Итак, вот эти серые кусочки, плавающие на поверхности, и являются тем, что профессор Топтыгин решил назвать «Грибом». На самом деле они не серые, серыми они кажутся только на фотографии. В принципе, эти кусочки не имеют цвета в человеческом понимании этого слова вообще. Каждый видит их по-своему.
Мы проводили опыты, и выяснилось, что одномоментно разным людям эти кусочки кажутся разными по цвету. Например, я видела их черными, а моя ассистентка — желтыми, а уважаемый профессор Топтыгин вообще фиолетовыми. Но и это еще не все. Дело в том, что эти кусочки еще и постоянно меняют цвет, но эта смена цвета также субъективна. Одним кажется, что цвет поменялся, другие утверждают — что остался прежним. Это уже не говоря о том, что каждый из этих кусочков мерцает и меняет свой цвет индивидуально. На данный момент я неспособна объяснить этот феномен.
Понятно, что цвет — само по себе субъективное понятие. Например, эскимосы различают более десяти оттенков серого, и каждый такой оттенок у них считается отдельным цветом, хотя глаз и мозг европейца на такое не способны. Некоторые дикие племена Амазонки наоборот различают только два цвета — красный и зеленый, других цветов для них просто не существует. Однако все, кого я просила посмотреть на Гриб, принадлежали к нашей русской культуре и не страдали дальтонизмом. Так что цветовосприятие у них по идее должно было быть одинаковым.
И тем не менее, все они видят цвет Гриба по-разному. Нам не удалось выявить в этом никаких закономерностей, кроме того, что одни люди видят Гриб в определенном цвете чаще других. Например, мне он большую часть времени казался черным, только иногда вдруг мерцал оранжевым. Я полагаю, что цветовосприятие Гриба зависит от личности и индивидуальности того, кто смотрит на Гриб. И не только в смысле устройства глаза.
Однако, мне не хотелось бы сейчас углубляться в эту тему, слишком мало информации и экспериментального опыта. Я только внесу предложение впредь обозначать цвет Гриба как «квалиевый» во избежание путаницы. Для тех, кто не знает — «квалиа» это понятие их психологии, означающее нечто субъективное, эмпирически непередаваемое другому человеку в принципе. Как цвет Гриба, например.
Итак, с цветом разобрались. Теперь давайте перейдем к структуре и составу. Тут мой доклад будет коротким. Гриб не имеет структуры или состава. Вообще не имеет...
Зал загудел, а потом взорвался криками. Сотрудников госбезопасности заявление Плазмидовой не особо впечатлило, зато ученые аж повскакивали с мест:
— Не может быть!
— Шарлатанство...
— Любое вещество имеет структуру...
— Что она говорит? Ее нужно отстранить. Дайте Гриб мне, я за пару часов...
— Как такое возможно? — громче всех заорал Топтыгин, угрожающе размахивая портфелем.
— Тишины, товарищи, — потребовал генерал Бидонов, — Вы же все-таки вроде ученые, а не члены ЦК. Ведите себя прилично, пожалуйста.
Воцарилась тишина, Плазмидова внимательно посмотрела на профессора Топтыгина:
— Вы смотрели на Гриб в микроскоп, профессор?
— Да, конечно.
— Что вы увидели?
— Ничего... Но... Но я решил, что Гриб имеет слишком малую молекулярную структуру, и его молекулы невозможно рассмотреть в обычный...
— Гриб не имеет молекулярной структуры, — жестко перебила Плазмидова, — Ни молекулярной, ни атомарной. Это вообще не вещество в обычном смысле этого слова. Это некая полностью бесструктурная субстанция.
— А вы смотрели... — начал было спорить Топтыгин.
— Смотрела, профессор. Я использовала «Глаз Ильича». Это самый мощный в мире на данный момент микроскоп, он есть только у нас и в единственном экземпляре. Он способен давать разрешение в одну сотую нанометра. Это в десять раз меньше, чем расстояние между атомами углерода в алмазе, если кто не знает. И в Грибе нет никаких атомов. Ни молекул, ни атомов.
Зал молчал. Даже Топтыгин стушевался. Но Плазмидова видимо решила наказать профессора за дерзость и сомнения в ее компетенции:
— Вы сделали пробы, профессор?
— Я... — замямлил Топтыгин, — Ну да. Основные, конечно же...
— А я сделала все возможные пробы, известные современной аналитической химии, — перебила старуха, — Гриб ни на что не реагирует. Ни с чем не вступает в контакт. Он не горит в огне, не сжигается кислотами, никак не реагирует на радиацию или температуру, даже на экстремальную. Ему плевать на жар и холод. Я еще не пробовала сбрасывать на Гриб атомную бомбу, но это только потому, что мне ее не выдали. Но я думаю, что он переживет даже это. Мы имеем дело с абсолютно инертной субстанцией, при этом не имеющей никакой внутренней структуры вообще. Гриб ни с чем не может взаимодействовать, поскольку сам ни из чего не состоит.
— Но возможно его внутренняя структура настолько мала, что... — снова затянул свою волынку Топтыгин, но его перебил толстый усатый ученый, сидевший в первом ряду:
— Позвольте, но ведь тогда выходит, что Гриб должен быть абсолютно твердым телом, так?
— Так то, да не так, — прокаркала Плазмидова, — Дело в том, что Гриб можно легко разломать руками или разрезать ножом. Да я сама это делала. По-вашему я настолько сильна, чтобы разломать абсолютно твердое тело?
Зал испуганно зашептался. Генерал Бидонов слышал, что чаще всего в шепоте ученых звучали слова «невозможно» и «немыслимо». Но генерала это мало волновало, ему самому невозможно хотелось отправиться в туалет и облегчиться. В мочеиспускательном канале жгло и резало.
— Но ведь такого не может быть! — жалобно произнес толстый усатый ученый, — Вещество без молекулярной и атомарной структуры, даже если допустить его существование, нельзя разломать руками, его вообще нельзя ничем разломать. Может быть вы, хм... Уж простите... Может быть вы ошиблись?
— Она не ошиблась, — обреченно сказал Топтыгин, — Все так. Гриб действительно можно ломать и резать без всяких усилий. Я пробовал. Он вообще мягкий на ощупь, как масло. И при этом не имеет внутренней структуры. Профессор Плазмидова права. Да-да, товарищи. Да... Но как в это поверить? Как? Вы понимаете, что это означает?
— Что мы ничего не знаем о мире вообще, — подытожил толстый ученый.
Все замолчали, на лицах присутствующих был ужас. Даже сотрудники госбезопасности помрачнели, заразившись растерянностью от ученых. Все смотрели на Плазмидову, как напуганные внучата, ищущие спасения у любимой бабушки.
— Мне нечем вас утешить, товарищи, — холодно прокаркала старуха, — Все так. Мы ничего не знаем о мире. И конкретно о Грибе тоже. Абсолютно непонятно, каким образом он излечивает детей. По идее абсолютно твердая и инертная субстанция не должна никак взаимодействовать с окружающим миром, и с детьми в частности.
Я, как и все вы, признаться, впечатлена экспериментами профессора Топтыгина. И я проверила все возможные потенциальные механизмы, посредством которых Гриб мог бы взаимодействовать с детьми. Ничего не обнаружено, абсолютно ничего. Гриб не уменьшается в размерах, его вес остается постоянным, а значит, он не наполняет воздух никакими спорами, и не посылает больным детям собственные частицы. Он не излучает волн или радиации. Он не изменяет электрическое поле. Похоже, мы сегодня здесь хороним материализм, товарищи.
— Я бы просил вас быть корректнее и воздержаться от подобных высказываний, товарищ Плазмидова, — вкрадчиво произнес генерал Бидонов.
— Но ведь должно же быть хоть какое-то объяснение! — неожиданно взревел толстый усатый ученый.
— Да, профессор Плазмидова, вы посрамили сегодня наши седые головы, — заорал Топтыгин, — Что вы сама думаете обо всем этом? Скажите нам!
— Скажите, профессор!
— Хотя бы теорию!
— Хотя бы очень плохую теорию!
Ученые мужи и дамы заревели, как подстреленные медведи. Генерал Бидонов с неудовольствием заметил, что к ним присоединились даже некоторые офицеры госбезопасности.
— Ладно, — сказала старуха, и все сразу же заткнулись, повисла тишина, — Но сперва позвольте мне озвучить один тезис и задать один вопрос.
Тезис таков — я полагаю, что сколько бы сил мы не потратили на дальнейшие исследования, мы никогда больше ничего не узнаем о Грибе. Гриб представляет собой типичную «вещь в себе». С ним невозможно взаимодействовать, а значит, его невозможно изучать. Кроме того, он уникален, другой подобной субстанции у нас нет. И из этого всего следует, что ответов на свои вопросы мы не получим никогда.
А теперь вопрос. Что думаете вы сами? У меня есть теория, да. Но сперва я хотела бы послушать вас.
Все молчали, затаив дыхание.
— Топтыгин, — заявила Плазмидова тоном старой сварливой школьной учительницы.
— Что?
— Ваши соображения, профессор Топтыгин. Вы в своем докладе очень сильно восхищались Грибом. Дескать, смотрите, какое чудесное лекарство от всех хворей для детишек и котяток. Но вы крупный ученый, врач, насколько мне известно. И, как у врача, у вас должно быть обоснование механизма лечения, хотя бы теоретическое. Я вас слушаю. И про то, как по-вашему мы ломаем руками абсолютно твердое тело, тоже расскажите. И постарайтесь при этом остаться материалистом. А то генерал вас прямо здесь арестует. Я слушаю вас, профессор.
Топтыгин нервно почесал собственную длинную седую бороду:
— Боюсь, что мне нечего сказать, коллега. Я практик, не теоретик. Я вижу, что это действительно удивительное средство, и оно работает. А объяснений у меня нет. Считайте, что я расписываюсь в собственной некомпетентности, коллега.
— Коллегами будете называть молоденьких медсестер у себя в больнице, — прокаркала Плазмидова, — Я вам не коллега. А объяснения вы не дали. Расписаться в некомпетентности большого ума не надо.
Топтыгин покраснел и опустил глаза.
— Еще версии? — поинтересовалась Плазмидова.
Усатый толстяк кашлянул:
— Может быть, мультивселенная? Ну, знаете, есть теория, что мир состоит из множества вселенных. И в них вещество может иметь самые разные формы и свойства. Возможно, Гриб попал к нам из параллельной вселенной.