Я никогда не слышал у нее такого смеха – искреннего, громкого, раскованного хохота от всей души. Он привлекал внимание прохожих, вызывая ответные улыбки. Ее походка стала легче, энергичнее. Грета оказалась забавной – кто бы мог подумать?
Когда мы гуляли по набережной, пошел легкий дождь, сквозь который продолжало светить солнце. Золотистый песок на пляже подражал цвету Гретиных волос; за пляжем глубокой синевой лежал океан, из которого на самом горизонте тянулись к небу тонкие стебли дюжины ветровых турбин.
– Давай съедим по хот-догу, – предложила Грета, схватив меня за рукав и потянув к фургончикам, в которых торговали бургерами и сосисками гриль.
Продавщица смотрела в телефон, затягиваясь электронной сигаретой и выдувая пахнущие черникой клубы дыма.
– Может, найдем что-нибудь получше? – возразил я, подумав, что это место не для Греты. – Пошли!
– Ты говорил, что, когда был маленьким, приезжал сюда с мамой и ел бургеры или хот-доги. На день рождения.
Я покраснел – мне стало стыдно оттого, что я поделился этими воспоминаниями с Гретой.
– Ну да, сто лет назад…
– Два хот-дога, пожалуйста, – обратилась к продавщице Грета. – Мне с кетчупом и луком. Будешь лук, Шейни?
– Конечно не буду. Кто вообще любит лук?
Женщина улыбнулась, прислушиваясь к нашей шутливой перебранке. Она точно решила, что мы пара. Наверное, многие из тех, кто смотрел на нас в тот день, считали, что мы флиртуем друг с другом.
А мы просто гуляли по набережной, поедая дымящиеся хот-доги, которые оказались горячими, острыми и очень вкусными. Я старался не смотреть на Грету, чтобы она не ощутила неловкости, однако украдкой продолжал за ней наблюдать. Она отхватывала от хот-дога большие куски и даже чавкала. Я улыбнулся, вспоминая ее манеру есть в школьной столовой, аккуратно надкусывая сэндвич, как и полагается воспитанной леди, словно для девушки есть с аппетитом – неприлично. Грета прикончила хот-дог первой и, проглотив последний кусок, отряхнула руки, после чего довольно громко рыгнула, без тени смущения. Я рассмеялся, пораженный, что девушка может вести себя столь восхитительно дурно.
– Это было чудесно. – Она еще раз рыгнула и усмехнулась. – Отрыжка со вкусом лука.
– Ну и ну, ты и правда отвратительна. – Я растянул в улыбке набитый рот, демонстрируя остатки булки и сосиски на зубах.
– Спасибо, и тебе того же.
– У тебя кетчуп на подбородке.
Грета остановилась и наклонила ко мне лицо. Я стер кетчуп большим пальцем и облизнул его. Очень интимный и простой жест. Интересно, Грета тоже чувствовала, что этот день сблизил нас, как никакой другой?
Мы пошли дальше.
– Почему ты ездил с мамой в Рил на дни рождения? Обычно дети устраивают вечеринки дома, идут с друзьями в боулинг или еще куда-нибудь.
Я сунул кулаки глубоко в карманы куртки, не желая возвращаться к реальной жизни, которая осталась в долине вместе с нашими семьями и прошлым.
– У нас не было денег, – ответил я спокойным, невыразительным голосом, каким говорил в школе и с друзьями. Голосом, который не выдает эмоций.
Грета немного помолчала и мягко произнесла:
– Извини.
– Да ладно. Тут не за что извиняться. Так оно было, вот и все.
– Мы никогда не говорим о тебе, Шейн. Только о моих проблемах.
Я пожал плечами:
– Говорить особо не о чем. Как только начинаю болтать о себе, сразу становится скучно.
– Помню, когда мы были маленькими и ходили в садик… Все эти истории про твоего отца…
Невозможно было придумать более подходящего момента для разговора о моем отце. В тот день мы с Гретой словно стали другими людьми, находились далеко от дома, и я чувствовал себя в безопасности, потому что владел ее тайнами, которыми ни с кем не собирался делиться. В Риле все было идеально.
Но о своем отце я не собирался говорить даже с Гретой. Ни за что.
– Это было очень-очень давно, – сказал я, надеясь, что она додумается не развивать эту тему. – Теперь я живу с мамой.
– Она крутая. Конечно, я не очень хорошо с ней знакома. Но твоя мама всегда казалась мне доброй.
Не то что моя. Грете не требовалось произносить эти слова – я и так их услышал.
– Это правда. Она мне нравится. В смысле, я на самом деле ее люблю. – Я почувствовал на себе ее удивленный взгляд и повернул к ней голову. – Что?
– Ничего… Просто это так мило. То, что ты сказал. Большинство парней в нашем возрасте все время жалуются на родителей.
– Мне не на что жаловаться. Она хорошая.
И я рассказал Грете про маму. Про то, как она целыми днями убирает в разных домах, где бывает невероятно грязно – некоторые даже воду в унитазах не удосуживаются спускать, – и от мамы ожидают, что она со всем разберется без жалоб. Про то, какая она умная – читает книги из библиотеки и, делясь со мной прочитанным, выглядит умнее любого из наших учителей. А еще про то, как мама выключает в доме все радиаторы, кроме того, что стоит в моей комнате, а сама спит в пижаме под двумя шерстяными одеялами, потому что не может позволить обогреть и свою комнату тоже.
– Офигеть! – сказала Грета. Она и не подозревала (подобно многим другим), что кто-то так живет.
– На Рождество мама начинает копить с сентября – на пирог с начинкой, шоколадки и прочее. Покупает всего по две штуки и половину отдает в «Банк продовольствия»[19].
Я не стал уточнять, что она это делает, потому что несколько лет назад нам самим пришлось дважды воспользоваться «Банком» перед Рождеством: нам передали коробки с пирогами, лимонадом, шоколадками и печеньем. Мама считала, что, жертвуя «Банку» продукты каждый год, она выплачивает долг, хотя мы с трудом могли это себе позволить, а сами давно не пользовались его услугами.
– Тебе повезло.
Грета вернула меня в настоящее, и сначала я не понял, что она имеет в виду. Повезло брать продукты в «Банке продовольствия»?
– С твоей мамой. Мне кажется, ты во многом на нее похож.
– Не знаю… Надеюсь, что так.
Пока мы шли, я смотрел на свои ботинки, чувствуя себя как-то странно. Мне не нравилось, что я столько выложил о своей жизни. Малоинтересные истории, но больше у меня ничего не было, для меня эти вещи многое значили.
– Как говорится, счастья за деньги не купишь. – Она тоже сунула руки в карманы. – Тупое клише, но, думаю, это правда.
Бедная Грета. Ей никогда не понять.
Счастья за деньги не купишь, но можно купить дом и кровать, сделать их теплыми и уютными. Можно купить еды для себя и для тех, кого любишь, о ком заботишься. Деньги позволят тебе поступить в университет, отправиться куда-нибудь на каникулы, приобрести школьную форму. За деньги продаются билеты в павильон ужасов, на «американские горки» и даже дурацкие хот-доги. Разумеется, счастье можно купить за деньги. Для этого они и придуманы.
Я не стал объяснять этого Грете, потому что наш день был близок к совершенству и мне не хотелось напоминать ей, какие мы разные, поскольку в тот момент казались невероятно похожими. По пути на вокзал мы заглянули в несколько благотворительных магазинчиков, где она примеряла разные пафосные шляпки, чтобы меня рассмешить, а я купил себе неплохие джинсы. Грета откопала старую фамильную Библию, которую кто-то сдал в лавку: первую страницу украшал старомодный, с наклоном почерк предыдущего владельца. Она провела большим пальцем по надписи и улыбнулась:
– Надо ее купить. На память. Хотя не думаю, что ей место в моем доме.
Грета вернула Библию обратно на полку, а я всю жизнь жалел о том, что не купил ей эту книгу.
В поезде мы снова сидели порознь, чтобы нас никто не увидел и не доложил ее отцу, хотя и в одном вагоне – со своего места я видел ее затылок под бейсболкой. Интересно, понравился ли Грете этот день так же, как мне? Была ли она искренней, когда сказала на платформе: «Я полюбила Рил, никогда не забуду нашу прогулку»?
И еще я гадал: чувствует ли она, так же как я, тугой узел, который затягивался в животе все крепче, по мере того как поезд приближался к дому, словно возвращаться туда было небезопасно, неправильно.
В тот день я не уловил и намека на грядущие трагические события. Грета не делилась со мной тайнами, мы не ругались, не полюбили друг друга. Для меня эта поездка стала открытием настоящей Греты. Там она действительно была самой собой: немодной, смешной, раскованной. Не старалась кем-то казаться, не страдала. После ее смерти мне хотелось, чтобы все узнали, что Грета могла быть такой, но, конечно, этого не случилось.
Поезд тащился вперед, покидая прибрежные равнины ради темных горных расщелин, и мой разум тоже возвращался к своим теням. Грета прошла на свое место, прошептав: «Прости», доставая наушники, чтобы заглушить звуки обратной дороги домой. Однако в тот день она была со мной. Я узнал настоящую Грету.
Глава 15
Бедная Кира.
Она была лучше всех. Жесткая, но всегда справедливая и добрая. Прямодушная с теми, кто ведет себя плохо. Элле и Грете доставалось от нее по мелочам, а нас, парней, она регулярно ставила на место: «Сбавь обороты, ты выглядишь как придурок» или «Хватит сплетничать, девочки, на забывайте про „девичий кодекс“, нам надо держаться вместе».
Я помню, как…
В общем, Кира. С одной стороны – крепкий орешек, с другой – на удивление мягкая; такое сочетание делало ее хорошей, милой.
Кельвин тоже так считал.
Она не часто ночевала в Брин-Маре. Во-первых, это было неудобно – далеко от города. Во-вторых, хотя девочки и дружили с детского сада, родители Греты были Кире не по душе. Ничего конкретного, просто Кира предпочитала, чтобы Грета ночевала у нее, а не наоборот.
Однако за три недели до смерти подруги Кира приняла приглашение и приехала с ночевкой в Брин-Мар. Из-за дождя гулять в парке было нельзя, а дом Киры оккупировали друзья ее мамы. Поэтому Кира, в виде исключения, поехала к Грете.
Вся компания знала об этом от Эллы, которая ныла, что должна ехать к бабушке и не может тоже отправиться в Брин-Мар. Думаю, она ревновала к тому, что Кира и Грета проведут целый вечер без нее. Элла могла ныть до бесконечности.