[35].
Феофан поведал 13-й Комиссии, как Распутин «…студентам Академии, которых он видел впервые, верно сказал — одному, что тот будет писателем, другому… указал на болезнь его, а третьему пояснил: „Ты простая душа, но этим злоупотребляют твои друзья…“» Уже в ту пору Феофан поверил в то, что Григорий — Божий человек.
И тем не менее в родном селе Распутин не мог свободно говорить людям о Боге. У себя в доме учить людей Слову ему не разрешали, на приходскую церковь Распутин не претендовал. Тогда он принимает решение построить у себя на селе еще одну церковь, в которой звучало бы Слово Божие. И чтобы добиться этого, Григорий решает направиться прямо в Петербург и поговорить об этом деле либо с царем, либо с кем-либо из высшего духовенства.
Митрополит Вениамин пишет о том, как Распутин добрался до Казани, получил рекомендательное письмо к ректору Духовной академии Сергию. На квартире у Сергия Вениамин впервые его и увидел: «Распутин сразу произвел на меня сильное впечатление как необычайной напряженностью своей личности (он был точно натянутый лук или пружина), так и острым пониманием души: например, мне он тут же строго задал вопрос: „Что же? Чиновник или монах будешь?“ Об этом моем тайном намерении знал только один о. Феофан, никто другой… О. Феофан всецело увлекся пришельцем, увидев в нем конкретный образ „раба Божия“, „святого человека“. И Распутин расположился к нему особенно.
Начались частые свидания их. Я, как один из близких почитателей о. Феофана, тоже уверовал в него как „старца“ и был постоянным слушателем бесед его с моим инспектором. А говорил он всегда очень остроумно. И вообще, Распутин был человек совершенно незаурядный и по уму, и по религиозной направленности. Нужно было видеть его, как он молился в храме: стоит точно натянутая струна, лицом обращен к высоте, потом начнет быстро-быстро креститься и кланяться.
И думаю, что именно в этой исключительной энергии его религиозности и заключалось главное условие влияния на верующих людей. <…> Как-то все у нас „опреснилось“, или, по выражению Спасителя, соль в нас потеряла свою силу, мы перестали быть „солью земли и светом мира“. <…> Было общее охлаждение в нас… И вдруг появляется горящий факел»[36].
И этот горящий факел направлялся теперь в Санкт-Петербург.
Глава 5Встреча с Семьей
«Он был светильник, горящий и светящий; а вы хотели малое время порадоваться при свете его».
«Все ученые и знатные бояре и князья слушают от любви слово правды, потому что, если в тебе любовь есть, — ложь не приблизится».
Матрена Распутина пишет, вспоминая то время, когда отец впервые оказался в Петербурге: «Потом слишком многие из участников событий времени появления в Петербурге отца утверждали, что это он принес несчастье двору и России. Но всякому непредвзятому человеку видно, что это совершенно не так. Он стремился помочь, но болото оказалось слишком топким. „По грехам нашим и кара“».
Итак, бедный мужик прибывает в столицу с рекомендательным письмом, которым он вряд ли когда-то воспользовался, и с одним рублем денег. Приходит для того, чтобы получить разрешение на постройку церкви и найти деньги на ее строительство. Вот как он сам об этом пишет: «Я простой мужичок, когда вообще благодетелей искал, ехал из Тобольской губернии с одним рублем, посматривая по дороге по Каме, как господа лепешки валяли в воду, а у меня и чайку нет на закладку. Как это было пережить! Приезжаю в Петербург… выхожу из Александро-Невской лавры, спрашиваю некоего епископа духовной академии Сергия. Полиция подошла, „какой ты есть епископу друг, ты — хулиган, приятель“. По милости Божией пробежал задними воротами, разыскал швейцара с помощью привратников. Швейцар оказал мне милость, дав в шею; я стал перед ним на колени, он что-то особенное понял во мне и доложил епископу; епископ признал меня, увидел, и вот мы стали беседовать тогда. Рассказывал мне о Петербурге, знакомил с улицами и прочим, а потом с Высокопоставленными, а там дошло и до батюшки царя, который оказал мне милость, понял меня и дал денег на храм»[37].
То, что могло показаться кому-то невозможным, осуществилось в жизни Григория. Григорий не только получил деньги и разрешение на строительство храма, но и сразу же вошел, ворвался в высшее петербургское общество — не с тем, чтобы слиться с ним, а с тем, чтобы научить его, точно так, как учил он в кружке своих последователей из Покровского.
По-видимому, Сергий познакомил Распутина с архимандритом Феофаном, который был духовником царской семьи. Феофан с первого взгляда полюбит Распутина и признает в нем Божию искру, даже пламя. Радзинский сообщает, ссылаясь на доставшиеся ему от М. Ростроповича материалы Следственной комиссии: «Как-то он (Сергий) пригласил нас к себе пить чай и познакомил впервые меня, нескольких монахов и студентов с прибывшим к нему Божьим человеком, или „братом Григорием“, как мы тогда называли Распутина… Он поразил всех нас психологической проникновенностью. Лицо у него было бледное, глаза необыкновенно проницательные, вид постника. И впечатление производил сильное…
В то время находилась в плавании эскадра адмирала Рождественского. Поэтому мы спросили Распутина: „Удачна ли будет его встреча с японцами?“ Распутин на это ответил: „Чувствую сердцем, утонет…“ И это предсказание впоследствии сбылось в бою при Цусиме»[38].
Феофан уговорил Распутина переехать к нему и показывал старца как достопримечательность высшему свету, в который был вхож. Спустя несколько лет отношение Феофана к Распутину резко изменится. Произойдет это тогда, когда Феофан в великой ревности заметит, что царь с царицей более слушают Григория, чем его, Феофана. Более того, речь шла не о каких-то второстепенных вопросах, а о вопросах первостепенной государственной важности — войны и мира.
Но в первое время Феофан, долго присматривавшийся к Распутину, вынес глубокое убеждение, что видит перед собой незаурядного представителя нашего простонародья, который достоин того, чтобы о нем услышала императрица, всегда интересовавшаяся людьми, сумевшими подняться до высоты молитвенного настроения. Митрополит Евлогий вспоминал: «Архимандриту Феофану, человеку высокой подвижнической жизни, Распутин показался религиозно значительной, духовно настроенной личностью, и он вовлек в знакомство с ним саратовского епископа Гермогена, который с ним и понежился. Архимандрит Феофан был духовником великих княгинь Милицы Николаевны и Анастасии Николаевны — „черногорок“; к ним Распутина он и привел, а они ввели его в царскую семью»[39].
«В сферу личной жизни императрицы вошел Распутин. Она не искала его. Он был введен к ней архимандритом Феофаном, указавшим на него, как на „старца“, на котором почиет благодать Божия»[40], — вынес свое суждение саратовский губернатор П. П. Стремоухов. «Старец, на котором почиет благодать Божия» — таков был вердикт Феофана, одного из самых главных духовных пастырей России. И это был верный вердикт.
Сам Феофан на допросе 13-й Комиссии отрицал, что это он познакомил семью с Распутиным. Скорее всего, он не лукавил — он был слишком умен, чтобы представлять Семье Распутина. Ведь он сам когда-то был приведен во дворец черногорскими принцессами, с которыми был близок и которые представили его царице чуть не как русского чудотворца. Феофан, таким образом, не мог не понимать, что если он представит царице Григория, то его роль при дворе потускнеет. Так оно впоследствии и произошло. Тогда и зародились в Феофане ревность и зависть. Но им еще предстояло вырасти в убийственную ненависть.
Представили Распутина императрице те же черногорские принцессы, что представили ей в свое время Феофана. Это были дочери черногорского князя (позднее, в 1910 году, провозгласившего Черногорию королевством, а себя — королем) Николы Негоша — Милица Николаевна и Анастасия Николаевна. Милице было в ту пору 37 лет, она была замужем за великим князем Петром Николаевичем. Годом младшая Анастасия (Стана) была женой герцога Лейхтенбергского, имела от него детей. Интересно, что впоследствии княжны и их мужья станут убежденными врагами Распутина, хотя бы уже за то, что тот отговорит государя поддержать безумную военную инициативу их отца, амбициозного короля Черногории. Именно в Черногории начнет разгораться пожар, который затем охватит половину Европы. А пока…
Через Феофана Распутин, видимо, вновь встретился с роковыми княжнами. Однако нельзя утверждать, что Феофан представил его княжнам. Дело в том, что судьба свела с ними Распутина раньше, еще до знакомства с Феофаном и даже до прибытия его в Петербург.
«Милица Николаевна и Анастасия Николаевна впервые встретили Распутина ранее, в Киеве, в Киево-Печерской Лавре. Он первый заговорил с ними и поразил их своей речью, умом и благочестием. Они назвали себя и пригласили его приехать к ним в Петербург. Он приехал… Они были близки с государыней.
Она глубоко переживала, что родившийся наследник престола болен гемофилией, перед которой современная медицина была бессильна, но верила слову одной прозорливой, что не наука, а простой, неученый человек поможет ее горю. Это было сказано государыне, когда о болезни наследника никто не знал. И государыня искала этого „простого человека“. Когда же Милица Николаевна рассказала ей о сибирском крестьянине Распутине, то убитая горем государыня с великой надеждой пожелала видеть Григория Ефимовича»[41]. Так пишет схимонах Епифаний в «Жизни святителя Феофила».
Секретарь Распутина Арон Симанович в книге «Распутин и евреи» тоже подтверждает, что первая встреча Распутина с княжнами произошла в Киеве. «Распутин появился за девять лет до начала великой войны, и дальнейшие события я буду передавать по рассказам самого Распутина. Великая княгиня Анастасия, супруга Николая Николаевича, и ее сестра Милица отправились на богомолье в Киев. Он