны для физкультуры. Он дал мне кучу денег. Думаю, он не попросит показать ему штаны. А если попросит, отвечу, что оставила их в школе. – Она опять улыбнулась. – Еще я сказала, что участвую в спектакле по случаю окончания четверти и должна ходить на репетиции, хотя на самом деле встречаюсь с тобой и планирую побег. Он дает мне денег на снеки и на ужины. Папа обожает театр, музыкальные пьесы и все такое, любит, когда я выступаю.
– Если пьесу поставят, а тебя в ней не будет, он поймет, что ты ему врала.
– К тому времени я буду уже далеко. Господи, иногда ты такой тупица. – Она покачала головой и рассмеялась.
Я не выдержал и тоже улыбнулся.
Она все рассчитала.
Ее план был таким.
Грета намеревалась бежать в пятницу, когда соберет достаточно денег; родителям скажет, что идет к Кире готовить допоздна школьный проект. Мы обсуждали, как лучше это преподнести, чтобы не вызвать подозрений. Грете придется немного поговорить о проекте за ужином, выдать несколько идей, притвориться расстроенной оттого, что нужно сидеть взаперти пятничным вечером, вместо того чтобы любоваться красивым закатом.
Грета скажет, что после школы сразу пойдет к Кире и останется у нее до вечера субботы.