– Ты что творишь? Выброси это немедленно!
– И не подумаю! Это же мармелад и сливочные ириски! – Гензель откусил часть, а остальное засунул в карман.
– Выплюнь!
– Да успокойся уже! Ты слышала много историй о ведьме Пряничного домика?
– К сожалению.
– И хоть в одной говорилось, что сладости, из которых построена избушка, ядовитые? – спросил Гензель.
– А хоть в одной говорилось, что у ведьмы есть собака? – парировала Гретель. – И все-таки она есть!
В этот момент крики Нильса стихли. Теперь из-за окна доносился только басовитый собачий рык и неразборчивый женский голос. Гретель ожидала услышать дребезжащий старческий фальцет, ведь в историях, что рассказывали друг другу и ученики воскресной школы, и завсегдатаи «Мышки, птички и жареной колбасы», ведьма Пряничного домика описывалась одинаково – как страшная горбатая старуха. Однако же голос, который слышался из домика, скорее принадлежал взрослой женщине. Его строгие интонации напомнили Гретель сестру Агнес.
– Интересно, что там у них происходит… – Сказав это, Гензель развернулся и привстал, держась двумя руками за леденцовый наличник.
Решив, что хуже все равно не будет, Гретель последовала его примеру.
Вместо стекла окно было забрано тончайшей леденцовой пластиной, проходя через которую свет окрашивался всеми оттенками янтаря. И за ней Гретель разглядела просторную кухню, залитую странным разноцветным сиянием. В первую секунду она решила, что Пряничный домик освещают лампы с плафонами из разноцветного стекла, но, присмотревшись, поняла, что это фигурные леденцы на палочке. Прямо напротив окна, под которым притаились Гензель и Гретель, на стене светился леденцовый петушок размером с человеческую голову. В остальном же кухня выглядела обычно – полки, забитые горшками и баночками, закопченные кастрюли, сковороды и черпаки на стенах; под потолком – пучки трав, гирлянды сушеных грибов и кореньев. Стены, кстати, были обшиты потемневшими досками, а не пастилой или бисквитными коржами.
Гретель все не решалась как следует заглянуть в окно. Стоя вровень с леденцовым наличником, она видела волшебные светильники, верхние полки и развешенную на стенах посуду. Все, что находилось ниже, оставалось за пределами ее поля зрения.
– А я думал, ведьма старая и горбатая… – прошептал Гензель. Он уже вовсю заглядывал в окно, прильнув к леденцовой пластине.
Собравшись с духом, Гретель привстала на цыпочки.
Бо́льшую часть кухни занимала огромная печь, сложенная из каменных блоков. Квадратный дымоход уходил в потолок. Железная дверь топки была такого размера, словно печь создавалась с единственной целью – запекать поросят по шесть штук за раз и жарить упитанных барашков. Вертикальные прорези в дверце пылали багряным. Впрочем, все это еще более-менее походило на обычный очаг, пусть и слишком большой для затерянной в лесу избушки. А вот перед дверью топки, сейчас закрытой, расположилась конструкция, которую едва ли увидишь на обычной кухне.
К жерлу печи вел длинный стол на четырех ножках, с двумя узкими рельсами на металлической столешнице. Под ним Гретель разглядела хитрый механизм из пружин, рычагов и здоровенных шестеренок. А на рельсах стояла квадратная клетка. Оборудованная железными колесиками, она, похоже, легко скользила по рельсам от ближнего края стола до конечной станции, то есть прямиком в печь. В клетке, обхватив колени, скрючился Нильс Дельбрук. Его била крупная дрожь.
В историях про ужасы Пряничного домика говорилось, что ведьма сажает детей на лопату, а потом отправляет в печь, как булки или горшки с похлебкой. Этот момент всегда вызывал у Гретель множество вопросов. Почему дети послушно сидели на лопате и не пытались убежать? Как пожилая женщина, пусть и ведьма, могла поднять такую тяжесть? Теперь же Гретель стало все понятно.
«То, что здесь творится, слишком сложно для простой страшилки, – подумала Гретель, скользя взглядом по замысловатому устройству. – Кто-то видел это, но не знал, как описать. И поэтому упростил».
Сама хозяйка Пряничного домика стояла полубоком к окну. Гретель не видела ее лица, лишь спутанную копну волос (кстати, не седых, а черных) и темное платье, вовсе не похожее на лохмотья. Одной рукой ведьма поглаживала между ушами здоровенного волка. Тот сидел у ее ног и скалился на Нильса. Другая ее рука лежала на цепи, которая свешивалась с потолка.
– Отправляйся в преисподнюю, мерзкое отродье.
С этими словами ведьма дернула цепь. Механизм заскрипел и пришел в движение. Дверца топки с грохотом поднялась, распахнувшись, как пылающая пасть демона. Клетка заскользила по рельсам. Нильс заорал, вцепился в закопченные прутья и начал трясти клетку. Впрочем, конструкцию сработали на совесть – ни стол, ни клетка даже не покачнулись. Гретель наблюдала за тем, как вращаются шестеренки под столом, как вагонетка с единственным пассажиром-смертником скользит по узким рельсам, и не могла поверить, что все это происходит на самом деле.
Клетка въехала в жерло крематория, и дверца с лязгом опустилась, отсекая языки пламени и предсмертные вопли Нильса Дельбрука. Гретель осела на землю. Ноги отказывались держать ее, а разум – воспринимать происходящее.
– Ладно, пожалуй, ты права, – сказал Гензель, опускаясь рядом с сестрой. – Нечего здесь больше делать. Тем более я, кажется, чувствую запах жареного мяса…
Действительно – над поляной уже расползался запах подгоревшего жарко́го. Чувствуя, что к горлу подступает тошнота, Гретель поднялась на ноги. Стоило ей сделать шаг в сторону леса, как среди деревьев полыхнули два желтых глаза. Послышался рык, и на поляну вышел крупный волк. Он наклонял голову, скалил клыки и угрожающе смотрел на замерших у окна детей.
– Он всего один, – проговорил Гензель. – Если мы побежим в разные стороны…
– Не лучшая идея. – Это было сказано спокойным, но не терпящим возражений тоном.
Гензель и Гретель повернулись на голос и увидели ведьму Пряничного домика.
Высокая, средних лет, она смотрела на гостей холодным пронизывающим взглядом. Густая копна волос, тонкие черты лица, ровные, словно проведенные под линейку брови – она не имела ничего общего с кошмарной старухой из страшилок, которые так любили пересказывать марбахцы. У ног ведьмы стоял второй волк.
– Ты – в клетку, – хозяйка дома указала на Гензеля.
Рядом с печью, у стены, располагалась клетка размером с небольшой шкаф, сваренная из толстых металлических прутьев. Ее дверь была распахнута.
Гензель, с опаской поглядывая на волков, попятился к вольеру, в котором, похоже, дети дожидались своей очереди отправиться в печь.
– А ты, – ведьма перевела взгляд на Гретель, – возьми эту цепь и застегни ее у себя на ноге.
Девочка даже не пошевелилась, парализованная ужасом.
– Ну, чего встала?! – Ведьма нахмурилась, и ее брови-черточки сошлись над переносицей.
– К-какую… цепь? – пролепетала Гретель. От печи шел нестерпимый жар, в комнате витал запах подгоревшего мяса, и она едва справлялась с рвотными позывами.
– Посмотри вниз, дура!
Гретель стояла у сооружения с рельсами, которые вели прямиком в печь. Посмотрев себе под ноги, она действительно увидела толстую и довольно длинную цепочку, тронутую ржавчиной. Один ее конец крепился к полу, а другой заканчивался расстегнутым кольцом кандалов.
– Застегни это у себя на лодыжке, – нетерпеливо произнесла ведьма, и, словно добавляя веса ее словам, волки разом зарычали.
Гретель присела на корточки и принялась возиться с кольцом. Руки дрожали, пальцы не слушались, и цепь раз за разом падала на пол.
– Чего ты там возишься? – Ведьма шагнула к Гретель, нависнув над ней всем своим немаленьким ростом. – Или хочешь, чтобы я тебе помогла?
Краем глаза Гретель заметила, что ее брат ощупывает замок, врезанный в дверь вольера. Из замочной скважины торчал большой кованый ключ. Ведьма стояла спиной к мальчику и не видела, чем он занимается.
– Я сейчас, – пробормотала Гретель, снова роняя кандалы. Что бы ни задумал Гензель, она решила выиграть для него немного времени. – Только не злитесь, я не нарочно…
Наконец кандалы защелкнулись с неожиданно громким и резким щелчком. От этого звука Гретель сделалось не по себе. Ведьма повернулась к вольеру – Гензель попятился, вжавшись в решетчатую стену, – и заперла замок.
– Значит, так, – сказала она, убирая ключ в карман. – Этой ночью у нас с вами много дел. Я, конечно, надеялась отдохнуть, но работа есть работа…
– А вы отдохните, – подал голос Гензель. – Продолжим после завтрака! А еще лучше – после ужина…
Гретель знала, что ее брат за словом в карман не лезет, но все же посмотрела на него так, словно он ни с того ни с сего запел церковный хорал.
– Мне придется сходить за дровами, – проигнорировав предложение Гензеля, ведьма кивнула на раскаленную заслонку, из прорезей в которой вырывались язычки пламени. – Последние запасы ушли на этого паршивца!.. А ты, моя дорогая, подготовишь печь. Надо убрать угли, почистить клетку и зольник. Вон там, – она указала на закуток между вольером и печью, – ведра, совок и кочерга.
Хозяйка Пряничного домика шагнула к свисавшей с потолка цепи и резко потянула за нее. Механизм снова пришел в движение, заслонка поднялась, и по рельсам, как поезд из самой преисподней, выкатилась клетка. Увидев ее, Гретель прижала ладонь ко рту и попятилась. Над раскалившейся докрасна конструкцией поднимался дым, комната наполнилась вонью сгоревшей плоти и костей. На дне клетки лежали почерневшие и обуглившиеся останки Нильса.
– Приступай к уборке, – приказала ведьма. – Если не сделаешь все как положено, мои мальчики отгрызут тебе руки и ноги. Придется складывать тебя в печь по кусочкам.
– Вы пережарили Нильса, – сказал Гензель. – Теперь его даже ваши волки жрать не станут.
– Ты у нас шутник, да? – поинтересовалась ведьма. – Хорошо, отправишься в печь первым.
Смерив Гензеля взглядом, который сделал бы честь сестре Агнес, она направилась к двери. Накинув у порога плащ и взяв посох, набалдашником которому служил светящийся леденец, хозяйка покинула Пряничный домик. Волки последовали за ней.