– Так, ну хватит, – сказала Гретель, за строгим тоном пытаясь скрыть сбивающие с толку чувства. – Ты хорошо поработал, пора отдыхать.
– Сейчас, только закончу мысль… – пробормотал Конрад.
– Давай я ее за тебя закончу? Печатай: «И жили они долго и счастливо», – с этими словами девушка наклонилась, коснувшись грудью плеча Конрада, и выключила настольную лампу. Комната погрузилась в полумрак, лишь свет уличных фонарей просвечивал сквозь темно-синие шторы.
– Гретель, ну что ты творишь!
– Как что? Спасаю тебя от язвы желудка. Тебе не приходило в голову, что шесть кружек кофе в день – это слишком?
– Ты мой доктор? – поинтересовался Конрад.
– Нет, я твоя… – Гретель на мгновение замялась, не зная, как лучше закончить фразу: – …свидетельница.
– Вот что, фройляйн свидетельница… – протянул молодой человек. Гретель вдруг ощутила, как его правая рука обнимает ее за талию. – Я не позволяю кому ни попадя врываться в кабинет и отрывать меня от работы.
Сказав это, Конрад одним резким движением посадил Гретель себе на колени. Все произошло в долю секунды – вот она стоит возле письменного стола, а вот сидит, обнимая Конрада за шею. Сердце Гретель отреагировало так, словно она выпрыгнула с десятого этажа.
– Одним словом, тебе, дорогая моя, придется дорого поплатиться за свое поведение, – негромко произнес Конрад, дыша в лицо Гретель запахом кофе и ментола. Его дыхание определенно участилось и стало прерывистым.
– Думаю, я действительно заслужила… – отозвалась Гретель непослушным голосом. Она подалась вперед, и ее губы сомкнулись с губами Конрада.
Голова закружилась, в кончиках пальцев появилось странное покалывание. Нечто подобное Гретель Блок почувствовала, впервые попробовав шампанское в поезде Марбах – Риттердорф. Только сейчас ощущения были в разы острее.
На Гретель было платье, подаренное Конрадом, с застежкой-молнией на спине. Он нащупал язычок бегунка, потянул вниз, и спустя несколько секунд Гретель уже сидела на его коленях в одном лишь нижнем белье и чулках. Руки молодого человека пробежали по кружевному бюстгальтеру, нашли застежку.
«Пора», – подумала Гретель и, прежде чем бюстгальтер успел упасть на пол, резко поднялась на ноги. Конрад тоже начал вставать, и в этот момент Гретель схватила его за правое запястье. Отработанным движением (детство с младшим братом не прошло даром!) она завела руку Конрада за спину и резко потянула вверх. Журналист закричал от неожиданности и резкой боли.
– Гретель, ты что?..
Конрад не успел закончить фразу, как девушка изо всех сил толкнула его на тахту, заваленную подушками и скомканными одеялами. Молодой человек упал на спину, издав нелепый крякающий звук. Недолго думая, Гретель прыгнула на него сверху, крепко сжав бедрами и упершись руками в плечи.
– Да что с тобой такое… – пискнул Конрад, и в этот момент Гретель рванула его рубашку, так что пуговицы полетели в разные стороны, рикошетя от стен и потолка. Одна с колокольным «бдзынь!» ударилась о плафон настольной лампы.
Полностью отдаваясь чувствам, девушка наклонилась и укусила Конрада за грудь. Тот заорал, забился и скинул Гретель на пол. Мгновение спустя вспыхнул верхний свет, окончательно уничтожая романтическую атмосферу.
Конрад Ленц стоял посреди комнаты, взъерошенный, с выпученными глазами. По его груди стекала кровь, пачкая рубашку. Гретель, не менее растрепанная, сидела на полу, прикрывая рукой грудь.
– Ты что, с ума сошла? – воскликнул Конрад.
– Мы же просто… я же… – всхлипнула девушка. – А что я такого сделала? Я думала, ты готов…
– Нет, прости, к такому я точно не готов, – сказал Конрад, направляясь к двери. – Давай… как-нибудь в другой раз.
– Ты куда?!
– Обрабатывать твой укус, куда же еще?! У меня кровь течет!
– Давай я помогу!
– Спасибо, сам справлюсь.
Гретель осталась одна. В сознании пульсировала одна мысль, словно клеймо, выжженное каленым железом: «Я все испортила…»
Мрачная Гретель вошла в кабинет Артура Фонберга и, не говоря ни слова, уселась в кресло.
– Здравствуйте, Гретель, – первым поздоровался доктор.
– Да… Извините, здравствуйте… – Пребывая в своих мыслях, Гретель проявила невежливость, совершенно забыв поздороваться.
– Что-то случилось?..
Тяжело вздохнув, девушка бросила взгляд на работающий фонограф. Вообще, собираясь с утра на сеанс, она не планировала затрагивать события вчерашней ночи. Но доктор не мог не заметить ее плохого настроения и наверняка хотел получить объяснения.
– Случилось.
– Расскажете мне?..
Делиться с доктором – одно, но допустить, чтобы этот разговор услышал Конрад, она не могла.
– Нам придется выключить фонограф, – сказала Гретель, решив, что в такой ситуации, пожалуй, будет нелишним воспользоваться советом профессионального психолога.
Не задавая лишних вопросов, Фонберг протянул руку и выключил прибор. Когда цилиндр остановился, доктор произнес:
– Как я понимаю, это касается ваших отношений с Конрадом.
– Да, – подтвердила Гретель.
– У вас был секс?
Девушка не ожидала, что психолог окажется таким проницательным, но в главном он все-таки ошибся.
– То-то и оно, что не было…
Врач расслабился и откинулся в кресле.
– Но вы хотели бы? Конрад вам нравится?
– Проблема не в этом, доктор! У нас могло все получиться, но… я была слишком жесткой, и в итоге ничего не вышло! – Гретель всплеснула руками, поднялась на ноги и начала вышагивать по кабинету. – У меня вечно так! Поэтому с парнями и не ладится!
– В самом деле?.. – удивился Фонберг. – Что же вы такое делаете?.. Бьете их?
– Бью, кусаю, причиняю боль… Когда я завожусь, то теряю контроль, понимаете? В этот момент мне кажется это нормальным. И прихожу в себя, только когда уже слишком поздно.
– Надо же… Вы помните, с чего все началось? Или так было всегда? – заинтересовался доктор.
– Мне кажется, я знаю причину, – сказала Гретель, остановившись возле камина. Языки пламени плясали за кованой решеткой, воскрешая в памяти дни, проведенные в аду. – Впервые я узнала о том, как… как все это должно происходить, от моих приемных родителей. В аду любые праздники сопровождаются оргиями, а мои приемные папа и мама были… скажем так, очень страстными бесами и не стеснялись выражать свои чувства.
– Хотите сказать, что они позволяли себе заниматься при вас любовью?
– Они не считали нужным прятаться по углам, и несколько раз я заставала их буквально, – Гретель усмехнулась, – на месте преступления.
Она снова сделала несколько шагов по кабинету, собираясь с мыслями.
– После бурной ночи приемный отец вечно ходил перебинтованный. Мать то и дело оставляла на нем следы своих зубов. По ее словам, так соседи могли увидеть, «как они с папой друг друга любят».
– Хм… И когда вы попробовали провернуть это с Конрадом, он остался недоволен?
– Хуже! Он просто сбежал, ясно дав понять, что… – Гретель запнулась и словно сама себя спросила: – …испугался меня?..
Гретель вернулась к столу и драматично рухнула в кресло.
– Я понимаю, что являюсь всего лишь его свидетельницей. И что я, наверное, ему неровня. Но Конрад мне по-настоящему нравится, понимаете?.. Мне так жаль, что я все испортила…
– Не стоит ставить крест на ваших отношениях, – посоветовал Фонберг. – Скорее всего, вы застали Конрада врасплох. Раньше он видел в вас простую девушку, без спрятанного внутри секрета. Зато теперь он узнал вас настоящую. Какие он сделает из этого выводы, можно будет узнать только спустя время.
Слова Фонберга немного утешали, но Гретель хотелось получить прямые рекомендации, как теперь все это исправить, а не ждать, пока Конрад переварит случившееся.
– Сегодня утром он ушел на работу чуть свет, я даже не услышала, как он встал… – проговорила Гретель. – Думаю, он меня избегает.
– Полагаю, он просто не знает, как себя правильно вести и как сгладить неловкость, которая между вами возникла. Попробуйте и вы сделать вид, словно ничего не случилось. А когда переживания отойдут на задний план, эту тему надо будет с ним обсудить.
Гретель кивнула. Конрад не получит после сегодняшнего сеанса никаких материалов, а значит, в списке его недовольств ею добавится еще одно. Тем не менее девушка была рада, что смогла обсудить это с Фонбергом. Если он прав, то ситуация не безнадежна и у нее еще есть шанс спасти эти отношения.
Глава седьмая
1909 год от Рождества Христова, 4 ноября
Психиатрическая лечебница, куда поместили Марту Блок, находилась неблизко, в соседнем городе, но у Гретель возникла идея, как туда добраться.
– С чего бы аптекарю нам помогать? – удивлялся Гензель. – Вы что с ним, друзья? Зачем терять время, давай сразу пойдем пешком!
– Если будем идти всю ночь без передышки, к утру доберемся до Альпенбаха. А у меня, между прочим, постельный режим.
На лице Гензеля читалось сомнение.
– И что мы ему скажем? – спросил он, останавливаясь на пороге аптеки «Хофманн и сыновья». – «Не будете ли так любезны потратить несколько литров бензина и подкинуть нас до Альпенбаха?» Странно звучит.
– Говорить буду я, – ответила Гретель. – А ты помолчи для разнообразия.
Один раз герр Хофманн помог ей, и у Гретель было предчувствие, что поможет и в другой. Надо было только подобрать нужные слова.
– Я слышал, Хофманн держит у себя в лаборатории настоящих бесов, которых он призвал, а потом закупорил в колбы, – сказал Гензель. – А еще что он продал душу дьяволу за бессмертие.
– Вот и спроси у папы, где он прячет подписанные кровью договоры, – ехидным тоном предложила Гретель.
Про старого аптекаря в Марбахе ходило много дурацких слухов, его называли колдуном и алхимиком, обманувшим саму Смерть. Но это ровным счетом ничего не значило. У «святой шестерки» была идеальная репутация, а между тем она оказалась ведьминским кружком. И уж точно никто из городских сплетников не догадывался, что Томас Блок – мало кому известный дровосек с окраин – настоящий оборотень. Буквально за несколько дней мир, в котором жила Гретель, рассыпался словно карточный домик – поди пойми, кому можно верить, а кому нет!