Я поднял подушку и поднес к лицу, пытаясь почувствовать аромат Греты. Однако он исчез навсегда, уступив место запаху мужчины. Жирных волос и одеколона после бритья. Я отвернулся – запах был неприятным – и положил подушку ровно на то же место. На розовом покрывале лежал толстый светлый волос. Прошлой ночью здесь спала не Лиз. Это был Кельвин.
Мама сказала, я хорошо справился. Похвалила искренне – не так, как родители обычно хвалят уродливые школьные рисунки своих детей. Я пропылесосил и протер пыль, разгрузил посудомойку. Под конец предложил маме выбросить мусор из всех корзин в спальнях. Она сказала, что это прекрасная идея. Так у меня появился идеальный повод выйти во двор и сделать то, ради чего я сюда приехал.
Когда мы уезжали из Брин-Мара, сумка Греты и ее мобильник были надежно упрятаны под водительское сиденье грязного «лендровера» Кельвина – на этой машине никто, кроме него, не ездил. В ней пахло дизелем, гелем после бритья и еще чем-то земным и свежим. На пассажирском сиденье валялась обертка от шоколада, на заднем – полупустая бутылка воды. В остальном – полный порядок.
Я стер свои отпечатки чистящим средством, которое прихватил из дома.
– Должна признать, у тебя прекрасно получается, когда ты стараешься, – сказала мама по пути домой, и я не сразу понял, что она имеет в виду уборку, а не умение избавляться от ключевых улик в деле об убийстве.
Мы не пошли гулять или пить кофе. Наведались вечером в «Мак», заказали гигантские бургеры и отправились с ними в Англси – есть там одна автомобильная парковка, с которой открывается чудесный вид на пролив и висячий мост. Я пытался заплатить за еду, но мама сказала, что я заработал ее в Брин-Маре.
– Боже, как хорошо! – Она вгрызлась в бигмак, плеснув розовым соусом на левую щеку. – Спасибо, что помог, Шейни.
– Не за что.
– Боюсь, тебе не стоило заходить в комнату Греты. Нужно мне было самой там убрать. Не подумала об этом.
– Ничего страшного.
Мы молча жевали бургеры, и я чувствовал, что она ждет от меня каких-то слов.
– Странно, как люди меняются после смерти.
Мама посмотрела на меня. Небо над мостом медленно темнело, горы Бетесды мрачно нависали вдалеке за Бангором. Я не видел отсюда карьер. Невозможно было представить себе, что одну из тех гор смогли выпотрошить и взорвать.
– Что ты имеешь в виду?
– Из-за того, что Грета умерла молодой, всем кажется, что она была идеальной.
Мама не отводила от меня взгляда, пока я забрасывал в рот картошку фри.
– Разве Грета была не такой, как о ней говорят?
– Все не такие, как о них говорят, – ответил я, чувствуя, что сказал лишнее. – Но может быть, она в самом деле была идеальной. Я не так уж хорошо ее знал.
Глава 17
Мужчину из «мерседеса» – внедорожника звали Джеймс Оливер Льюис, на момент смерти Греты ему было тридцать шесть лет. Он жил в получасе езды от Бетесды – за тридевять земель, если считать четырехполосное шоссе и горный массив с острыми пиками. Льюис – один из дружков Кельвина по гольфу – познакомился с Гретой, когда их компания завалилась в Брин-Мар пропустить по стаканчику после игры. Красивый, обаятельный. Могу лишь гадать, что происходило у них с Гретой, но думаю, он часто делал ей комплименты, улыбался, притворяясь хорошим, добрым, надежным.
Его вычислила Кира. Мысль о бойфренде Греты крепко засела у нее в голове, словно заноза – болезненная, зудящая, бесячая. Почему Грета ничего не сказала? Зачем держала это в тайне от лучшей подруги, которая не осуждала ее и всегда готова была предоставить надежное алиби?
Что, черт возьми, делало его таким особенным?
Лишь самые близкие друзья способны разгадать секреты юной девушки. В данном случае Кира сумела заметить то, что мы с Дионом упустили из виду.
Первый раз она обратила внимание на Льюиса во время похорон; он стоял в толпе друзей Кельвина, излучавших достаток: черные костюмы, белые рубашки, черные галстуки. Он был самым молодым и самым симпатичным – в стиле голливудских сороковых: волосы тщательно зачесаны набок, карие глаза, крупный, соблазнительной формы рот.
Внимание Киры привлекла не внешность. Ей было плевать на красоту.
Он плакал.
Втайне от всех, даже от своих друзей. Сглатывал слезы, а когда не получалось, прикладывал к глазам носовой платок. Кира подумала, что его поведение выглядит странным, однако, в конце концов, это были похороны; другие тоже плакали. Его слезы ничего не значили. И все-таки странно. На поминках в Брин-Маре Кира увидела, как тот же мужчина украдкой бросал взгляды на каминную полку, где стояла фотография Греты. Сглатывая, сглатывая, сглатывая слезы.
Просто сентиментальный тип, – подумала Кира. – Возможно, у него тоже есть дочь. Одна из слабых (и в то же время сильных) сторон Киры заключается в ее умении сопереживать другим. Каждый реагирует по-своему, каждый чувствует по-своему, каждый скорбит по-своему. Никого не следует осуждать. Возможно, думала она, люди тайком осуждают ее за суровый нрав.
Кира была недовольна собой за то, что не сказала полицейским о любовнике Греты из «мерседеса». Она помнила, как я предупреждал ее о том, что они перед всем миром выставят Грету бесстыдной соблазнительницей. Однако тайна казалась слишком большой, темной и непонятной. Мужчина с похорон мог оказаться убийцей Греты. Однако Кира уже подозревала другого. В конце концов, не могли же оба убить ее подругу?
Если бы Кира не переживала о черном «мерседесе» – внедорожнике, если бы он не мучил ее так сильно, она никогда бы не заметила машину. Я не особо верю в совпадения – если долго о чем-то думать, рано или поздно это увидишь.
«Мерседес» был припаркован в маловыразительном месте – на пустой улице в Бангоре, рядом с пиццерией. Сомневаясь, что это та самая машина, Кира обошла ее сбоку, чтобы взглянуть на лобовое стекло. На стекле был прикреплен длинный прямоугольный лист бумаги, что-то вроде разрешения на парковку.
Бинго!
Она стала ждать хозяина, притворяясь, будто рассматривает объявления о продаже квартир, висевшие на окне агентства по продаже недвижимости.
Из пиццерии вышел мужчина, который плакал на похоронах, а с ним – девушка. Кира затряслась мелкой дрожью. Она глубоко вздохнула и резко отвернулась к окну с объявлениями, чтобы ее не заметили.
Стояла там и смотрела на отражение своих глаз. Они казались ей темными, подернутыми дымкой; неясный образ в стекле выглядел значительно старше ее самой. Мужчина и девушка забрались в машину, девушка смеялась:
– Кому нравятся анчоусы? Ты странный…
Она не его дочь, – подумала Кира. – Дочери обычно знают, какие добавки к пицце любит отец. Мысли в ее голове наскакивали одна на другую: мужчина с похорон ездит на «мерседесе» – что это значит? Та самая машина? Кто эта девушка?
Пытаясь сохранять невозмутимость, Кира повернулась и сделала вид, будто смотрит в телефон. Двигатель «мерседеса» завелся, и, прежде чем машина тронулась с места, Кира увидела, как мужчина наклонился и поцеловал девушку на пассажирском сиденье. Той было не больше восемнадцати, скорее всего – меньше. Блондинка. Симпатичная.
Точно не его дочь.
Кира подняла телефон и сфотографировала удаляющуюся машину. Конечно, все это ничего не доказывало, но Кире не требовались доказательства.
Это был тот самый мужчина.
Кира решила взять машину тети.
Та была на работе, так что никто ничего не заметит. Конечно, у Киры не было прав, но водить она умела – приходилось ездить пару раз по вечерам в промзону. Да и каковы шансы, что ее поймают? Полиция обычно не тормозит тех, кто не нарушает правил. А поскольку копы в очередной раз доказали свою беспомощность, так и не узнав о существовании мужчины из «мерседеса», Кира поняла, что вершить справедливость придется ей самой.
Бесстрашный Дион невозмутимо сел на переднее сиденье – едва заметная нервная дрожь намекала на его готовность к драке. Я устроился на заднем, пристегнув ремень в уверенности, что Кира всех нас убьет.
Она рассказала нам о мужчине из пиццерии. Я ответил, что доказательств нет. Но убеждать ее было бесполезно.
Кира оставалась непреклонной, а я втайне привык доверять ее мнению.
– Он вел себя странно на похоронах. У него такая же машина. Я видела его с юной девушкой. Все это косвенные улики, но для меня их достаточно.
Дион был с ней согласен. Не знаю, поверил ли ее словам или просто искал выход своей злости, но он слушал Киру, сжав кулаки. Через неделю Дион выяснил имя мужчины.
Для этого ему пришлось одним солнечным воскресеньем проторчать несколько часов у входа в гольф-клуб. Он спрятался среди деревьев и смотрел ролики на телефоне, пока у входа не появился «мерседес» – внедорожник. Из машины вылез мужчина в элегантном новом костюме для гольфа и открыл багажник. Вскоре подъехали другие тачки – компания Кельвина. Дион таился и наблюдал. Мужчины дружески подтрунивали друг над другом, прохаживаясь насчет стоимости новой клюшки и слабого гандикапа[22]. Дион хорошо знал таких парней. Они друзья и в то же время – беспощадные конкуренты; что такое верность, преданность, они не знают. Дион следил за тем, как они пожимают друг другу руки, слушал их лающий смех; казалось, все на свете достается им очень легко.
Кельвин не приехал. Все еще пребывал в трауре.
Дион придумал несколько способов узнать имя мужчины из «мерседеса». Проще всего было подойти к тому после игры, когда компания выйдет из клуба, с широкой улыбкой на лице: «Эй, Стив! Как делишки?» Если повезет, он ответит: «Извини, парень, я не Стив. Меня зовут Ричард, Графф или Говард». Возможно, друзья станут над ним прикалываться, как это иногда делают взрослые: «Ха-ха-ха, значит, на самом деле ты Стив, да, Робби?» или «Пацан думает, что Нила зовут Стив!»
План был далек от идеала, но мог увенчаться успехом. Дион был терпелив и расчетлив.