Через некоторое время брат и сестра были готовы ехать в полицейский участок. Гретель так намерзлась, что вытащила из сундука самые теплые вещи – шерстяные чулки, которые надевала только в лютые морозы, длинное вязаное платье и меховые ботинки.
До этого момента Гензелю и Гретель – простым детям с окраины – не приходилось ездить в автомобиле. А здесь – не просто какая-нибудь машина, а полицейская! Гензель был в полном восторге от происходящего, а вот Гретель, представляя встречу с врачами и следователями, не могла ни расслабиться, ни насладиться поездкой.
По дороге Бейтлер рассказал, что их ждет в участке: пока Гензель будет говорить со следователем, Гретель предстояло пройти медицинское обследование.
– Что, малявка, страшно? – спрашивал полицейский, вращая баранку служебной машины. – Не бойся. Наш доктор посмотрит на синяки и ссадины, и все.
До полицейского участка доехали за считаные минуты. Гретель не успела опомниться, как, в одном лишь нижнем белье, уже сидела в кабинете врача. Доктор – пожилой мужчина с аккуратной седой бородкой и моноклем на серебряной цепочке – добрался до шишки на ее затылке.
– Так-так… Ты говоришь, удар был нанесен… скалкой?
Он притронулся к месту удара, и девочка дернулась.
– Да. Мама принесла ее в мешке, вместе с вениками и совками…
Доктор повернулся к юной ассистентке и произнес:
– Запишите: ушибленная рана на затылке, семь сантиметров. По словам потерпевшей, нанесена тупым предметом, а именно скалкой. Далее… гематома на предплечье, пять сантиметров. Многочисленные кровоподтеки и ссадины на руках…
Доктор еще несколько минут осматривал и ощупывал Гретель.
– Так больно? Нет? А если вот так нажать? – спрашивал он, трогая синяки и шишки.
Мельком увидев исписанный лист на столе его помощницы, девочка подумала, что за такое ее маму точно упекут в тюрьму. Гретель долго боролась со смешанными чувствами, но в конце концов не выдержала:
– Не все, что вы увидели, из-за мамы. Исцарапалась я уже в лесу. Мы же заблудились с Гензелем и долго ходили в темноте…
– Может, и так, – пожал плечами доктор. – Но только одной травмы головы достаточно, чтобы квалифицировать вред, причиненный здоровью, как «средней тяжести»… Тем более что ты теряла сознание.
Не отрываясь от изучения ушибленных коленок пациентки, он продолжил:
– Да. Так и запишите!.. «Таким образом, мы можем говорить, что здоровью потерпевшей был нанесен вред средней тяжести. Гретель Блок рекомендуется постельный режим в течение одного месяца и местное лечение».
Наконец доктор разрешил девочке одеться и проводил ее к следователю. В маленьком прокуренном кабинете стояли письменный стол, заваленный бумагами, пара стульев и стеллаж, забитый папками. На стене висела доска, и к ней канцелярскими кнопками были пришпилены фотоснимки. Увидев, что на большинстве запечатлены полуразложившиеся трупы, черепа и части человеческих тел, девочка с содроганием отвела взгляд. За столом сидел молодой следователь в гражданском.
Отдав ему заключение, доктор сказал, что Гретель надо поскорее отпустить домой:
– У нее сотрясение мозга. Ни о каких допросах не может быть и речи!
Услышав это, Гретель мысленно поблагодарила доброго доктора. Теперь она могла с чистой совестью сослаться на плохое самочувствие и попроситься домой. Сказать по правде, Гретель и сама не понимала, как себя чувствует, хорошо или плохо. Она не спала больше суток, и теперь все казалось ей каким-то нереальным…
– Ответишь на несколько вопросов? – Следователь был аккуратно пострижен и гладко выбрит, однако его белая рубашка уже измялась, а в пепельнице возвышалась гора окурков. Гретель решила, что из-за исчезновения сразу троих детей он работал всю ночь.
– Это же недолго? – спросила Гретель. – Меня немного тошнит…
Последнее не было враньем – ее начало подташнивать еще во время осмотра. Да и реальность все больше напоминала странноватый спектакль, где реплики персонажей лишены смысла, а эпизоды плохо стыкуются один с другим. Гретель не знала, что именно тому виной – недосып и голод или же удары, которые в последнее время сыпались на ее бедную голову словно из рога изобилия.
– Конечно, – кивнул следователь. – Буквально пара-тройка простых вопросов. Марта Блок действительно истязала тебя на бабушкиной могиле?
Отпираться не имело смысла, и Гретель утвердительно кивнула.
– Она пыталась причинить тебе вред и раньше?
– Ну… – протянула Гретель, не зная, как лучше ответить.
Но следователь ей помог:
– Незадолго до этого фрау Блок пыталась утопить тебя в ванной, правильно?
Гретель не знала, кто доложил полиции об этом происшествии – отец или брат, но раз уж правда открылась, она вновь кивнула.
– И последний вопрос. В лесу вы с братом не встречали Нильса Дельбрука? Или, может, ты видела его незадолго до этого, на опушке?
– Нет, не видела, – произнесла Гретель. И после секундной паузы добавила: – Надеюсь, он найдется, – раньше мы с ним дружили.
– Мы все на это надеемся. – Следователь что-то записал в блокноте и откинулся на спинку стула. – В общем-то, это все. Можешь идти. Бейтлер сопроводит вашу семью обратно.
Это значило, что домой они снова поедут на машине. Гретель встала и направилась к двери. Так уж вышло, что, даже ничего не сказав, она все равно обвинила мать. Чем это закончится для семьи Блок?..
Уже взявшись за ручку двери, Гретель замешкалась.
– Мама просто болеет, – сказала она, повернувшись к следователю. – Не надо сажать ее в тюрьму. Дома ей будет лучше.
– А вам? – Детектив вопросительно вскинул бровь. – Вам с братом будет лучше?
Гретель пожала плечами и, не зная, что еще сказать, вышла из кабинета.
По пути домой Бейтлер по просьбе Томаса остановил машину возле аптеки «Хофманн и сыновья». Отец зашел в аптеку и вернулся с небольшим бумажным пакетом. Герр Хофманн проводил его до порога и помахал Гретель. Та улыбнулась и помахала в ответ.
Дома отец заставил Гретель выпить прописанное доктором лекарство, после чего занялся обедом. В обычные дни семья Блок не позволяла себе излишеств, но сейчас на столе возникли соленые грибы и вяленое мясо, которое прежде доставали из погреба только по праздникам. Гензель набросился на еду, а вот Гретель ела через силу – ее по-прежнему тошнило.
Отказавшись от чая, девочка отправились в спальню. Едва нырнув под одеяло, она тут же провалилась в глубокий сон.
Интерлюдия пятая
1920 год от Рождества Христова, январь
Оперный театр Риттердорфа
– Конрад, это просто невероятно! – Когда они подходили к оперному театру, Гретель едва не подпрыгивала от восхищения, а стоило им войти в зрительный зал, так просто не смогла сдержать эмоций: – Здесь так красиво! Потрясающе!
Если Конрад хотел произвести на нее впечатление, ему это определенно удалось. Он выглядел польщенным, но в то же время искренняя и бурная реакция Гретель немного его смущала. То и дело он говорил: «Гретель, чуть потише», «Не надо вертеть головой, здесь так не принято», «Не смотри так на эту фрау. Да, это бриллианты, но все же!» Бо́льшую часть этих комментариев Гретель пропускала мимо ушей и уже в следующую секунду снова радовалась увиденному, как ребенок.
Днем Конрад принес два билета и торжественно сообщил, что ему досталась контрамарка на «Фауста» Гуно. Он собирался туда по работе – «Королевские ведомости» отправили его написать рецензию на премьерный спектакль, к счастью для Гретель, предоставив возможность посетить мероприятие не в одиночку. По такому случаю Конрад презентовал своей спутнице «дамский театральный набор» – перчатки, веер из страусиных перьев и даже маленький перламутровый бинокль. Благодаря этому девушка чувствовала себя почти ровней остальным дамам, щеголявшим жемчугами, золотом и парчой.
Усевшись в обитое красным бархатом кресло, Гретель в сотый раз поблагодарила Конрада за приглашение.
– Милая фройляйн, хватит рассыпаться в благодарностях. Не оставлю же я тебя коротать вечер в одиночестве! Тем более что я хочу, чтобы ты немного развеялась. Возможно, это поможет нам в работе над книгой.
Радуясь возможности пойти в театр, Гретель на время забыла, что находится здесь по одной-единственной причине: Конрад Ленц ждет от нее портрет, а еще лучше – имя марбахского убийцы. К сожалению, пока сеансы с доктором Фонбергом не принесли ощутимого результата.
Гретель действительно старалась, но иногда змей-искуситель нашептывал ей: «Тяни время! Так ты дольше сможешь находиться рядом с Конрадом!» Но сегодня герр Ленц прямым текстом заявил, что сеансы скоро подойдут к концу и, если она хочет, чтобы книга была издана, надо поторопиться. Вспомнив этот разговор, Гретель вернулась к реальности и на минуту даже прекратила крутить головой направо и налево.
Конрад приобрел театральную программку и, пока Гретель разглядывала богато оформленный зал, углубился в чтение.
– Что пишут? – поинтересовалась Гретель.
– Самое главное, что меня здесь интересует, – это имена. – Конрад выразительно потряс программкой. – Никому не нравится, когда журналисты путают солиста с балетмейстером. А так здесь лишь краткое содержание.
– Дай взглянуть. – Гретель взяла программку у Конрада и пробежала глазами сюжет оперы. Она впервые была на подобном мероприятии и боялась, что ничего не поймет. История заинтриговала девушку – здесь присутствовали и Сатана, и любовь, и безумие. Если бы не обстоятельства, при которых Конрад получил билеты на «Фауста», Гретель могла бы подумать, что он выбрал эту оперу специально.
Прозвучали три коротких звонка, и зал погрузился во мрак. Сцена все еще была закрыта, и единственным источником света оставалась оркестровая яма. Несмотря на царящую вокруг тьму, Конрад достал блокнот и приготовился что-то записывать.
Оркестр заиграл чарующую мелодию, занавес поднялся, и на сцене появился главный герой. Фауст призывал Сатану, и его зов был услышан – к нему явился Мефистофель. Он предложил разные блага, но упрямому доктору требовалась лишь вечная молодость. Если Фауст подпишет договор, то до самой смерти Мефистофель будет ему помогать.