Брат и сестра снова очутились в мрачноватом зале. Все Темные сестры, кроме Хулды Шварц, лежали ниц, распластавшись на полу. А над ними возвышалась фигура, при виде которой Гретель едва не лишилась чувств.
– Дьявол!.. – пробормотал Гензель и, похоже, был совершенно прав.
Мускулистый торс, что сделал бы честь любому силачу, венчала козлиная голова. Уши демона прядали, розоватые ноздри трепетали, а квадратные зрачки смотрели безо всякого выражения. Мощные рога были острее любой пики. Ниже пояса существо покрывала пегая спутанная шерсть. Широкие раздвоенные копыта, изогнутые назад колени – ноги демона, как и голова, принадлежали козлу. Посреди часовни стоял персонаж древних легенд, которому место на средневековых гравюрах, а не в реальной жизни.
«Я уже встречала его, в канун Праздника Урожая», – с ужасом поняла Гретель. Тогда демон выглядел иначе – как черный козел, вставший на задние ноги. Но девочка узнала его взгляд – пугающий, леденящий, проникающий в самую душу.
Гретель не представляла, что будет дальше. Может, все это жестокий спектакль – вот сейчас кошмарное существо рассмеется и прикажет ведьмам разорвать детей на части. А может, само подденет их рогами-пиками. Вместо этого козлоногий демон сделал по направлению к замершим детям несколько шагов. Он шел медленно, словно не хотел спугнуть Гензеля и Гретель.
– Не бойтесь, вас никто не тронет, – негромко произнес он, протягивая к детям руку раскрытой ладонью вверх. – И я тоже не причиню вам вреда.
Слушая слова утешения от обитателя преисподней, Гретель чувствовала, что вот-вот сойдет с ума. Не задумываясь о том, что будет дальше, она с криком выхватила саблю и наотмашь ударила демона. Брызнула темная кровь, и Гретель увидела, как мимо ее лица летит отсеченный палец, кривой и когтистый.
Демон отдернул руку и, подняв морду к потолку, издал нечеловеческий вопль. Стены часовни задрожали, пол подпрыгнул, как во время землетрясения. С потолка посыпались мелкие камни, а секунду спустя разом раскололись стекла во всех окнах. Гретель не могла пошевелиться и лишь крепче сжимала эфес прадедушкиной сабли. Казалось, что от крика демона ее кости раскрошатся, превратятся в песок, а потом – в пыль.
– Бежим! – Гензель толкнул сестру в спину.
Существо продолжало кричать, тряся рукой, а из обрубка хлестала кровь. Ноги Гретель словно приросли к полу, но Гензель снова толкнул ее, заставляя сдвинуться с места.
– Уходим, сейчас здесь все рухнет! – закричал мальчик, увлекая сестру к выходу.
Кажется, ведьмы пришли к аналогичному выводу, потому что тоже спешили к дверям – кто бегом, кто на четвереньках.
«Я ранила настоящего демона!» Только сейчас Гретель осознала, что наделала. Он мог придушить ее, как цыпленка, но почему-то не стал. В памяти всплыли слова Фелиции: «На них ваше темное благословение, верно? Но как мы могли это знать?..»
Гензель, Гретель и кто-то из Темных сестер разом врезались в закрытые двери. Створки распахнулись, выпуская беглецов наружу. Осознав, что до сих пор сжимает клинок, перепачканный кровью демона, Гретель отшвырнула его в сторону.
Ведьмы неслись через пустырь, подальше от чудовища, с которым, похоже, были неплохо знакомы. Впереди всех бежала грузная Фелиция Руппель, придерживая длинную юбку. Из часовни все еще доносились нечеловеческие вопли, а потом вдруг что-то загремело, затрещало, и над пустырем воцарилась тишина.
Ведьмы продолжили бежать, а Гензель и Гретель остановились. Девочка не сомневалась, что, обернувшись, увидит разрушенную до основания часовню. Но нет – стены и колокольня стояли, как и прежде, а вот крыша обвалилась. Над постройкой поднималось облако пыли.
– Его придавило? – дрожащим голосом спросила Гретель.
– Он же демон, что ему сделается, – пожал плечами Гензель. – Небось сбежал в преисподнюю…
Брат и сестра двинулись через пустырь, прочь от прокля́той часовни.
– А все-таки как ты его, – усмехнулся Гензель, когда они уже шагали по Смолокурной. – Рубануть саблей демона – сестра, я тебя недооценивал!
– Не хочу говорить об этом, – поморщилась Гретель.
– И напрасно. В часовне произошло что-то странное: ведьмы собирались принести нас в жертву, но явился демон и надавал им по шеям. Так было?
– В общих чертах.
– Я бы хотел знать, с чего бы это демону из ада за нас заступаться, – сказал Гензель.
– Меня это тоже беспокоит, – проворчала Гретель.
– Я теперь как-то неловко себя чувствую. Понятия не имею, что буду говорить на ближайшей исповеди! Представь: «Святой отец, я согрешил. Не знаю, как именно, но теперь за меня заступаются демоны! И даже не хотят принимать в качестве кровавой жертвы!»
Гретель фыркнула.
– Слушай, а может, мы с тобой отмечены Божественной благодатью? – предположил Гензель. – Ну, как святые в книгах пророков. Черти посовещались и решили, что такие в аду не нужны…
– Вот объясни, – попросила Гретель, – что еще должно произойти, чтобы у тебя пропало желание шутить?
Приближаясь к дому, брат и сестра заметили, что над печной трубой поднимается дым.
– Папа уже дома? – удивилась Гретель. – Странно!
– Да, на него не похоже, – согласился Гензель.
Дети вошли в «каминный зал» и увидели Томаса Блока. Он, по своему обыкновению, сидел у огня, но, когда на пороге возникли Гензель и Гретель, поднялся с кресла.
Гретель не помнила, чтобы отец хоть раз простудился или подхватил насморк. Он объяснял свое крепкое здоровье просто: «Это все лесной воздух». Но сейчас он выглядел как человек с высокой температурой – бледный, осунувшийся, под глазами темные круги. На лбу блестела испарина.
– Папа, что случилось? – встревожилась Гретель. – Ты заболел?
– Все в порядке, ничего страшного. – Томас Блок шагнул навстречу детям, и только тогда Гретель заметила на его правой руке окровавленную повязку.
– Ой! Ты поранился на работе? – Гретель двинулась было к отцу, но вдруг остановилась. – У тебя… не хватает пальца?
– Да, – кивнул Томас, разглядывая забинтованную руку. – Но я не сержусь. Ты просто испугалась.
Это было странное чувство, как будто внутри что-то сломалось. Так лопается пружина в отлаженном часовом механизме – с печальным, почти погребальным звоном. Ощущая сосущую пустоту где-то в области сердца, Гретель попятилась.
– Позволь мне объяснить… – Хозяин дома сделал шаг к детям.
Входная дверь была приоткрыта, и «каминный зал» пересекала полоса дневного света. Она легла на покрытое испариной лицо Томаса, и Гретель отчетливо увидела, что его зрачки стали квадратными, точно как у Козлоногого.
Это было уже слишком. Девочка издала пронзительный визг и вылетела на улицу. Следом за ней выскочил Гензель.
Брат и сестра бежали не разбирая дороги. И хотя за ними никто не гнался, они остановились, лишь когда полностью выдохлись. Увидев под ногами каменную брусчатку, Гретель сообразила, что рабочие окраины и Сырой Погост давно остались позади. На одном дыхании Гензель и Гретель пробежали чуть ли не полгорода.
Девочка подошла к стене какого-то дома, села на тротуар и заплакала, спрятав лицо в ладонях. Почувствовав на плече руку Гензеля, она произнесла сквозь рыдания:
– Я вообще не понимаю, что здесь происходит…
– А чего тут понимать? – проворчал Гензель. – Наш отец – демон и оборотень.
– Но почему всё… так?! – всхлипнула Гретель. – Это же кошмар какой-то! Наш папа, он… он…
– Бес, ага. Ну и что? Зато ему подчиняются фрау из церковного комитета. Может, он самый главный в этом городе. Это даже… круто.
– Гензель, до тебя что, еще не дошло? – Гретель убрала руки от лица и посмотрела на брата. – Если наш папа – бес, то кто такие мы с тобой?
Гензель открыл рот… и после секундной паузы закрыл его, так ничего и не сказав. Кажется, впервые в жизни у него не нашлось подходящих слов.
Держась рукой за стену, как тяжелобольной, вконец обессилевший человек, Гретель поднялась на ноги.
– Мы должны поговорить с мамой, – сказала она, вытерев нос рукавом.
– А как же отец?
– Если ты про того демона с козлиной головой, то про него я и хочу поговорить.
Интерлюдия шестая
1919 год от Рождества Христова, январь
Риттердорф
Гретель решительно шагнула в комнату Конрада, пропахшую крепким кофе и сигаретами. Здесь царил полумрак, единственным источником света служила настольная лампа с металлическим плафоном.
– Ужин час как готов, – сказала девушка, остановившись на пороге и уперев руки в бока. – Тебе пора заканчивать.
Конрад не отреагировал. Он сидел за письменным столом, спиной к двери и лицом к зашторенному окну. Его пальцы летали по клавишам печатной машинки, наполняя комнату металлическим стрекотанием. В пепельнице возвышалась шаткая гора окурков, грозившая вот-вот рухнуть, осыпав пеплом стопки бумаг; в воздухе висел густой сигаретный дым, придавая свету настольной лампы нездоровый сизый оттенок. Привыкшая к запаху отцовского трубочного табака, Гретель считала запах сигарет с ментолом, которые курил Конрад, совершенно отвратительным.
«Ничего, я отучу его от этой привычки», – подумала девушка, сверля взглядом взъерошенный затылок Конрада.
– Ужин готов! Огромный бифштекс и пиво, все как ты любишь.
Конрад продолжал печатать. Гретель знала, что, погружаясь в работу, он терял связь с реальностью. И ладно бы это – наверняка так происходило с любым писателем. Хуже, что в такие периоды герр Ленц, автор бестселлера и уважаемый журналист, жил исключительно на сигаретах и кофе.
– Огромный остывший бифштекс и теплое пиво, – уточнила Гретель, чувствуя, что теряет терпение.
Не дождавшись ответа, она пересекла комнату и остановилась возле стола. Конрад работал весь день. Печатная машинка строчила почище пулемета, и окурки напоминали отстрелянные гильзы. Парочку Гретель заметила плавающими в кружке с остывшим кофе. Утром она выдала Конраду его любимую рубашку, постиранную и выглаженную, но сейчас казалось, что он просидел в ней три дня. Рукава закатаны, три верхние пуговицы расстегнуты, накрахмаленный воротник присыпан пеплом. Посмотрев ниже, девушка невольно остановила взгляд на полуобнаженной груди Конрада. От этого зрелища ей внезапно сделалось душно, к горлу подкатил комок. Странные ощущения нахлынули волной, и задымленная комната вмиг сделалась какой-то нереальной.