. Пишет: «Людей боюсь, а без людей не могу» (21 ноября 1940). «Одиночество становится страшным» (14 февраля 1942). Вавилов мечтает оказаться с «хорошими своими людьми, добрыми, умными, интересными и так бы прожить последние годы жизни» (11 мая 1943). «Как хотелось бы прожить последние годы жизни со своими…» (30 мая 1943). «…ни одной души, с которой можно бы говорить совсем о другом» (26 марта 1944). «Хочется быть со своими…» (30 июля 1944). «Кругом – ни одного человека» (18 марта 1945). «…грустная мизантропия, из которой хотелось бы вырваться…» (5 декабря 1947). «Нет людей, с которыми можно говорить по-настоящему. ‹…› Кругом фальшивое актерство» (21 декабря 1947). Часто встречаются сожаления об отсутствии талантов вокруг, карьеризме, пошлости окружающих. Страдания от одиночества совмещаются в дневниках Вавилова с желанием спрятаться от людей – и это не такое уж противоречие, если помнить о главном мучительном желании: избавиться от опостылевшей административной работы. В 1915–1916 гг. солдат-Вавилов точно так же искал «seliger Einsamkeit» – «блаженного одиночества». Спустя четверть века ничего не изменилось. «Хочется отдыхать, спрятаться от людей в какой-то санаторий, монастырь» (31 декабря 1942). «Нужна тишина, одиночество, спокойствие, сосредоточие» (24 октября 1943). «Хочется философской тишины, одиночества, сосредоточенности» (29 мая 1945). «Ищу тишины, отдыха, одиночества, сосредоточенности» (27 декабря 1945). (Вообще о желании тишины Вавилов пишет в дневнике несколько десятков раз: «…нужна тишина и вдохновение» (6 ноября 1945); «…нужно одиночество, тишина…» (11 апреля 1948); «Нужна бы тишина, уверенность в завтрашнем дне, сосредоточенность мысли» (11 июня 1950); «…состояние и настроение такое, что хотелось бы полной тишины, отставки и искать новое в старом…» (10 января 1951) и т. д. и т. д. – тишина в воображаемой вавиловской идеальной лаборатории, в библиотеке…) «…Люди, люди, люди. ‹…› нужна мне сейчас лаборатория и кабинет – одному на несколько месяцев» (21 января 1946). «Некуда деться от людей» (20 августа 1947). «Один, спасаюсь в воскресные дни от людей» (21 ноября 1948). «…была бы возможность просидеть вот так [на даче] еще два месяца – двинул бы горы» (22 августа 1949). «Хочется уткнуться в кресло так, чтобы никто не видал» (22 октября 1950). В юношеских дневниках одним из ярчайших образов был «dumpfes Mauerloch» – «дыра в стене», «затхлая конура», как назвал Гете уединенную лабораторию алхимика-Фауста и куда Вавилов желал перенестись из армейской действительности. В поздних дневниках это выражение не используется. Но мечта – осталась. Выше уже приведено много цитат с мечтой о лаборатории – в основном в связи с желанием вновь экспериментировать – вот еще несколько. «Вырваться бы изо всего и пожить немного философом, с маленькой своей лабораторией, свежей головой и книгами» (5 декабря 1943). «Хочется побыть самим собой. Думы, писания, лаборатория для себя…» (23 июля 1944). «Завидно этой жизни „философа“ среди природы ‹…› Хочется спрятаться сюда с книгами, лабораторией…» (6 августа 1947). Спрятаться от суеты и жизненных проблем в лесу – еще одна часто повторяющаяся мечта Вавилова. «Хочется в болотный лес, где нет людей, а медведи, брусника и мухоморы» (13 сентября 1940). «…есть что-то живое, свое в зеленом лесу, и так хорошо бы здесь незаметно асимптотически умереть» (7 августа 1946). «Только в лесу – вполне дома. Свое, ничто не фальшивит» (1 августа 1947). «Ведь только в зелени, в лесу – дома, свое и так легко умереть» (16 мая 1948). «Грустно, тяжко уходить от своей природы, елок, травы…» (29 августа 1948). «…так не хотелось возвращаться из лесу к людям, к лысенкам» (5 сентября 1948). «Хочется в летний солнечный лес, под дуб или березу, в тишину и в единение с природой» (18 декабря 1949).
Перечисленные желания касались – хотя бы косвенно – каких-то реалий жизни Вавилова. Однако часто он записывает в дневнике и мечты, стремления, относящиеся в первую очередь к своему душевному состоянию, внутреннему миру. Например, иногда прорываются философские жалобы общего характера на то, что в целом все идет неправильно, что надо все кардинально менять («Хотелось бы сорваться с этой орбиты, выскочить» – 13 сентября 1948 г.; «Хочется ‹…› вырваться ‹…› взглянуть совсем из другого мира» – 26 декабря 1948 г.).
В ранних дневниках Вавилов иногда мечтал мечтать. Теперь он тоже порой планирует мечтания: «Совершенно очевидных для меня правил: 1) план на каждый день, 2) 1–2 часа творческих ежедневно, 3) ежедневно хотя бы часа мечтания по набережной, в белую ночь – выполнить не могу. Задерган мелочами, устаю, бессилен» (29 июня 1940). Чаще вместо этого («мечтать») Вавилов – вполне осмысленно – хочет хотя бы просто хотеть. Иногда философствуя по этому поводу, иногда – просто оплакивая в дневнике утрату желаний. «Нужна хотя бы вполне произвольная цель, задача» (27 июля 1937). «Боже, хотя бы увлечься какой-нибудь задачей и получить хотя бы мираж цели и стимула!» (12 февраля 1942). «Память, образы, родные, стремления, самолюбие – все, все растаяло» (24 апреля 1943). «Тянущаяся жизнь без гения, без желания» (1 августа 1943). «Обычных жизненных стимулов почти не осталось» (1 января 1944). «Чувствую, как окостеневаю. Людских обычных стимулов, заставляющих жить „как птицы“, почти не осталось» (6 июля 1944). «…в душе нет больше желания жить» (11 июля 1944). «Не вижу перед собою хороших больших целей» (5 января 1945). «…хочется смысла» (25 июня 1945). «Нужна притягательная цель…» (11 января 1948). «Нет стимулов, нет смысла. Как удержаться и как жить?» (18 июня 1949). «Не хочется ни писать, ни думать» (4 августа 1949). «Атрофируются все жизненные зацепки, стремления, желания» (11 июня 1950).
18 июля 1939 г. Вавилов посвящает целую философскую запись теме «поддержания оптимизма у сознающего». Проблему эту Вавилов пытается решить не только теоретически (например, в записи от 11 апреля 1940 г.), но и вполне практически – в применении к самому себе. «Голова совсем пустая, мозговые колеса ни за что не зацепляются. А между тем это необходимо, чтобы выбраться из беспросветного пессимизма, апатии, автоматизма и безразличия…» (15 марта 1940). «Прострация, паралич и безнадежность. ‹…› // А на самом деле следовало бы все это сбросить и жить по-настоящему до конца. Так было бы лучше и для других и для себя…» (23 марта 1941). Самоуговаривание мало помогает: «Сознание доходит до саморазложения, и нужен какой-то опиум для возвращения его на нормальный уровень „житейских интересов“…» (16 апреля 1941); «Для жизни нужен какой-то искусственный допинг, иначе не знаю, как я ее дотяну. Не за что зацепиться» (16 января 1942). Тем не менее мечта остается: «Встрепенуться бы и прожить последние годы жизни так, чтобы было радостно и нужно другим» (31 декабря 1941), «Нужна какая-то большая радость. Иначе не знаю, как быть и как доживать» (26 февраля 1943), «Хотелось бы ‹…› небольшой радости…» (22 ноября 1944), «Как я мечтаю о ‹…› радости…» (28 октября 1945), «Хочется большой радости. Спокойствия, уверенности…» (1 мая 1946), «В окно зелень лип, освещенных солнцем, и мечта о хорошем настроении» (17 июля 1946), «Как хотелось бы написать хотя бы одну веселую страницу!» (18 августа 1946), «…Грань пессимизма? Но, может быть, из нее скачок в самый радостный оптимизм?» (30 декабря 1947), «…надо встряхнуться и поглядеть на все совсем иначе, чем до сих пор» (20 февраля 1948), «Надо смотреть только в будущее» (14 марта 1948), «Нужен какой-то творческий и человеческий подъем» (1 августа 1948), «Для творчества, науки, мысли почти ничего не остается. Пытаюсь думать о таких хороших вещах, засыпая, но ничего не выходит. Усталость берет свое» (19 декабря 1948), «Как же сделать так, чтобы жить, радоваться» (3 июля 1949), «Нужны отвлекающие очень большие мысли и дела» (27 июля 1949), «…Как хочется душевного покоя» (11 августа 1949), «Как хочется душевного спокойствия!» (11 сентября 1949), «Хочется свободно, спокойно, широко вздохнуть…» (30 декабря 1949).
Позитивные эмоции в дневниковых записях – по сути, признак осуществленной мечты – очень редки. Иногда Вавилов восхищается природой, красотой Ленинграда, получает удовольствие от некоторых театральных постановок, фильмов, наслаждается искусством – картинами, музыкой. «Поддерживает стройность, широта и уютная старинность петербургских просторов, висящие перед глазами акварели Венеции и Рима, охота за книжками, кой-какие скудные научные мысли да семья» (23 марта 1941). «Спасенье – книги, картины, музыка, тишина» (31 декабря 1947). «…три часа были в Эрмитаже ‹…› Это щепотка счастья» (1 января 1949). «Поддерживает хорошая музыка. Через нее какая-то связь с миром» (30 апреля 1950). «Радио – Бах, одно из счастий на земле. Тишина, цветы. Нужно ли что-нибудь еще?» (27 июля 1950). «В радио все время Бах (200 лет со дня смерти). Под музыку Баха хотелось бы и жить, и умирать» (28 июля 1950).
Значительно чаще, чем мечтать и радоваться, Вавилов хочет умереть. В поздних дневниках он совершенно определенно пишет об этом своем желании более 150 раз. Часто – прямым текстом. «В голове исчезает ясность и память, и пора бы незаметно и безболезненно умереть. Это-то я заслужил» (11 июня 1942). «Прежде всего, хочется отдохнуть и потом незаметно умереть и уйти от других и от себя» (25 декабря 1942). «Хочется еще посмотреть на мир. Подумать, поискать, не найду ли ключа к главным загадкам, и незаметно, тихо умереть, здесь вот, на Васильевском»