Нечто подобное уже было в его жизни, когда упование оказывалось сильнее животного страха, а любовь и смирение пересиливали ужас кромешного небытия, которое рисовало больное воображение.
Однажды кузнец Севостьянов разбил ему голову черенком лопаты. Тогда Григорий упал, обливаясь кровью, а Севостьянов испугался, что убил его, и потащил к фельдшеру, умоляя со слезами: «Только не умирай, Гриша, голубчик, только не умирай!» И стало Распутину в ту минуту так жалко этого кузнеца, что никакой страх за свою жизнь, которая могла сейчас оборваться в любую минуту, не способен был превозмочь это умаление, дошедшее до крайности, до полного понимания своей ничтожности и слабости перед лицом искреннего покаяния человека, совершившего злодейство. Но тогда не понял, что дало ему силы стать другим и не озлобиться, не пожелать этому Севостьянову сурового наказания и простить его искренно. И вот теперь, когда заблудился в лесу, осознал, что пребывает в раю, потому что рай – это и есть он сам, а грех, злоба, страсти ли мимоестествененны, то есть мимо Божественного естества человеческого устремлены, и потому места им в раю нет.
Лес расступается перед человеком, деревья и ветви раздвигаются перед ним, и он вновь оказывается на околице села, где уже все гомонят, жгут факелы, чтобы идти искать Григория. Знают, конечно, местные, что медленный лес порой забирает людей. Это случается нечасто, но по весне происходит почему-то. То ли потому, что, устав от зимней хмари и темноты, убегают люди в лес, чтобы надышаться весенним духом, забываются, пьянеют и уже не могут найти дорогу обратно. То ли потому, что озверевший от дикости одиночества за зиму лес насыщается живым духом, голосами и запахами человека, специально водит людей кругами, незнакомыми тропами, чтобы оставить их где-то в своих непроходимых кущах и не отпустить от себя до самой их смерти, а потом и хоронит у себя в дебрях, о которых не знает никто.
Даже охотники-следопыты, и те не знают.
После того случая все в Покровском стали замечать, что с Григорием начали происходить странные вещи. Он, например, мог разговаривать с животными и птицами, а они, на удивление, слушали его и отвечали ему. Мог смотреть на человека внешне здорового и прозревать, каким он недугом страдает и как этот недуг излечить. К нему стали прислушиваться, его стали бояться. В это же время Григорий вместе с иеромонахом Даниилом, принявшим постриг в честь великого пророка, умевшего толковать сны, стал совершать паломничества по монастырям, а когда возвращался с богомолья, то рассказывал чудные вещи:
– во время чтения на трапезе жития преподобного Симеона Верхотурского с паломником по имени Александр случился приступ падучей, и тогда духовник монастыря отче Мелхиседек на глазах у всех изгнал нечистого демона из несчастного, которого в беспамятстве унесли в братский корпус, но на следующий день он был совершенно здоров;
– в келье, куда поселили Григория, до него жил некий старец Варлаам, который незадолго до того скончался, в келье не было никакой мебели, только узкая, сооруженная из фанерных коробов лежанка, спать на ней было неудобно, острые деревянные ребра впивались в спину и бока, и молодой паломник по неопытности своей начал роптать, но явившийся ему во сне седой старец, похожий на Серафима, но назвавшийся при этом Варлаамом, сказал ему: «Терпи, брате, муки здешние, дабы избежать мук тамошних»;
– Успенским постом в Верхотурский монастырь привезли отрока, страдавшего от неизвестной болезни, был он немощен от рождения, плохо говорил, а передвигаться мог только при помощи матери или старших сестер своих, взгляд имел тусклый, недетский, будто бы принадлежавший больному озлобленному старику, и никогда не улыбался, на мальчика случайно обратил внимание местный юродивый Петя-кащей, который неожиданно стал кидаться в подростка камнями, поднялся крик, одни бросились спасать ребенка, а другие стали совестить юродивого, который при этом не унимался и продолжал швырять камни, некоторые из которых достигли своей цели, и отрок вдруг стал смеяться, хотя ссадины его набухли, потемнели и начали сочиться, впоследствии выяснилось, что у несчастного была «дурная кровь», и ее надо было выпустить, чтобы ему стало легче.
А потом Григорий Ефимович уехал в Петербург.
«Мои мысли и размышления» Григория Рапустина.
Издания 1914 и 1915 года
Портрет Матвея Тимофеевича Шевкопляса.
Неизвестный художник. 1916
Информация о том, что тело Распутина увезли в Покровское и там предали земле, в результате не подтвердилась. Из слухов, ходивших по Петрограду, выяснилось, что было принято высочайшее решение похоронить Григория Ефимовича в Царском Селе на территории Серафимовского убежища-лазарета, основанного Анной Вырубовой, и строительство которого силами служащих Отдельной батареи воздушной артиллерийской обороны Императорской резиденции велось под командованием полковника Владимира Никаноровича Мальцева. Здесь же, на территории убежища, еще в ноябре 1916-го началось возведение храма во имя святого Серафима Саровского, закладку которого в присутствии царской семьи и Григория Ефимовича Распутина освятил епископ Мелхиседек (Паевский).
К декабрю шестнадцатого года был построен цокольный этаж храма.
Эта местность – Кузьминское шоссе и Александровский парк – традиционно считалась режимным объектом, а после начала войны охрана гигантского периметра только усилилась.
По слухам, место строительства храма часто посещала Александра Федоровна в сопровождении дочерей и Анны Вырубовой, это дало повод говорить о том, что цинковый гроб с телом Распутина, следы которого потерялись после его вывоза из Чесменской богадельни, находится именно тут.
Впрочем, все это до поры было лишь плодом досужих вымыслов.
Все открылось лишь в феврале 1917 года…
Служащий Отдельной Царскосельской батареи противовоздушной обороны капитан Климов имел особое искательство к розыску места захоронения Распутина.
С той надобностью еще в декабре 1916 года он совершал самостоятельные походы в сторону Кузьминского шоссе и Александровской плотины.
По пояс в снегу он пробирался по направлению укатанной санями и автомобилями дороги, которая вела в сторону Серафимовского убежища-лазарета, но всякий раз натыкался на жандармский кордон и бывал остановлен. Узнав о нездоровом интересе своего подчиненного к могиле Григория Ефимовича, полковник Мальцев перевел его из Царского Села в другое подразделение, но после Февральской революции, когда Мальцева арестовали, Климов вернулся на прежнее место службы и уже в должности командующего Отдельной батареей продолжил свои поиски.
В январе 1908 года праведный Иоанн Кронштадтский возвещает:
– Могилы моей не ищите…
В январе 1916 года капитан Климов докладывает:
– С группой революционно настроенных солдат мы выдвинулись к месту возведения церкви Серафима Саровского в глубь Александровского парка.
Стройка здесь уже давно не велась, сооружения и строительные леса были засыпаны снегом, а некогда широкая дорога не чищена. Пришлось торить узкую тропинку, которая петляла между деревьями. Путь занял довольно много времени, и когда мы прибыли к укрытому досками фундаменту церкви, то уже начало смеркаться. Это была мрачная и дремучая местность, бывать в которой мне раньше не приходилось. Солдаты принялись расчищать фундамент лопатами, которые я им приказал взять с собой. Дело шло довольно быстро, но поскольку и темнело довольно быстро, то пришлось зажечь припасенные керосиновые лампы. Тени наши метались по черным стволам деревьев, и все это напоминало какую-то дьявольскую пляску посреди ночного зимнего леса. Убрав снег, мы принялись скидывать доски, которыми было прикрыто каменное основание.
В первую очередь открылась алтарная часть, в полу которой на себя обратил внимание наглухо забитый деревянный люк квадратной формы. Пришлось изрядно повозиться, чтобы его распечатать. Внутри оказался склеп, и только после того как в него опустили лампу, мы поняли, что нашли могилу Распутина. Нетерпение и возбуждение овладело нами. Уже безо всяких церемоний солдаты принялись ломать деревянную раму люка, чтобы забраться в склеп. В неверном свете керосиновых ламп мы разглядели огромный цинковый гроб, стоявший на постаменте. В крышке гроба был проделан специальный иллюминатор, в который можно было наблюдать лицо покойника, обернутое кисеей. В отверстие на его лбу был вставлен ватный тампон, глаза закрыты, а усы и борода тщательно промыты и натерты лампадным маслом. Это было дикое зрелище, но нас ничто не останавливало. Наконец один из солдат с торжествующим криком добрался до гроба и, запустив руку в иллюминатор, достал образ Божией Матери «Знамение», который, как выяснилось впоследствии, царица привезла из паломнической поездки в Великий Новгород. В то богомолье по новгородским монастырям и храмам она ездила с дочерьми и фрейлиной Вырубовой. На обороте иконы стояли подписи всех участников того паломничества, которое было совершено по благословению Распутина. Извлекать гроб мы решили на следующий день, а пока прикрыли вход в склеп досками и присыпали их снегом.
До казарм мы дошли уже в кромешной темноте, продолжая обсуждать по дороге нашу страшную находку.
Далее капитан Климов сообщает, что утром следующего дня гроб Распутина был вынут из склепа и на грузовике доставлен в Царскосельскую ратушу, где его выставили для проведения экспертизы. Хотя здание ратуши и было взято вооруженными солдатами под охрану, и к нему даже подогнали броневик, это не мешало собравшимся многочисленным зевакам отрывать от гроба части цинковой обшивки на память, ведь многие их считали чудотворными.
Капитан Климов заканчивает свой доклад.
– Матвей Тимофеевич Шевкопляс заканчивает свою деятельность в Царском Селе. Он поставлен в известность, что отныне все грязелечебные процедуры во дворце отменены и ему следует немедленно отбыть в Саки. Он пытается возражать, говоря, что наследнику стало значительно лучше и прерывать лечение никак нельзя. Однако ему сообщают, что это не прос