Стоило Марте повысить голос, как в беседку влетел санитар. Он без лишних слов заломил ей руки за спину и поволок в сторону лечебницы. Гензель и Гретель с удивлением переглянулись.
– Какая еще тетка? У мамы разве была сестра? – спросил Гензель.
– Впервые слышу…
Альпенбах давно остался позади. Канцлерваген ехал по грунтовой проселочной дороге, подпрыгивая на кочках и выбоинах. Сначала за ним тянулся пыльный шлейф, но где-то полчаса назад начал накрапывать мелкий дождик, и пыль осела на землю. Мерно шуршали дворники, отбрасывая воду с лобового стекла. А вот каплям, что забрызгали боковые стекла, никто не мешал спокойно чертить кривые линии и замысловатые дорожки. Иногда в этих зигзагах и пунктирах Гретель мерещились загадочные письмена, а иногда – страшные демонические рожи.
Пытаясь разглядеть, что творится за окном, Гретель прижалась носом к холодному стеклу. Мимо проплывали то бесконечные унылые поля, то небольшие пожелтевшие рощи. Из-за Филиппа, который молча крутил рулевое колесо, приходилось держать язык за зубами, но, по правде говоря, меньше всего Гретель сейчас хотелось говорить. Минувшая неделя оказалась щедра на страшные и необъяснимые события, а встреча с матерью ничего не прояснила, лишь породила новые вопросы. Теперь Гретель не могла однозначно утверждать, кто здесь на самом деле сумасшедший – ее мать, принудительно запертая в психбольнице, или она сама.
«Вот бы сейчас очнуться на занятии у сестры Агнес, – думала Гретель, скользя взглядом по невеселым осенним пейзажам, – и понять, что все это мне приснилось!» Ради этого она бы согласилась на все, даже в сотый раз послушать историю праведной жизни Леонтия Халдейского. Или, как вариант, получить тумаков от Нильса.
– Как мама? – спросил Филипп, вырвав Гретель из размышлений. Он слышал вопли Марты, видел, как ее уводят, и спрашивал скорее из вежливости.
– К сожалению, не так хорошо, как хотелось бы, – ответил Гензель.
– В клинике ей помогут. Там работают грамотные врачи.
– Конечно, мы тоже на это надеемся, – сказала девочка, мысленно поблагодарив Хофманна-младшего за такт и выдержку.
Аптекарская семья очень помогла Гензелю и Гретель, но теперь им предстояло объясняться с Бонифацием. Добрый старик обещал пойти с ними в полицию и, пользуясь своим положением, помочь вызволить Марту Блок из лечебницы. Этого визита надо было избежать. Детектив сразу поймет, что Гензель и Гретель затеяли какую-то подозрительную игру, да еще и втянули в это аптекаря.
– Отец сказал, вы намерены вернуть мать домой? – спросил Филипп, словно прочитав мысли Гретель.
На месте Хофманна-младшего Гретель, скорее всего, сказала бы: «Не вздумайте этого делать! Вашей матери самое место в психушке, а вы с ней носитесь!» Но Филипп вновь проявил деликатность.
– Кажется, не стоит с этим торопиться, – аккуратно ответила Гретель. – Как я уже сказала, мама меня не трогала, это был Нильс Дельбрук. Но все равно, она бывает излишне… вспыльчивой. Лечение пойдет ей на пользу.
– Ты рассуждаешь очень по-взрослому, – кивнул Филипп. – Как видите, в больнице с Мартой обращаются хорошо, ей назначили правильное лечение. Но, к сожалению, ваш визит ее расстроил. Она не готова вернуться домой, и не важно, какие показания вы дадите в полиции.
– Мы это уже поняли… – произнесла Гретель. – Надеюсь, герр Хофманн и вы простите нас за беспокойство.
– Не волнуйтесь, я давно собирался съездить куда-нибудь проветриться, – сказал Филипп. – А с отцом я поговорю. Он, конечно, завелся, но я постараюсь ему объяснить, что пока нет смысла идти в полицию и свидетельствовать против этого Нильса. Тем более что парнишка пропал, и, похоже, с концами.
Гретель знала, что Бонифаций Хофманн – строгий, но душевный человек. Однако, судя по всему, эта черта характеризовала каждого члена их семьи. Последнее время Гретель начало казаться, что вокруг нее одни лишь оборотни, демоны и ведьмы, жаждущие человеческой крови. «Все-таки этот мир не безнадежен», – подумала она.
Филипп обещал поговорить с отцом, и это решало хотя бы одну проблему из множества – Гретель не представляла, как будет объясняться с добрым аптекарем, который уже вскочил на коня и навострил рыцарскую пику. К сожалению, другой, куда более важный вопрос пока оставался открытым. Куда им пойти по возвращении в Марбах? Здесь Филипп им уж точно не поможет – если Гретель скажет, что их отец оказался демоном, он развернет машину и повезет их обратно в психушку.
К тому же Гретель не давали покоя слова матери о подменышах.
Бывали времена, когда Марту Блок можно было без преувеличения назвать самой заботливой и любящей из матерей. Даже в голодные дни, когда на столе не оказывалось ничего, кроме черствого хлеба и воды, в их доме постоянно звучали смех и веселые песни. Гретель прекрасно помнила это, хоть и была маленькой. Но Марта Блок настаивала на том, что их с Гензелем воспоминания ложные, принадлежат другим детям.
«Я не копия! – думала Гретель, до боли сжимая зубы. – Не подделка! Я бы это знала, чувствовала!»
История о бесах-подменышах звучала бредово, но при этом более-менее стройно. Марта говорила уверенно и убедительно, безоговорочно веря в собственные слова. Но стоит ли верить человеку, которого насильно отправили на лечение в психиатрическую больницу?..
Гретель посмотрела в окно и в перекрестиях влажных линий, которые оставляли на стекле дождевые капли, увидела очередную демоническую рожу. Где-то в полях сверкнула молния, и жутковатый лик озарился холодным светом. Гретель вздрогнула, подумав об отце.
Томас Блок – демон, и данный факт, в отличие от истории Марты, не подлежал сомнению. Не это ли прямое доказательство того, что они с Гензелем как минимум полубесы?! При всем при этом мать даже слышать не желала, что с Томасом не все в порядке. Марта считала своего мужа человеком, и это значило, что козлоногая тварь, прикинувшаяся Томасом Блоком, ловко провела ее.
«Но подменыши и полубесы – это совсем разные вещи!» – размышляла Гретель под раскаты грома. Как сложить все эти факты воедино, если они противоречат друг другу? К сожалению, сейчас девочка видела один лишь вокзал…[2]
– Дотемна не успели, – сказал Филипп, включая фары. Два грязно-желтых луча пронзили дождливый сумрак. – Ничего, скоро приедем.
– Да мы, в общем-то, никуда не торопимся. – Гензель чем-то зашуршал и протянул сестре коричневый комок. – Вот, держи.
– Это чего? – насторожилась Гретель.
– Ириска, что же еще.
– Она… оттуда?
– Само собой, – пожал плечами мальчик. – Ясно же, что не из «Марбахских сластей».
– Выбрось немедленно эту дрянь, – зашептала Гретель.
– И не подумаю. Хорошие ириски, к тому же добытые с боем. Я их ел и не помер! – Гензель протянул комок Филиппу. – Герр Хофманн, хотите ириску?
– Не берите! – воскликнула Гретель. – Она… несвежая! Пролежала в кармане у Гензеля месяц, а может, и больше.
– Ничего подобного, отличная, свежайшая ириска!
– Благодарю, я не ем сладкого, – сказал Филипп. – Вредно для зубов.
Гензель пожал плечами и отправил комок в рот вместе с налипшими ворсинками. Слушая чавканье брата, Гретель подумала: может, им действительно стоит пообщаться с ведьмой Пряничного домика?
Только от одной этой мысли Гретель сделалось не по себе. Она вспомнила, как убирала прах Нильса Дельбрука в ведро, вдыхая запах сожженного мяса и опаленных костей. «Один раз нам удалось убежать, а получится ли во второй?.. – задумалась Гретель. – Или мама знает, что это билет в один конец?» Запертая в лечебнице, Марта Блок не могла избавиться от Гензеля и Гретель собственными руками, зато могла отправить их в Пряничный домик.
«Советую отыскать Пряничный домик в лесу. Ведьма не такая ужасная, как о ней говорят. Ведь она не убивает человеческих детей, вовсе нет!» – так сказала Марта. А еще она сказала, что только подменыши смогут отыскать Пряничный домик, а это значит…
– Ничего это не значит, – пробормотала Гретель.
– Чего-чего? – переспросил Гензель, не прекращая чавкать. – Не расслышал.
– Ничего, я сама с собой.
Нет, нет и нет. Гретель не могла поверить, что они с Гензелем подменыши. Да, они сумели отыскать Пряничный домик, но кто сказал, что его могут найти только бесенята? Сумасшедшая женщина, которая пытала собственных детей? Все это сплошная магия, а Марта не была ведьмой – откуда ей знать, как это работает? Она и насчет собственного мужа ошибалась!
У Гретель возникла идея: а вдруг ведьма специально дала им с Гензелем убежать? Предположим, Марта права и Пряничный домик – ловушка для подменышей. И, значит, угодивший в печь Нильс Дельбрук – бесенок (во что совсем нетрудно поверить). Ведьма сожгла его, а потом якобы отправилась за дровами, оставив Гензеля и Гретель без присмотра.
«Может, она увидела, что мы обычные дети? – подумала Гретель. – Поэтому решила напугать, но в печь сажать не стала?»
Ближе к Марбаху дождь прекратился, лишь отдельные тяжелые капли колотили по крыше автомобиля. Гретель подумала, что с таким же звуком гробовщик заколачивает гвозди в крышку гроба, и от этой мысли по спине у нее побежали мурашки. Закатное солнце почти скрылось за горизонтом, окрасив небо на западе багряными всполохами. Прежде чем Хофманн-младший спросил адрес, Гретель сказала:
– Нам на Трактирную улицу, дом четырнадцать.
– Это же дом Майеров, – удивился Гензель.
– Конечно, – прошипела Гретель, кидая на брата выразительный взгляд. – Отец просил забрать у них кирку, когда будем идти домой.
– Да, хорошо, – согласился Филипп.
Майеры, с чьей дочкой Ирмой дружила Гретель, жили на параллельной улице. Шансы, что именно в этот момент по Трактирной будет прогуливаться Томас Блок, были невелики. Разве что сидеть в «Мышке, птичке и жареной колбасе», в трех кварталах от Майеров. А вот высаживаться возле собственного дома Гретель категорически не хотела.