– Сейчас подойдут новые добровольцы, – говорил мужчина в костюме охотника, под ногами которого вертелся пес. – Надо расширить зону поиска, может, даже заглянуть на тот берег Зальц-Ахена.
– Толку искать на том берегу? – отвечал ему другой охотник, потягивая горячее вино из глиняной кружки. – С чего бы сын преподобного туда сунулся? Там же ничего интересного нет, кроме кукурузных и тыквенных полей. Я слышал, Нильса вроде бы видели возле кладбища, на этой стороне.
– Ты недооцениваешь мальчишек! Они куда угодно заберутся.
«Не там вы ищете», – думала Гретель, глядя по сторонам. Но как она могла сказать это вслух?
Побывав в треклятой избушке, она поняла, что городские легенды не обманывали. Если отбросить мелкие детали – возраст ведьмы, наличие дрессированных волков, устройство печи, становилось очевидным, что кое-кто побывал в Пряничном домике и сумел уйти живым. Так почему же люди напрямую не говорили о ведьме, не выступали на городских собраниях с требованием предать ее справедливому суду? В конце концов, почему никто не писал доносов в Святую инквизицию?! Ответ был прост. Свидетели держали язык за зубами по той же причине, по которой собирались молчать Гензель и Гретель Блок.
Еще когда над Либкухенвальдом забрезжил рассвет и стало ясно, что побег удался, брат и сестра нашли в себе силы обсудить ситуацию. Поговорив, они решили, что не хотят прослыть городскими сумасшедшими, а значит, о ведьме Пряничного домика лучше никому не рассказывать. Кто станет слушать детей лесоруба с их фантазиями, в точности повторяющими городскую сплетню?.. Тем более следовало помалкивать о сожженном заживо Нильсе. Чего доброго, их самих обвинят в убийстве пасторского сыночка!
Глядя по сторонам, Гретель понимала, что многие добровольцы встали с утра пораньше только ради Дельбрука-младшего. А возле дома Блоков народ толпился лишь потому, что Гензель и Гретель – так уж совпало! – пропали в тот же день, что и Нильс – будущий инквизитор и вообще важная птица.
– Помнишь, как мы должны говорить? – зашептала Гретель, наклонившись к брату.
– Помню, – отмахнулся тот. – Можешь не повторять!
Зная, что Гензель мог начать развивать историю, на ходу добавляя ненужные детали, Гретель произнесла:
– После уборки на кладбище я решила пойти домой через лес. Там мы с тобой и встретились. Нильса, Курта и Йозефа никто из нас не видел! Ясно? Мы с тобой решили поискать грибов на ужин и зашли слишком глубоко в чащу. Стемнело, мы заблудились и смогли отыскать дорогу только на рассвете. И не нужно никаких подробностей! Чем проще история, тем лучше!
– Ясно, ясно, – отозвался Гензель. – Вот только что будет, если Курт и Йозеф скажут, как все было на самом деле? Они же небось уже дома.
– Если потерялся только Нильс, а они вернулись, то будут обо всем помалкивать, – сказала Гретель. – Зачем им лишние проблемы? А если ведьма отправила их в печь вперед Нильса, тогда…
– …они тоже будут помалкивать, – с довольным видом подхватил Гензель, – но уже наверняка!
– И про «святую шестерку» не вздумай ляпнуть! Мы их не видели!
– Не, ну я же не идиот! – обиделся Гензель. – Понимаю, что к чему!
Благодаря своему положению в городе и связям эти веселые фрау оставались неприкосновенными. Гретель вспомнила недавний разговор с Ирмой и сестрами Шепард. Подумать только, они хотели избежать церковной работы, добыв компромат на «святую шестерку»! Сейчас Гретель понимала: это были рассуждения, достойные несмышленого ребенка. Она лишь надеялась, что у «святой шестерки» хватит ума сделать вид, будто они друг друга не видели.
Благодаря пикельхельмам, высоким и лакированным, Гретель издали разглядела двух полицейских. Один, тот, что постарше, самозабвенно подкручивал усы, такие же острые, как стальная пика на его шлеме; другой просто стоял со скучающим видом, засунув руки в карманы серо-зеленого мундира. Подойдя чуть ближе, Гретель увидела отца в окружении друзей-дровосеков. Он выглядел помятым, как будто уснул в одежде; его борода топорщилась, а между бровями залегла глубокая морщина.
– Смотри, преподобный тоже здесь, – шепнул Гензель.
Действительно, пастор Дельбрук в кои-то веки почтил визитом рабочие окраины Марбаха. Его пальцы нервно перебирали четки, мешки под глазами налились, став фиолетово-черными.
Рядом с главными действующими лицами бесцельно слонялись соседи Блоков – Шепарды и Майеры – и еще несколько человек, которых Гретель толком не знала.
Первым Гензеля и Гретель заметил Бруно Шепард, отец Клары и Мари. Он вылупился на детей так, словно те восстали из гроба, чтобы станцевать джигу на собственных поминках.
– Вот же они! – выкрикнул герр Шепард, указывая пальцем на брата с сестрой, и уже через мгновение вся толпа обступила их тесным кольцом. Отец тут же сгреб Гензеля и Гретель в охапку и крепко прижал к мощной груди.
– Вернулись! Вернулись! – повторял он снова и снова.
Очутившись в сильных объятиях отца, Гретель наконец почувствовала себя в безопасности. Она уже не пыталась сдерживать рыдания – вместе со слезами ее покидал страх, отчаяние, весь пережитый накануне ужас.
– Что произошло, где вы были? – спросил Томас Блок, размыкая наконец объятия.
– Да! – дружным хором подхватили соседи. – Где вы были?! Где вас носило?!
Гретель подумала, что по их с Гензелем внешнему виду – одежда в грязи, в волосах торчат листья – и так ясно, что они провели ночь в лесу. Но поскольку все ждали объяснений, сказала:
– Мы пошли за грибами и потерялись.
– Пришлось переночевать в лесу, – добавил Гензель, делая честные глаза. – Как же было холодно, вы не представляете!
– А мама где? – спросила Гретель. – Дома?
– Марта Блок задержана по подозрению в вашем убийстве, – произнес один из полицейских, плечом раздвигая толпу. На его лице, украшенном усами-пиками, застыло такое выражение, словно появление Гензеля и Гретель нарушило все планы доблестной марбахской полиции.
Вот так новости! Гретель кинула быстрый взгляд на брата – их отрепетированный рассказ теперь нуждался в доработке. Вероятно, кладбищенский сторож не поленился и пошел-таки в полицию.
«Не стоило называть ему свое имя!» – обругала себя Гретель. И с опаской уточнила:
– Но раз мы живы, маму отпустят домой?
– Это вряд ли, – произнес полицейский, недовольно поглядывая из-под козырька пикельхейма. – У нас есть свидетель. Он утверждает, что мать привязала вас, Гретель Блок, к надгробию, после чего избила скалкой для теста.
– На орудии преступления, кстати, есть следы крови, – вступил в разговор второй страж порядка.
Гретель хотела крикнуть: «И зачем нужно говорить все это при соседях и друзьях?» – но, разумеется, промолчала.
– И хотя Марта Блок не убийца, – продолжил усатый полицейский, как показалось Гретель, с ноткой сожаления в голосе, – это не значит, что дело закрыто. Она может быть опасна для окружающих! Поэтому вы должны проехать в участок и дать показания.
– Погодите! – воскликнул преподобный Дельбрук. Кажется, ему потребовалось все терпение, чтобы дождаться своей очереди. – Вы не видели Нильса?
– А что, он тоже потерялся? – притворно удивился Гензель.
– Да! Он пропал вчера, одновременно с вами!
Гретель стало жалко пастора. Она терпеть не могла Нильса и могла рассказать о нем такое, от чего у всех присутствующих зашевелились бы волосы на голове, и все же не хотела лишать преподобного последней надежды.
– Нет, – соврал за двоих Гензель. – Мы его не видели.
Дельбрук застонал и слишком сильно дернул четки. Нить лопнула, каменные бусины с негромким стуком раскатились по засохшей грязи. Потом взгляд преподобного потух, что за одну секунду сделало его старше лет на десять. Больше ничего не сказав, он просто отошел в сторону.
Гретель понимала: теперь до поздней ночи все будут искать Нильса, но, как и в случае с другими пропавшими детьми, останутся ни с чем. Если бы она знала, что Дельбрук-младший жив и находится в плену у ведьмы, она бы выложила все как есть. И пусть бы ее сочли фантазеркой или ненормальной – плевать! Но Гретель собственноручно убирала то, что осталось от Нильса, в мусорное ведро.
«Что-то хорошее он все-таки сделал, – подумала девочка. – Оставил нам с Гензелем свой нож…»
– Дети замерзли и устали, – сказал Томас Блок, обращаясь к усатому полицейскому. – Можно будет уладить формальности в другой раз?
– Это вам не какие-то формальности! – скривился тот. – Дети пропадают! А вы предлагаете отложить расследование на потом?
– Подумаешь, я, между прочим, тоже замерз и устал, – буркнул второй полицейский. – За грибами они пошли, видите ли. А нам – бегай по лесу, ищи!
– Поедем в полицейский участок, – произнес Томас Блок, обращаясь к детям. – Разберемся с этим поскорее. Только для начала вам надо умыться и переодеться!
– Хорошо, но Бейтлер будет вас сопровождать. – Полицейский-усач кивнул в сторону молодого напарника.
– Зачем? – удивился Томас.
– Поскольку подозреваемая – ваша жена, – ехидно оскалился служитель правопорядка, – есть риск, что вы попытаетесь убедить детей дать ложные показания!
По реакции отца Гретель поняла, что ничего подобного он делать не собирался. Похоже, Томас Блок понимал, что в этот раз Марта зашла слишком далеко, и не хотел рисковать жизнью собственных детей.
«А раз так, я могу рассказать все как есть, – решила Гретель. – И пусть в полиции решают, что делать с мамой».
Блоки в сопровождении молодого полицейского зашли в дом. Грязная, замерзшая и голодная, покрытая ушибами и царапинами, Гретель хотела одного – чтобы ее оставили в покое. Вот бы рухнуть на кровать, с головой накрыться одеялом и уснуть. Только бы не отвечать на вопросы о том, что случилось на кладбище и в лесу. Не сегодня, не сейчас! Но, как объяснил их отцу полицейский, следствие ждать не могло.
Пика на шлеме Бейтлера едва не царапала потолок. Сняв пикельхейм и без интереса оглядев нехитрое убранство «каминного зала», он уселся в единственное кресло. Томас принялся греть воду, а Гензель и Гретель пошли в свою спальню за чистыми вещами.