Будто выстрел, раздался крик Саши:
— Узел! Узел на кронблоке развязался!
Не дожидаясь полной остановки тракторов, Саша метнулся к вышке. Он неловко вскочил на салазки, чуть не сорвался, но успел ухватиться за поручни трапа буровой и, гремя подковками ботинок, побежал вверх. Курбан если и помедлил, то секунду и тоже кинулся к трапу, перескакивая через две ступеньки, бросился догонять Сашу. Трактористы выскочили из кабин, отбежали подальше на всякий случай, потом собрались вместе. Они переглядывались, пожимали плечами, удивляясь, как это Ахметов уследил за узлом троса на таком расстоянии.
Тем временем Саша добрался до кронблока и воочию убедился, что с узлом ничегошеньки не случилось. Подскочивший Курбан, увидев ошибку Ахметова, с превеликим удовольствием высказал все накипевшее у него на душе за несколько тревожных секунд. А накипело столь много, что понадобились минуты, чтоб излить это.
Саша только улыбался, слушая Алиева.
— Ну, чего, чего ты зубы скалишь? А? Чего смешного? Клянусь, бить за такие штучки надо!
— Так бей! Чего ждать? Я не обижусь.
— Дурной ты какой-то… — покосился на Ахметова Курбан и повернулся, чтоб идти вниз, но Саша удержал его за плечо.
— Ты пойми, дорогой, мне ведь снова доверили буровую. Я ж руки на себя наложу, если с ней что случится.
Выслушав его, Курбан нахмурился.
— Вот что… Иди-ка ты от нас вперед. Иди. А мы приведем туда вышку. Я тебя понял, но ребята у меня очень горячие. Ты лучше топай вперед.
И, спустившись вниз, Ахметов ушел, провожаемый недоуменными взглядами. Не зная, чем объяснить своим товарищам тревогу, поднятую Сашей, неторопливо сошел на песок Курбан.
Однако встретились они на месте, где было решено разбуривать новую скважину, достаточно миролюбиво и ни словом, ни намеком не попеняли Саше. Трактористы поняли взвинченное вновь возвращенным доверием состояние души Ахметова.
Прошло около двух суток после начала грифона, когда скважину забурили под кондуктор, направляющий ствол скважины. Все это время на буровой присутствовал инженер производственно-технического отдела Непес Тугунбаев. Двести метров ствола прошли за смену, и Саша Ахметов чувствовал себя героем. Удельный вес глинистого раствора решили пока не увеличивать. На этом настоял начальник конторы — Субботин. Ведь тогда бы отпал главный козырь обвинения его против Субботина-младшего, переведенного в шоферы. Машина Алексея обслуживала буровую Ахметова.
После завершения вертикальной части ствола, турбобур был поднят, и в месте соединения инструмента с бурильной колонной поставили специальный отклонитель. Он-то и станет направлять турбобур под строго определенным, высчитанным заранее углом к оси колонны.
Целая система особых приборов, установленных на буровой, сориентировала изогнутый инструмент по азимуту в желаемом направлении. По мере углубления скважины отклонители меняют в строго определенном порядке, потому что необходимо соблюсти расчетную кривизну скважины. Чтоб представить себе всю сложность наклонного бурения с выходом забоя скважины близко к забою аварийной, достаточно взять нитку и, воткнув в противоположную стену иглу, попробовать с ходу попасть ниткой в игольное ушко.
— И все-таки, — заканчивал свое выступление на заседании комиссии главный инженер треста, — несмотря ни на какие объективные данные о наличии не предусмотренных технологией бурения очень высоких внут-рипластовых давлений, не исключена возможность и даже вероятность того, что при внимательном отношении к ведению бурения, пристальном наблюдении за поведением глинистого раствора, выходящего из скважины, мастер Субботин мог бы своевременно заметить, а следовательно, и предотвратить, проведенной вовремя дополнительной закачкой утяжеленного глинистого раствора в скважину, как газопроявления в виде выброса, так и дальнейшие последствия — открытое фонтанирование, приведшее к возникновению пожара, а затем развитие грифона, так как…
Тут Тигран Мушегович выключил свой слуховой аппарат и с явным удовольствием погрузился в тишину. Но прежде чем задуматься над сутью сказанного главным инженером треста, Севунц подивился постановке дыхания выступавшего. Больше минуты, словно бесконечная лента, тянулась фраза, а он не переводил дыхания. Что значит опыт!
Уже вторую неделю Тигран Мушегович находился в песках Каракумов, наблюдая за ликвидацией грифона. Девять скважин за это время было пробурено, в девять раз увеличился выход газа из пласта, а давление в нем почти не упало.
Одну из скважин вел Алексей Субботин. Уже после выхода на пласт первых буровых стало ясно, что претензии к старшему мастеру Субботину-младшему необоснованны, но начальник конторы бурения Субботин-старший отказался назначить А. М. Субботина даже бурильщиком в бригаду. Понадобился приказ более высокого начальства.
Скважина, которую бурила бригада Ахметова, — наклонная, вышла забоем к стволу аварийной скважины. В нее началась закачка сверхтяжелого цементного раствора. Двое суток, будто в бездонную бочку, качали цемент насосы. И лишь на третьи сутки утром столб воды в кратере грифона начал час от часу становиться меньше. Укорачивалось, меркло и пламя над грифоном. Потом в бурой взбаламученной воде, наполнявшей кратер, появились серые прожилки.
Уже вечером столб воды опал, и ее поверхность лишь отдаленно напоминала кипение. Газ еще пробивался мелкими струйками. Крохотные, будто болотные огни, бродили в кратере. Потом и они погасли.
Грифон был задавлен.
«Что ж, — размышлял Тигран Мушегович, — тогда Михаил Никифорович поступил правильно: он не мог своей волей до окончательного вывода — решения комиссии, доверять буровую Алексею Субботину, как он не доверил бы и никакому другому мастеру, оказавшемуся в положении Алексея».
Однако дальше поведение Субботина-старшего оказалось не таким безусловным. Балок, в котором обитал Тигран Мушегович, стал своего рода «Швейцарией», как шутил Севунц, этакой нейтральной территорией, где проходили встречи «враждующих» сторон. Больше всего споров шло вокруг бурового автомата, о котором много говорил Алексей.
— Не говори гоп, пока не перескочишь, — останавливал Алексея Михаил Никифорович. — Мечтал много об автомате, вот и упустил скважину. Надеялся бы на свою голову — лучше бы было.
— Не передергивайте.
— Что?
— При чем здесь мечты, когда дело в двух-трех годах — и буровая-автомат станет работать здесь. Вот тут, на этих газоносных площадях пустыни.
— Будет… Может, и будет. Только уж к автомату-то я безголового мечтателя не поставлю. А то начнет мечтать о том, что и бурение АСУ поведет.
— И поведет.
— Знаю! Вперед тебя знаю! — зарывался Субботин-старший. — Мечтай, но не портачь, не губи скважину.
— Я вел бурение…
— Именно «вел», — качал головою Михаил Никифорович, тоном голоса упирая на прошедшее время глагола.
Тут уж приходилось вмешиваться Тиграну Мушеговичу. И он вмешивался, успокаивая не в меру расходившегося Субботина-старшего. Хотя Тигран Мушегович прекрасно понимал: досада Михаила Никифоровича шла от искренней привязанности к Алексею. Субботин-старший и в мыслях никогда не допускал, что на буровой его Алешки может произойти такой страшный случай и его сыну, Алешке, понадобятся оправдания в невиновности. А на самого Субботина-старшего начнут поглядывать с сочувствием, с жалостью, соболезновать.
Нет уж, тут душа Субботина-старшего бунтовала, а сердце срывало злость на сыне. Для него полное оправдание комиссией значило много больше, чем для кого бы то ни было другого. Редко в жизни человека бывают моменты, от которых зависит все его дальнейшее существование. И вот подобным поворотным пунктом было решение комиссии для Алексея. Прежде всего вывод касался мастера: он не позволял себе даже тени сомнения в собственной правоте — никаких нарушений не допускал.
Иначе он в ответе за Алты, прежде всего за Алты. Он останется жив, в этом уже никто не сомневался, даже работать он сможет, но ожоговые шрамы изуродовали не только его тело, но и лицо…
Если мастер был виновен, доверят ли ему в будущем работу, серьезную работу инженера-буровика. Могут и не доверить. Тогда крылья мечты Алексея подрезаны. Жизнь не задалась.
И, наконец, — Алексей нарочно оставлял это на конец, — как сложатся отношения с Гюльнарой. Она заранее смирилась в душе с его виновностью. Считала, правда, любое решение не может повлиять на ее чувство к нему… Подобного он не смог бы вынести. Его должны, обязаны признать невиновным в аварии и последствиях… Иначе как же он сможет смотреть ей в глаза, быть с нею!
Тут Тигран Мушегович тоже был поверенным. Хотя Алексей не много говорил о своих отношениях с Гюльпарой, Севунц понимал, что заботили они Алексея очень сильно. Салахова выписалась из больницы в конце второй недели после случившегося. Она так и не вспомнила встречи с коброй, но с каким-то почти маниакальным упорством считала, будто Алексей в чем-то нарушил технологию бурения. Они виделись, но Субботин-младший держал себя отчужденно.
— Они со мной решат, а я тогда с ней решу, — проговорил вчера, будто невзначай, Алексей. Он приезжал вместе с вахтой на буровые и, словно на работу, являлся в вагончик к Тиграну Мушеговичу. Так было до того времени, когда ему все-таки доверили буровую. Но и потом он ежедневно навещал Глухаря, догадавшись о молчаливом сочувствии Тиграна Мушеговича.
Так вот, выслушав это, вроде бы вскользь сказанное Алексеем решение, Тигран Мушегович, подумав, проговорил:
— Разве ты так же сказал бы, будь она твоей женой?..
Тигран Мушегович знал, что и зачем он сказал.
Севунц среди всех окружавших Алексея людей был единственным, на кого катастрофа буровой не наложила тяжелого психологического отпечатка. Для всех грифон — ЧП. Для Тиграна Мушеговича — вещь обычная, как для врача-хирурга операция по поводу прободной язвы желудка: сложная, но не выходящая за рамки его должностных обязанностей. Это позволяло Глухарю внимательнее, чем другим, приглядываться к людям и безусловно поверить, что мастер Субботин-младший никогда не позволил бы себе нарушить технологию бурения, а бурильщик Остап Третяк, помощник бурильщика Есен Тонтогулов или переведенный в буррабочие Саша Ахметов промолчали бы о каком-либо нарушении…