[8], «Система тебя ненавидит», – а дальше по пешеходному мостику через речку Огвен и детскую площадку с качелями и горками, после которой уже начинались парковые заросли, пронизанные милями тропинок. Если же вам доставало терпения и в запасе имелось четыре свободных часа, вы могли отправиться дальше к Трегарту, или Майнидд-Лландигаю, или даже через гору к Райуласу. Там же проходила тропинка к дороге, ведущей в карьер.
Мы всегда встречались у качелей, потому что именно туда обычно приходили все, кому некуда податься. Однако в тот вечер на площадке тусовались какие-то девятиклассницы и десятиклассники, так что мы с Дионом отправились на прогулку вдоль реки. Мы закурили (он стянул несколько сигарет из маминой пачки). Ночь была темной, как экран в конце фильма; светились лишь кончики сигарет и блики на речных волнах.
– Думаешь, Кира пойдет в полицию? – спросил Дион.
– Нет. Она только выставит себя дурой. Никто никуда не пойдет.
– Тебя что-то не видать в последнее время.
Я не мог разглядеть лицо Диона, но его безразличный голос как будто намекал на то, что он сыт по горло моими глупостями.
– Мама не хочет, чтобы я болтался по улицам. Ты ее знаешь. Она думает, что я сейчас у Гвина.
– Все считают, что где-то притаился убийца.
– Ну, так оно и есть, Дион.
Странно, но раньше я об этом не думал. Все твердили об опасности, о том, что мы не должны выходить из дому в одиночестве, что надо держаться подальше от парка, карьера и реки, если только мы не гуляем большой компанией. К подобным наставлениям взрослые обычно прибегают в попытке контролировать своих бесконтрольных детей. Это один из многих способов внушить нам страх перед внешним миром. Ведь на самом деле нам ничего не угрожало. Да, Грета умерла, но ведь она была другая, не такая, как мы. Она была…
Она была мертва. И кто-то ее убил.
– Ты говорил кому-нибудь о субботнем вечере?
– Не будь идиотом.
– Даже не думай. В этом нет никакого смысла, Шейн, понимаешь?
– Я вроде не тупой.
– Нет, но ты добрый. Ее больше нет. Мы не можем это изменить.
– Но что, если это случится с кем-то еще?
Дион вздохнул. Я увидел, как вспыхнула его сигарета, когда он сделал затяжку.
– Больше никого нет. Была только Грета.
Глава 5
Я не мог не думать о карьере.
Он снился мне по ночам – то были бессвязные видения, сумбурные образы сланцевых камней и острых горных вершин. Карьер наблюдал за нашим домом всю мою жизнь, он был частью пейзажа, как небо, горы, Мейн-стрит, столбы с проводами. И вдруг я осознал его присутствие – ослепший глаз высоко в горах.
На первом же уроке истории в средней школе я узнал, что когда-то наш сланцевый карьер был самым большим в мире. Потом, сто лет назад – слишком давно, чтобы кому-то было до этого дело, – случилась большая забастовка. Бетесда выступила против больших боссов ради справедливого распределения благ.
Жаль, что из этого ничего не вышло.
Впрочем, забастовка меня волновала мало – в отличие от карьера. Раньше тут возвышалась гора, поросшая травой и деревьями, ее поверхность обустроили природа, ледники и климат. А потом пришли люди, начинили ее взрывчаткой и взрывали, взрывали, раз за разом, понемногу меняя облик горы. Из ее недр добывали сланец – гладкий, красивый, отливающий синеватым пурпуром камень; его разламывали на куски, чтобы крыть черепицей дома и высекать надгробия для мертвых. Всю свою жизнь – суровую, тяжелую, опасную – люди, жившие у подножия горы, копались в ее внутренностях, и теперь в ней зияла дыра, словно печальное напоминание о прежних днях. Они умудрились выпотрошить целую гору.
После смерти Греты я вдруг почувствовал тяжесть исчезнувшего утеса, как будто наш город на протяжении всей истории носил по нему траур. Ходить по дороге вдоль сланцевого карьера было все равно что ступать по мертвому телу. Карьер, не отрывающий взгляда от городка, судил все наши поступки. И Грета после смерти присоединилась к нему – она тоже стала сломанной горой; пурпурные сланцевые синяки горели на ее теле.
В первую неделю после смерти Греты я был одержим идеей выяснить все, что известно полиции про ее последний субботний вечер – сколько информации они успели нарыть. Подробности, о которых я знал, путались в моем сознании и мешали спать по ночам. В газетах и теленовостях продолжали мусолить историю Греты. Какие-то факты лежали на поверхности, другие были откопаны полицией непостижимым для меня образом. Впрочем, все это не имело значения. Копы не знали и половины того, что произошло.
Я не любил писать сочинения в школе, наверно, потому, что у меня плохо получалось. Но вообще писать мне нравилось. Например, составлять списки. Меня приохотил к этому один учитель много лет назад, еще в начальной школе, заметив, как трудно мне выразить словами то, что было на уме. Все тогда твердили, что я должен с кем-нибудь поговорить об отце. А тот учитель сказал, что я могу все мысли записать в тетрадку – для себя. Временами это и впрямь помогало привести мозги в порядок, когда голова была забита кошмарными, смутными образами, которые с трудом там помещались.
Я давно не составлял списков. Наверное, просто забыл, как сильно они мне помогали. Но тут почувствовал, что пора это сделать. Взял ручку, которую одолжил у кого-то в школе и не вернул, достал чистый блокнот, зачем-то подаренный мне мамой на Рождество, и решил записать все, что полиция знала о Грете и ее последнем субботнем дне.
• Утром Грета отправилась за покупками в Лландидно с матерью. Они накупили себе шмоток и решили там пообедать. (И Грета, и ее мама относились к еде очень строго, так что, скорее всего, ограничились зеленым салатом, а может быть, чашкой кофе. Грета однажды призналась мне, что, вообще-то, любит поесть, но сладкое, шоколад или хлеб позволяет себе только в самые тяжелые времена, а потом всегда чувствует себя ужасно, как будто еда буквально ложится в нее мертвым грузом.)
• Вернувшись домой, Грета пошла в свою комнату готовить домашнее задание. В 15:27 на ее странице в соцсетях появилось селфи: Грета улыбается, сидя на кровати со скрещенными ногами. На ней черная толстовка, капюшон накинут на голову. (Считается, что толстовка выглядит круто на тех, у кого водятся деньги, и жутко – на нищебродах. Грета обычно смотрелась круто, я – внушал опасение.) Фотка собрала сотни лайков и длинные цепочки комментариев: «Выглядишь потрясно!», «Красотка», «Крутая толстовка!», «Увидимся вечером».
• На протяжении всего дня Грета то и дело отправляла сообщения в групповой чат для Эллы и Киры. У полиции имелись распечатки бесед. Я их не видел, но девчонки нам их пересказали: болтовня о вечерней тусовке в парке, о том, кто что наденет, жалобы Эллы на родителей, сочувствие Греты. Обычная переписка. Ничего странного.
• В половине седьмого ужин с родителями: домашние кебабы с салатом, бутылка вина – семья Греты считала себя современной и очень прогрессивной. (Еще один классовый маркер: пить с родителями нормально, если цедишь маленькими глотками дорогое вино в столовой шикарного особняка, а не глушишь дешевое пойло в муниципальном жилище.) Впоследствии Лиз и Кельвин Пью уверяли, что за столом речь шла про летние каникулы и вероятное путешествие в Париж. Грета была полна энтузиазма. После ужина Кельвин предложил отправиться на вечернюю прогулку, но Грета отказалась под тем предлогом, что ей много задали на дом.
• В половине восьмого Кельвин отвез Грету в Бетесду и высадил у дома Эллы. Подруги зашли за Кирой и все вместе отправились в парк.
• На Грете были джинсы, белые кроссовки, розовая футболка, белый свитер с надписью «Adidas» на груди и новая джинсовая куртка. С собой Грета взяла небольшую красную сумочку, в которой лежала бутылочка водки, телефон, косметика и пауэрбанк – на случай, если батарейка разрядится.
• В парке было много народа, однако Грета почти весь вечер держалась своей компании. Думаю, полиция правильно вычислила нашу группу: Грета, Кира, Элла, Дион, Гвин и я. Кажется, они решили, что ядро составляют девочки-лучшие-подружки, а парни иногда с ними гуляют. Мы расположились на торчащих из земли камнях среди деревьев; вокруг сновали подростки, по большей части из нашей школы. К нам постоянно кто-то подсаживался, вливался в разговор.
• Все пили и громко болтали. Каждый был немного пьян, некоторые с трудом держались на ногах. Подрались две девятиклассницы, но нас это не касалось – мы не обратили на них внимания. Люди всегда дерутся, когда выпьют.
• Грета должна была, как обычно, провести ночь у Киры, поскольку жила далеко и не могла сама добраться до дома.
• Никто толком не помнил, как закончился вечер. Такое нередко бывало – люди разбредаются, засыпают под деревьями, исчезают с кем-то в кустах. Гвин с самого начала целовался с Эллой – не знаю, почему они до сих пор не стали парой. Кира подцепила взрослую девушку из выпускного класса, у которой была припаркована машина позади «Быка», и куда-то ушла с ней полчаса назад. Никто не обратил на них внимания: люди то и дело уходили во тьму, чтобы перепихнуться. Мы с Дионом болтали с девчонками из параллельного класса, хотя нам с ними ничего не светило.
• Несколько свидетелей заявили, что под конец вечера Грета со всеми общалась, громко смеялась и была пьяна. Ее речь звучала неразборчиво, двигалась она неуверенно, часто спотыкалась. Впрочем, так вели себя почти все, Грета не была исключением. Она казалась счастливой.
• Незадолго до одиннадцати какая-то девочка из восьмого класса шла по парку, направляясь к Мейн-стрит (она назвала точное время, потому что договорилась о встрече с мамой). Девочка сказала, что видела Грету среди деревьев. Та двигалась нетвердой походкой в сторону карьера с сумочкой через плечо – восьмиклассница запомнила эту подробность, поскольку Грета безуспешно пыталась застегнуть на сумочке молнию.
• Закончив свои дела, Кира стала разыскивать Грету, но та не отвечала на телефон. Полиция раздобыла статистику звонков и узнала, что Кира тем вечером пыталась дозвониться до Греты девять раз. У девчонок существовал свой «девичий кодекс». Он вступал в силу, когда одна из них уходила в отрыв и оказывалась там, где ей быть не положено.