у и злу. Лет десять тому назад я Франса возненавидел. Показался пустым, ломакой, «пархатым старикашкой», надуманным снобом и эстетом с дешевой политикой (особенно возмутило Revolte des anges[579]). Читаю сейчас с большим интересом (куда с бóльшим, чем Дюма и Конан Дойля). Это уже показательно. Да, зубоскальство по всякому случаю, иногда очень умное, иногда поверхностное. Философия Бержере: жизнь на нашей планете есть «болезненное явление, язва, словом что-то отвратительное, чего не бывает у здоровых и хорошо устроенных звезд».
Читаю «Петербург» Белого во втором варианте. Зачем читаю, не очень понятно. Читал 25 лет тому назад в 1-м варианте этот мучительный кривляческий бред с гениальными пятнами. Много я прочел за 1 ½ месяца в больнице и санатории. Но во всех случаях неудовлетворенность. Во всех случаях срыв и у Heller’a, у Eyth’a, Бенвенуто, Дюма, Конан Дойля, Франса, Сенкевича, Чапыгина; нигде не нашел полного напряжения гения, везде ремесло. Хотел бы это развить, но рука не подымается.
В детстве не мог читать Майн Рида, что-то отталкивало, читал Дюма и Эмара. А сейчас прочел «Охотников за черепами». Схематизированные до последней черты люди, мало чем отличающиеся от бизонов, коней и антилоп. Краснокожие скальпируют бледнолицых так же, как волки загрызают лошадей и буйволов. Голос расы, голос пола. Все совершенно случайно, и убийство людей так же просто и естественно, как дождь; совсем современный и, пожалуй, самый «глубокий» писатель, в смысле угадывания настоящего и постановки точек над «i». Гитлеризм в миниатюре. Флуктуационизм и материализм. И роман совсем не фантастический, а куда правдоподобнее «Анны Карениной» и «Бесов».
Приложение 3. О книге Томаса Карлейля (1795–1881) «Sartor Resartus. Жизнь и мысли герр Тейфельсдрека» (1831)
«Sartor Resartus» переводится с латыни как «Перекроенный портной». Это книга о книге. Вымышленный английский издатель пытается разобраться в рукописи немецкого философского труда «Одежда: ее происхождение и влияние» и узнать что-то о его загадочном авторе Диогене Тейфельсдреке из города Вейснихтво («Diogenes Teufelsdrökh» можно расшифровать как «Богорожденный Чертов Помет», «Вейснихтво» переводится с немецкого как «Неизвестногде»).
Авторская характеристика книги: «Сквозь несколько небольших отверстий мы могли взглянуть на внутренний мир Тейфельсдрека; его странный, мистический, почти магический Чертеж Мира» (с. 228). Главная идея вымышленной книги Тейфельсдрека многократно приводится в тексте автора-«издателя»: «…в одном этом многозначительном предмете: Одежда, если его правильно понять, заключается все, что люди думали, о чем мечтали, что делали и чем были; весь Внешний Мир и все, что он обнимает, есть только Одеяние, и сущность всякой Науки заключается в Философии Одежды» (с. 79), «…что есть Природа? О, почему не называю я тебя Богом? Разве ты не „живое Одеяние Бога“?» (с. 209), «Долог и полон приключений был путь: от этих, наиболее обиходных, осязаемых Шерстяных Оболочек Человека, через его удивительные Телесные Одеяния и его удивительные Общественные Уборы, вплоть до Одеяния самой Души его Души, до самих Времени и Пространства!» (с. 297)[580].
Многие известные личности на протяжении более чем полутора сотен лет признавали, что книга произвела на них сильное впечатление. Так, например, Х. Л. Борхес (1899–1986) вспоминал, как он был ошеломлен, прочтя в 17-летнем возрасте «Sartor Resartus» – многие страницы из него он запомнил наизусть ([Borges, 2000], с. 104). Карлейлю он обязан тем, что стал изучать немецкий.
Приведенные ниже отрывки из книги выбраны по принципу их сходства или интонационной близости с некоторыми философскими записями из дневников или совпадения некоторых нюансов биографий С. И. Вавилова и Диогена Тейфельсдрека (любовь к книгам, преклонение перед Гете, особая роль матери и т. п.).
Цитаты (орфография частично приведена к современным нормам) даются по изданию: Карлейль Т. Sartor Resartus. Жизнь и мысли герр Тейфельсдрека / Пер. Н. Горбова. – М.: Типо-лит. Т-ва И. Н. Кушнерев и К°, 1904. – 356 с.
«Люди умозрительного склада, – пишет Тейфельсдрек, – переживают иногда периоды, – сладкие, но многозначительные часы размышления, когда с удивлением и страхом ставите вы себе этот неразрешимый вопрос: Кто Я? Что это за существо, которое может сказать „Я“? (das Wesen, das sich Ich nennt?). Мир, с его шумной суетой, отходит вдаль, и, сквозь бумажные обои, сквозь каменные стены, сквозь толстые завесы Торговли и Политики, сквозь все живые и безжизненные покровы (Общества и Тела), которыми окружено ваше Существование, – сквозь все это взор проникает в пустую Глубину, и вы – один на один с Миром и вступаете с ним в молчаливое общение, как одна таинственная Сущность с другой».
«Кто я? Что такое это Я? Голос, Движение, Внешность; – некоторая воплощенная, получившая образ, Мысль Вечного Ума? Cogito, ergo sum. Увы, бедный Мыслитель, это мало подвигает нас вперед. Конечно, я есмь и еще недавно не был; но Откуда, Как, Для Чего? Ответ лежит вокруг; он написан всеми красками и почерками; он произносится на все тоны восторга и воплей в тысячеликой, тысячегласой, гармонической природе; но где тот острый глаз, то чуткое ухо, для которых это Богом написанное Откровение выскажет раздельно свою мысль? Мы пребываем как бы в бесконечной Фантасмагории, в Пещере Грез, – бесконечной, ибо самая слабая звезда, самый отдаленный век лежат не ближе нашего к ее пределам; звуки и многоцветные образы летают вокруг наших чувств; но Его, Недремлющего, Чье творение – и Греза, и Грезящий, Его мы не видим, и даже не подозреваем, кроме редких минут полубодрствования. Творение, скажут, находится перед нами, как великолепная Радуга; но Солнце, ее произведшее, находится сзади нас и скрыто от нас. И в этом странном Сне как цепляемся мы за тени, как будто бы они – сущности; и мы спим крепче всего тогда, когда мним себя наиболее бдящими! Какая из ваших Философских Систем есть что-нибудь иное, чем теорема грез, – одно частное, принятое на веру, когда и делимое, и делитель неизвестны? Ваши национальные Войны, с их Бегством из Москвы, ваши кровавые, полные ненависти Революции, – что все это, как не Сомнамбулизм больных Спящих? И эти сновидения, этот Сомнамбулизм есть то, что мы называем на Земле Жизнью; и большинство бродит в этом, не смущаясь, как будто может отличить правую руку от левой, а между тем мудр только тот, кто знает, что он ничего не знает».
«Достойно сожаления, что всякая Метафизика оказывалась доселе столь невыразимо бесплодной! Тайна Существования Человека все еще подобна тайне Сфинкса: загадка, которую он не может разгадать; и за незнание этой тайны он претерпевает смерть, худшую из смертей, духовную. Что такое все ваши Аксиомы и Категории, и Системы, и Афоризмы? Слова, слова! Из Слов искусно строятся высокие Воздушные Замки; Слова связываются крепкой известкой Логики, и однако ни одно знание не желает поселиться в этом замке. Целое больше части; как необыкновенно верно! Природа боится пустоты; какая это необыкновенная ложь и клевета! Далее: Ничто не может действовать иначе, как там, где оно находится; согласен от всего сердца; только Где же оно находится? Не будьте рабами Слов: Отдаленное, Мертвое, в то время когда я люблю его и стремлюсь к нему, и печалюсь по нем, – разве оно не Здесь, в самом полном смысле слова, с такою же достоверностью, как пол, на котором я стою? Но это самое Где с его братом Когда, суть искони первые художники нашей Пещеры Грез или, лучше сказать, холст (т. е. его уток и основа), на котором написаны все наши Грезы и Видения Жизни. Тем не менее, разве более глубокое размышление не доказало во всех странах и веках полную бесспорность того, что Где и Когда, столь таинственно неотделимые от всех наших мыслей, в сущности – только поверхностная земная прибавка к мысли, и что Видящий может различить их, когда они возникают из небесного Везде и Всегда; разве все народы не мыслили своего Бога Вездесущим и Вечным, – Существующим во всемирном Здесь, в вечном Теперь? Подумай хорошенько, и ты также найдешь, что Пространство есть только форма нашего человеческого Чувства, равно как и Время; нет Пространства, и нет Времени: Мы – мы сами не знаем, что такое Мы, – огненные искры, носящиеся в эфире Божества!»
«Так что весь этот Мир, кажущийся столь устойчивым, в конце концов есть только воздушный образ, и наше Я – единственная реальность, а Природа с ее тысячеобразным возникновением и разрушением – только отблеск нашей внутренней Силы, „фантазия нашего Сна“ или, как называет ее Дух Земли в Фаусте, живое видимое одеяние Бога.
В потоке Жизни, в буре Деяний
Я миром вращаю:
В нем направляю
Я Смерть и Рожденье,
Радость и Горе –
Живое волненье
Вечного моря.
Так по шумному Вечности рея Станку
Божеству я Одежду живущую тку» (с. 55–58).
«В глазах обыкновенной Логики, – говорит он, – что такое человек? Всеядное Двуногое, носящее Панталоны. В глазах Чистого Разума, что он такое? Душа, Дух, Божественное Явление. Вокруг его таинственного Я лежит под всеми этими шерстяными лохмотьями одеяние Плоти (или Чувств), сотканное на Небесном Станке; при помощи этого одеяния он открывается себе подобным и пребывает с ними в Единении или Разделении; он видит и создает для себя Мир с лазурными Звездными Пространствами и долгими Тысячами Лет. Он глубоко скрыт под этим странным Одеянием; он как будто запеленут в этих Звуках, Красках и Формах; он неразрешимо в них запутан, – и тем не менее это Одеяние соткано на небе и достойно Бога» (с. 69–70).
«Начало всякой Мудрости заключается в том, чтобы смотреть на Одежду пристально, даже вооруженным глазом, до тех пор, пока она не станет прозрачной». ‹…› «Счастлив тот, кто может проникнуть взором сквозь Одежду Человека (сквозь Одежду шерстяную, телесную и официальную – Банковых бумаг и Государственных бумаг) в самого Человека и различить, может быть, в том или другом Страшном Властителе более или менее бессильный Пищеварительный Аппарат, а в последнем Меднике, который стоит перед его глазами, – неисповедимую великую Тайну!»