Как ни старался, выудить что-либо еще Маршу не удалось. Саймон, уставившись на Марша своими холодными маленькими глазками, повторил сообщение. «Грезы Февра» должен дожидаться Йорка в Новом Мадриде.
Плавание на полных парах до нового Мадрида было коротким и приятным. Город оказался всего в нескольких милях от дровяного склада, где они простояли весь день. Когда в ночи они тронулись в путь, Марш без малейшего сожаления расстался с забытым богом местом.
В Новом Мадриде они потеряли почти полных два дня.
– Его нет в живых, – заключил Джонатан Джефферс после того, как они провели на причале более полутора суток.
В Новом Мадриде хватало гостиниц, бильярдных, церквей и всевозможных увеселительных заведений, поэтому пребывание там не показалось слишком утомительным. Тем не менее всем и каждому не терпелось поскорее отчалить. Человек пять пассажиров, недовольных отсрочкой в такую ясную погоду, когда пароход был в полном порядке и ситуация на реке тоже, подошли к Маршу и потребовали вернуть деньги за проезд. Им с возмущением отказали, но Марш всерьез обеспокоился и принялся вслух недоумевать, куда подевался Джошуа Йорк.
– Нет, Йорк жив, – сказал Марш. – Я не могу сказать, что с ним ничего не случилось, но он жив.
Глядя на него сквозь стекла очков, Джефферс недоуменно приподнял брови:
– Откуда у вас такая уверенность, капитан? Один, пешком, он отправился ночью через лес. Там полно всяких бродяг, да и звери тоже водятся. В окрестностях Нового Мадрида, как мне известно, в последнее время случилась не одна насильственная смерть.
Марш долгим взглядом посмотрел на него.
– О чем это вы? Откуда вы знаете?
– Читаю газеты, – пояснил Джефферс.
Лицо Марша помрачнело.
– Ну и что, не важно. Йорк жив. Я это знаю, мистер Джефферс. Я точно это знаю.
– Что же тогда, заблудился? – с холодной улыбкой полюбопытствовал письмоводитель. – Может быть, стоит организовать группу спасателей и отправиться на поиски, капитан?
– Я подумаю, – сказал Эбнер Марш.
Впрочем, это оказалось излишним. В ту ночь, час спустя после захода солнца, размашисто шагая, на причале появился Джошуа Йорк. С виду он вовсе не походил на человека, который в одиночестве провел в лесу два дня. Его сапоги и брюки были в пыли, но в целом костюм выглядел таким же элегантным, как в ту ночь, когда Йорк покинул судно. Он поднялся по сходням и, увидев Джека Эли, второго механика, приветливо улыбнулся.
– Найдите Уайти и скажите, что я распорядился разводить пары, – сказал он Эли, – мы отходим.
Прежде чем кто-либо успел его о чем-нибудь спросить, Йорк уже поднимался по большой лестнице.
Марш, несмотря на то что был зол и страшно беспокоился, с облегчением вздохнул, узнав, что Джошуа вернулся.
– Позвоните в этот чертов колокол, чтобы все, кто на берегу, знали, что мы отходим, – сказал он Волосатому Майку. – Я хочу отправиться в путь как можно быстрее.
Йорк находился у себя в каюте и над тазиком, стоявшим на комоде, мыл руки.
– Эбнер, – вежливо произнес он, как только после короткого громоподобного стука к нему ворвался Марш. – Как ты думаешь, могу я побеспокоить Тоби на предмет позднего ужина?
– Это я побеспокою тебя вопросом, почему мы потеряли столько времени? – спросил Марш. – Черт возьми, Джошуа. Я помню, ты предупреждал, что порой ведешь себя странно, но целых два дня!.. Должен сказать, что в грузо-пассажирской компании так дела не делаются.
Йорк тщательно высушил полотенцем свои бледные руки с длинными пальцами и повернулся к партнеру:
– Это было важно, более того, могу сказать, что такое может повториться снова. Тебе придется привыкнуть к моему поведению, Эбнер. Прими меры, чтобы мне не задавали вопросов.
– У нас на борту груз, который требуется доставить вовремя, и пассажиры, которые заплатили за проезд, а не за отдых на дровяном складе. Что, по-твоему, должен я им сказать, Джошуа?
– Что хочешь, ты достаточно изобретателен, Эбнер. Я обеспечиваю наше предприятие деньгами, а ты позаботься об объяснениях. – Тон Йорка был дружелюбным, но твердым. – Если тебя это успокоит, то знай, первое путешествие будет самым трудным. В будущем загадочных отлучек станет меньше, возможно, их не будет вовсе. Я не помешаю тебе установить твой рекорд. – Он улыбнулся: – Приятель, возьми себя в руки, не иди на поводу у нетерпения. Мы своевременно прибудем в Новый Орлеан, и тогда все станет намного проще. Тебя это устроит, Эбнер? Эбнер? Что-то случилось?
Эбнер Марш прищурился, он едва слышал то, что говорил ему Йорк. Должно быть, его лицо приняло странное выражение, решил он.
– Нет, – спохватился капитан, – эти два потерянных дня, и ничего больше. Но ладно, не имеет значения. Пусть будет по-твоему, Джошуа.
Йорк, по-видимому удовлетворенный, кивнул:
– Я собираюсь переодеться и побеспокоить Тоби относительно ужина, а потом поднимусь на капитанский мостик и пойду на урок судовождения. Хочу узнать реку. Кто сегодня стоит на вахте?
– Мистер Фрамм, – сказал Марш.
– Хорошо, – заметил Йорк. – С Карлом очень интересно.
– Это точно, – согласился Марш. – Прости меня, Джошуа. Мне нужно спуститься вниз и проверить, чтобы все шло, как нужно, если мы собираемся сегодня отчалить. – Он резко повернулся и вышел из каюты.
Оказавшись снаружи, в душной знойной ночи, Эбнер Марш тяжело оперся на трость и устремил взгляд в усыпанное звездной крошкой небо, стараясь вызвать в памяти то, что, как ему казалось, он увидел в каюте.
Если бы только он видел лучше или хотя бы в каюте Йорка горело две лампы… Если бы только он осмелился подойти поближе… Разобрать что-либо на комоде было трудно. Но увиденное никак не шло у Марша из головы. Ткань, о которую Йорк вытирал руки, была в пятнах. Темных пятнах. Красноватого цвета.
И выглядели они слишком похожими на кровь.
Глава девятая
На борту парохода «Грезы Февра»
Река Миссисипи, август 1857 года
Один за другим ползли однообразные дни. Пароход продолжал идти вниз по Миссисипи.
Путь из Сент-Луиса до Нового Орлеана и обратно даже с промежуточными остановками для взятия груза и по случаю плохой погоды, которых в сумме набиралось до недели, быстроходный пароход проходил за двадцать восемь дней или около этого. Но с той скоростью, с которой передвигался «Грезы Февра», чтобы достичь Нового Орлеана, ему требовалось не меньше месяца.
Эбнеру Маршу казалось, что все – Джошуа Йорк, погода и река – все сговорились, чтобы сдерживать его. Над водой вот уже два дня висел густой, плотный, как грязный хлопок, серый туман. Дэн Олбрайт пробивался сквозь него около шести часов. Он осторожно вел судно в плотной колеблющейся завесе, нехотя развевавшейся перед носом судна.
Марш нервничал. Будь это в его власти, он предпочел бы не рисковать судном, а поставить «Грезы Февра» на причале и переждать, пока туман рассеется. Но на корабле имелся лоцман. Именно лоцман, а не капитан принимает решения в такие минуты. А Олбрайт требовал идти вперед. Наконец, когда туман лег слишком плотной пеленой даже для него, они полтора дня потеряли на пристани близ Мемфиса. Ничего не оставалось, как смотреть на коричневые воды, бьющие у борта, да слушать в тумане неясные всплески. Однажды мимо прошел плот с разожженным на нем костром. С плота что-то кричали, но до судна долетали только неясные, приглушенные туманом звуки, а вскоре река поглотила и плот, и крики.
Когда наконец туман поредел настолько, что Карл Фрамм решил снова отправиться в путь, они прошли менее часа – и врезались в песчаную отмель! Произошло это, когда Фрамм, чтобы срезать путь и сэкономить немного времени, попробовал пройти излучиной реки. Палубные матросы, пожарные и рабочие тотчас высыпали на берег. Под командованием Волосатого Майка они сняли пароход с мели, но работа эта заняла более трех часов.
Корабль пополз еще медленнее – впереди на ялике, проверяя глубину, шел Олбрайт. Наконец излучину миновали и вышли на чистую воду, однако на этом беды не закончились. Три дня спустя разразилась гроза, и пароходу не раз и не два приходилось идти длинным путем, обходя топляк и мелководье стремнин и излучин. Скорость порой, когда они следовали за яликом со свободным от вахты лоцманом, измеряющим глубину, падала до такой степени, что колеса еле ворочались. Вместе с лоцманом в ялике сидел один из офицеров и кто-то из команды. Они бросали лот и выкрикивали результаты замеров: «полтора», или «без четверти три», или «отметка три».
Ночи, если не было тумана, стояли черные, непроглядные; пароход двигался с большой осторожностью. Скорость приходилось держать не более четверти крейсерской, а то и меньше. При этом в рулевой рубке не разрешалось курить, и все окна и иллюминаторы внизу были плотно завешены, чтобы от корабля не было отблесков на воде и рулевой мог видеть реку.
В такие ночи берега казались угольно-черными и пустынными. Они проплывали мимо, как безмолвные, неподвижные трупы. Иногда берега отклонялись то в одну сторону, то в другую, и невозможно было сказать, где кончается глубокая вода и начинается берег. Река текла черная, будто смертный грех. Ни луна, ни звезды не отражались в ее смоляных водах.
Но Олбрайт и Фрамм, при всей их непохожести, были первоклассными лоцманами и продолжали вести «Грезы Февра», даже когда передвижение казалось невозможным. В моменты, когда пароход застывал неподвижно у какого-нибудь причала, на реке не наблюдалось никакого движения, если не считать плотов и бревен, а также отдельных плоскодонок и мелких пароходиков, которые почти не имели осадки.
Джошуа Йорк каждую ночь проводил на капитанском мостике и отстаивал свою вахту как примерный юнга.
– Я сразу сказал ему, что ночи, подобные этим, не годятся для учебы, – сказал как-то Фрамм Маршу за обедом. – Я же не могу показывать ему приметы, которые сам толком не вижу, правда? Но, должен признаться, этот человек ночью видит как филин. Встречаться с такими мне еще не доводилось. Бывают времена, когда мне кажется, что он видит сквозь воду, и для него не важ