«Хочется передать действительное психическое мое состояние, но не удается, неуловимо» (19 июля 1942). «Психическое состояние», «настроение», «философия» были для Вавилова словами-понятиями одного порядка.
Чувства и эмоции лежат на краю сознания, противоположном рациональности, и слабо контролируются волей. Вавилов порой пишет об этом – как о философии, живущей своей собственной жизнью.
«Философия, не выпускающая из когтей и окрашивающая все» (22 января 1942).
Описывая в очередной раз «ясное ощущение эфемерности, временности и служебной роли „я“», Вавилов пишет: «Подсознательно изменяется, развивается „философия“, нигде не фиксируемая и создающаяся сама собой. ‹…› Вся эта философская эволюция вовсе не результат раздумья и „изучения“. Все происходит „само собой“» (31 июля 1947). Потом эта тема – независимой от сознания «философии» – звучит еще несколько раз. «Страшная философия объективизации, пробирающаяся внутрь помимо меня» (31 декабря 1947). «…философия, проникающая помимо всего, без дум» (26 июня 1949).
«Сошел с рельс людского трафарета и пока без орбиты» (31 декабря 1949)
С присущей ему образностью Вавилов описывает поведение своих «упрямых» (6 ноября 1946) мыслей. «Схемы, как всегда, лопаются», – пишет он, например, 19 июля 1939 г. (уточняя: «…и эволюция обращается в непродуманный сон»). Несколько раз упоминаются «осколки мыслей»: «В голове моей какие-то пессимистические и ультраматериалистические осколки» (28 января 1945), «…совсем больная голова, осколки мыслей и трудно жить» (4 марта 1950). Используется и метафора «скользящие мысли»: «Мысли вырываются, скользят, подходя к самой замечательной задаче сознания» (18 февраля 1941). «Мне с каждым днем становится все яснее и понятнее, и, кажется, вот-вот мир будет постигнут во всей его неприглядности. Этого „вот-вот“ не случается, в последнюю минуту соскальзываешь…» (20 апреля 1941). «Сознание… Иногда вдруг что-то как будто начинаю понимать, но соскальзываю…» (16 апреля 1943).
«Скользить» Вавилову не нравится, хочется за что-нибудь «зацепиться» (одна из очень частых метафор). «…я винт с сорванной нарезкой. Меня крутит, я кручусь, но не зацепляюсь, ни шага вперед» (12 декабря 1911). «…мозговые колеса ни за что не зацепляются» (15 марта 1940). Восемь раз с 1941 г. дословно повторяется фраза «не за что зацепиться». Многочисленны сожаления: «нет зацепки», «никакой зацепки» и т. п. «…полностью надежды не утерял. Все еще верую в „зацепку“» (3 марта 1946). Встречаются и более образные вариации этой метафоры: «Не ухватишься ни за какой абсолютный крючок» (20 марта 1940), «Ищу якорь спасения» (5 июля 1942), «Нет большого хорошего, своего крюка, за который мог бы держаться последние годы жизни» (12 августа 1946), «…мне внутри тяжело и не по себе. Никаких зацепок, никаких крючков» (14 марта 1948).
Еще несколько метафор, сходных по тематике и интонации, повторяются в дневниках регулярно.
Развитие темы Мюнхгаузена, тянущего себя за волосы из болота, – излюбленная философская метафора Вавилова «прыгнуть выше себя». В свою очередь, ее вариации («выскочить из себя» и т. п.) рисуют образ сознания, выходящего, стремящегося за установленные рамки. «Не нахожу места. Мысль ‹…› рвется за человеческие пределы…» (18 февраля 1941). «Расширяющиеся мысли обо всем, уходящие за пределы всего, мысли, охватывающие все» (21 февраля 1941). «Все настойчивее мысль о том, что все попытки прорваться сознанием через шаблон, через скорлупу условностей и трафарета – напрасные и похожи на самовытаскивание барона Мюнхгаузена из болота. // В этом, в частности, убеждает вот что: если взять за 2000–3000 лет сознательного существования человечества, общие мысли самых умных, общие и Эмпедоклу, и Ньютону, и Эйнштейну – эти мысли оказываются плоскими, примитивными и „внутрискорлупными“» (15 июня 1941). «Ограниченность сознания, знания, логики, всего естествознания, их внутренняя замкнутость в человеческом становятся все яснее. Выше себя не прыгнешь» (21 июня 1942). «Если сознанию суждено каким-то способом вырваться за пределы и границы, то статистически оно победит и станет чем-то вроде Бога» (11 июля 1942). «…людям либо придется добровольно умереть, либо опуститься в животный примитив, умерив сознание, либо пробить стену этих страшных трех измерений и что-то за ними увидать» (3 января 1943). Люди в большинстве живут в «зоологической плоскости», «исполняют „предначертания“», но «…может быть, иногда удается пробиться через твердую оболочку „зоологического сознания“ и заглянуть вовне и на себя самих» (23 января 1943). «Подняться выше себя самого не удается, и падаешь в безнадежности. А до конца жизни хотелось бы понять, разбить эту границу и сказать другим» (16 апреля 1943). «Можно ли так дальше жить? Или надо сверлить, сверлить и наконец просверлить оболочку, заглянуть наружу?» (4 июля 1945). «Все чаще приходит в голову мысль о полной замкнутости человеческого сознания. Это и грустно, и утешительно, и, по-видимому, верно» (16 ноября 1945). «Хочется прорвать какие-то завесы напоследок…» (25 августа 1946). «…хотелось бы выглянуть в окошко» (18 декабря 1946). «…хочется прорваться и посмотреть, „а как на самом деле“. ‹…› Высунуть свою голову из самого себя – нельзя» (27 июля 1948). «Перескакивание сознания за пределы, над природой – противоестественное и, вероятно, конец развития сознания. Но сейчас у меня так» (22 мая 1949). «Человеческое сознание, оказывается, может (сужу по собственному примеру) стремиться поглядеть на все [из]вне себя. Занять какую-то внешнюю к самому себе точку зрения» (7 мая 1950). «…сознание, вырывающееся за дозволенные пределы» (13 мая 1950).
Выход за пределы интеллектуальной нормы, разрушение умственных границ – лишь один из нескольких образов, передающих отношение Вавилова к сознанию.
Другая подобная метафора – «сход с орбиты». «Да, невесело быть человеком, выскочившим из орбиты» (30 декабря 1946). «При такой философии не мудрено „соскочить с орбиты“ в небытие и сознательно кончить с сознанием» (14 декабря 1947). «Человек ‹…› не может выскочить со своей орбиты» (18 апреля 1948). О себе: «Трагедия человека ‹…› соскочившего с предписанной природой орбиты» (3 июля 1948). «Хотелось бы сорваться с этой орбиты, выскочить» (13 сентября 1948). «Сошел с рельс людского трафарета и пока без орбиты» (31 декабря 1949). Вариация этого же образа, естественная для физика, понимающего орбиту математически, – потеря координат. «Давно сорвался с обычных человеческих координат, какие-то надмирные высоты…» (24 мая 1942). «…соскакиваю с одной системы координат на другую, не удерживаясь ни на одной» (15 апреля 1944). «„Человек, потерявший координаты“ – это довольно правильно определяет мое состояние последнее время» (9 мая 1945). «…у меня болезненная „одержимость“, не могу отвязаться, стать на привычную систему координат человеческих интересов определенного времени и места» (21 апреля 1946). «…мои координатные системы скачут одна за другой, и неизвестно, на чем остановиться» (12 декабря 1948). «Постоянное стремление сорваться с обычной системы координат…» (30 октября 1949).
Орбиты, с которых тянущее себя вверх сознание соскакивает (или хочет соскочить), обычно в небе (астрономический термин). Метафора сознания, возвысившегося над повседневностью, тут вдвойне уместна. Еще в ранних дневниках Вавилов употребляет выражение «смотреть на все „des point de vue de Sirius“» (16 июня 1915) – «С точки зрения Сириуса». 23 декабря 1941 г. – тот же мотив: «Смотрю на все как будто из другой звездной системы». «Сверхличная точка зрения на все» (8 ноября 1947) – в том числе на самого себя – упоминается во многих записях. «…подымаюсь до леденящих высот безысходного объективизма. Отсюда все факты начинают казаться такими же, как полет пера из вороньего крыла, поднятого порывом ветра» (29 ноября 1940). «Срываю и сорвал с себя многие житейские путы, физиологию, зоологию, куда-то поднялся. Но дальше нельзя» (11 июня 1942). «…сознание, соскочившее с житейских рельс и движущееся как-то поодаль, сверху. Не то изнутри, не то „с птичьего полета“, но, во всяком случае, смотрю не оттуда, откуда положено природой» (13 июня 1948). Высота и влечет – «…напоследок хочется на высоту, в настоящую науку и философию» (18 марта 1945), – и пугает. «Слишком высоки высоты, на которые задираюсь „для себя“» (25 мая 1947). Сознанию, зависающему над бездной «в попытках подняться все выше и выше» (14 ноября 1943), снова так нужен спасительный крюк: «Надо крепко зацепиться. Иначе повис в пространстве» (20 апреля 1950). В связи с этим образом – сознания, вознесшегося ввысь, – оригинальный смысл у Вавилова приобретает и образ «сверхчеловека». «Сверх-» в этом слове – не надменное превосходство, а возвышение над самим собой (в сверхчеловеки Мюнхгаузен тянет себя вверх из болота): «Surhomme’ом[515] все равно не станешь, выше себя не прыгнешь, а перестать быть человеком можно» (6 июня 1943). «Безнадежные и все же неизбежные попытки выйти из самого себя, подняться над собой, посмотреть на все „сверхчеловечески“» (18 февраля 1950). «Философия сознания, будто бы вырвавшегося из самого себя и на себя „сверху“ оглядывающегося. Фактически: сошел с предустановленных рельс, по которым все движутся, и очень часто нужно большое усилие, чтобы найти общий язык. Совсем не „сверхчеловек“, а просто „не-человек“» (21 мая 1950).
«Человек – только „в своем уме“» (30 декабря 1946)
В описанной ранее философской мизантропии Вавилова уже был слышен отголосок ощущения «я не такой».