«Мерз у могилы. ‹…› Что-то страшное и вопиющее этот конец „я“. Как его понять? Как „разлетание облака“?» С этого момента записи о «полной фикции „я“» (28 февраля 1947) становятся регулярными и очень частыми. Вавилов пишет об этом 23 марта, 27 апреля («„я“: временная комбинация на шахматной доске природы»), 1, 3 мая, 27 июня, 13, 17 июля. Вероятно, даже нет смысла перечислять конкретные даты, так как об эфемерности/иллюзорности/условности «Я» Вавилов пишет почти в каждом философском рассуждении 1947 г. Лишь несколько наиболее ярких формулировок: «Остается „дым“ вообще без личности, без самого себя» (29 июня 1947), «…чувство исчезающего, растворяющегося „я“» (9 августа 1947), «„Я“, сознание – обман и пустота» (25 октября 1947), «Настроения и „философия“ самые грустные и самые безнадежные. Растекание личности…» (13 ноября 1947). К лету 1948 г. тема ненужности, «условности» (12 сентября 1948), «эфемерности» (31 июля, 14 декабря 1947), «фиктивности» (20 марта 1949) «Я» немного отступает перед другими темами, но все же сохраняется до конца дневников. «Мне все яснее становится эфемерность „я“ и сознания» (6 марта 1949). «Мне все яснее, что роль „я“, индивидуального сознания, роль дифференциала, близкого к нулю» (8 мая 1949). Перегруженность Вавилова административными обязанностями только способствует подобным мыслям: «…опять водоворот с исчезающим „я“» (22 июля 1949). В конце 1949 г. эта тема вновь звучит чуть ли не в каждой записи. «Так ясна эфемерность „я“ и его очень условная устойчивость. Душа умирает еще до телесной смерти» (2 октября 1949). «Сознание и чувство обманности „я“ ‹…› Все об одном. О фикции „я“» (9 октября 1949). «Потеря „я“, ничего не остается» (16 октября 1949). «Усталость и философия полного растворения „я“» (21 октября 1949). «Эфемерность субъективного» (23 октября 1949). «…страшнее этого: философия, которую очень трудно мне передать и формулировать. Это философия полной эфемерности, ничтожности, обманности „я“» (6 ноября 1949). «…все больше углубляется и вживается чувство распада „я“ ‹…› От „я“ почти ничего не остается» (4 декабря 1949). «Все больше и очевидней срывается маска „я“» (18 декабря 1949). «…я слишком хорошо понял мир и тщету „я“» (26 марта 1950). «Вчера тихо сходящая с ума Вера Павловна[446] сказала про себя: „Живу так, как будто бы меня нет“. Такой же переход в „объективное“ существование в сущности и со мной происходит. Летящий камень. Чуть-чуть сознающий свое падение. „Я“, сознание – разлетаются, как дым» (20 мая 1950). «На ходу растекаюсь в небытие. „Я“ – жалкая чепуха» (9 сентября 1950). «Сознание фиктивности, обманности собственного „я“» (24 сентября 1950).
«„Я“ – главный фокус природы» (16 ноября 1947)
В личной философии Вавилова понятию «Я» уделено исключительно много внимания (такое написание – «Я» в кавычках – он использует в дневнике около 200 раз). В размышлениях о «загадке сознания» это, в общем, естественно. Часто Вавилов использует слова «Я» и «сознание» парой, через запятую, еще чаще как взаимозаменяемые синонимы. «Выйти за пределы предположения о панпсихизме, о врожденности сознания у материи не могу. Но от панпсихизма до „я“ так далеко и сложно» (3 октября 1948). «Хитрейший, сложнейший фокус природы – возникновение сознания, появление „я“ как могучего действенного признака движения. Физика до сих пор не знает важнейшего» (6 марта 1949). Лишь порой Вавилов задается вопросом: «…мыслимо ли сознание без личного?» (20 июля 1939), «Может ли существовать сознание без „я“, со всеми его фокусами?» (28 апреля 1944). Ответ, к которому он чаще всего склоняется, очевиден: «Очень простая истина: сознание не может быть без „я“. Но, может быть, в ней и все дело» (5 февраля 1947)[447].
Вавилов не только переживает о потере души и наблюдает за «исчезновением» собственного «Я», но также много на эту тему теоретизирует.
Исчезновение «Я» в таких теоретизированиях он, разумеется, в первую очередь связывает с моментом смерти. «Необычайно трудно представить себе полное прекращение собственного сознания, конец своего „я“. На сегодня точка, в которой пересекаются явления мира, звезды, цветы, окрашиваясь в „мою“ окраску музыки, живописи, архитектуры, мысли. Завтра ничего нет ‹…› Каждый день засыпаю и просыпаюсь, казалось бы, пора научиться» (27 июля 1949). «Как можно думать о бессмертии „я“ – это просто contraditio in adjecto[448]. Все равно что думать о бессмертии актера, играющего „Гамлета“, в этой роли» (25 декабря 1949).
Кроме смерти, к исчезновению «Я» ведут и другие пути. 16 ноября 1947 г. Вавилов, ужасаясь изменчивости, подвижности мира, пишет, что нужно «понять, полюбить и полностью войти в динамику, в подвижность до конца, до полного растворения „я“: это пытаюсь делать, но это противоестественно. „Я“ – главный фокус природы, и растворить его – это покончить с фокусом». Вавилов и в самом деле предпринимал попытки осуществить на практике такое «растворение» «Я». Описанное выше натужное самоотречение во имя социума – «Совершенная ясность в служебном значении „я“, в его подчиненности и нужности для общего» (18 апреля 1948) – только одна из таких практических попыток. В теории же Вавилову вновь и вновь на протяжении всей жизни приходилось убеждать себя в том, что «„Я“ – фиктивный абсолют» (31 декабря 1946).
Рассуждения против философской значимости понятия «Я» изредка встречаются уже в ранних дневниках. 18 января 1909 г. основным принципом миросозерцания объявляется «отрицание личности как чего-то абсолютного, могущего быть противопоставленным внешнему миру». 19 января 1909 г. Вавилов пишет, что «единственным миросозерцанием является наука, как познающая мир без вмешательства личности», «личность – только вещь в мире, не более (в маховском смысле вещи)». 11 мая 1909 г. он обдумывает «учение об эфемерности личности». 31 мая 1910 г. анализирует свою недавнюю философию: «…личность это религия, пессимизм, „дисгармонии“, а потому долой личность; а тут еще на грех Мах подвернулся, ну и поехало, долой личность, хочу с космосом слиться». В поздних записях Вавилов сомневается в значимости понятия «Я» намного чаще. 24–25 сентября 1941 г. он пишет, что «„я“ – очень вероятно один из „фокусов“ природы», «индивидуальное только фикция», «„я“, „сознание“ – только материал вроде бензина в эволюционной машине». 12 октября 1941 г.: «психика со страхом только часть машины». 17 октября 1942 г.: «„душа человеческая“ – условный обман». Описанное выше «страшное чувство отсутствия души» (28 октября 1945) часто было не только отражением личных переживаний, но также и следствием (или поводом для) рассудочных, рациональных рассуждений, «философствований», обобщений. «…людям снова надо изобретать и открывать душу. ‹…› Надо ее искать. Вероятно, отыщется» (31 октября 1945). «Душу в мире найти нужно и можно. Но хватит ли жизни? И не лучше ли сразу ее кончить, души не найдя?» (6 ноября 1945). «Так ясна бессмысленность бытия с личной точки зрения. ‹…› Не нужно самолюбия, не нужно „я“» (7 августа 1946). «…придет смерть, постоянно изменявшееся и остающееся „я“ – кончается? Давно уже подозреваю, что „я“ и сознание – биологический фокус природы „для организации материи в целях эволюции“» (15 сентября 1946). «„Я“ – совершенная фикция, ловко „придуманная“ природой для эволюционных целей» (24 декабря 1946). «…поиски смысла. Ничего, кроме статистического, среднего прогресса, в котором нет места „я“, который как „среднее“ в ярком конфликте с „я“» (27 июля 1949).
Применительно к «Я», сознанию Вавилов более 20 раз употребляет оборот «фокус природы» и близкие по смыслу выражения («надувательство» и т. п.). «Неотвязная мысль: сознание – биологический фокус природы. ‹…› Обман…» (3 января 1945). «Сознание, „я“ – „фокус“ природы, выполняющий функцию наиболее эффективного использования куска вещества[449]. Этот „фокус“ возникает при определенной комбинации вещества и разлетается как дым в момент смерти. От сознания и „я“ ничего не остается» (12 октября 1947). «Опять злополучное „я“, растекающееся облако, фокус природы» (14 ноября 1947). «„Я“ – давно понял его фиктивность, его вспомогательную сущность в природной машине» (5 декабря 1947).
Человек, живое, сознание, душа, «Я» – лишь инструменты бездушной природы или жестокого бога. «Единственная „мистика“ жизни – таинственная эволюция, в которой приходится играть роль кирпича, укладываемого чужими руками» (25 апреля 1943). «„Сознание“ – орудие производства, вовсе не для меня предназначенное, а только меня использующее ‹…› неужели и дальше надо быть слепым орудием в руках слепой природы?» (12 марта 1944).
«Ясно, что „матери природе“ сознание нужно как легкое эволюционное понукательное средство. ‹…› Сделать так, чтобы камень „сознательно“ падал куда надо, а бревно раскалывалось „по доброму желанию“» (30 мая 1943). «…перед взором холод, ужас и безысходность механического мира с утерянной душой» (8 августа 1943). «Сознание с наукой и философией только биологические „приспособления“ наряду с глазами, ушами и прочим» (12 января 1945). «„Развитое сознание“ такой же продукт дарвиновской эволюции, как крылья птиц» (25 апреля 1948).
«Безрадостный материализм» (31 июля 1947)
В записи от 23 декабря 1941 г. Вавилов вспоминает юношеский «воинствующий, восторженный материализм». Само это слово, правда, не входило в активный лексикон молодого Вавилова – во всем массиве дневников 1909–1916 гг. оно встречается лишь дважды (для сравнения, в поздних дневниках – около 70 раз). Начиная с 1940 г. «материализм» занимает прочное место в философских записях: