Некоторые считают, что именно наследие погибшей на гильотине французской королевы однажды принесло в когда-то счастливое семейство русских аристократов непоправимое горе.
В браке с Феликсом Юсуповым-старшим, графом Сумароковым-Эльстон (генерал-адъютант, бывший некоторое время командующим Московским военным округом), княгиня Зинаида Николаевна имела двух сыновей – Николая и Феликса. В 1908 году 25-летний Николай влюбился в некую Марину фон Гейден, которая, к несчастью, уже была помолвлена с конногвардейским лейтенантом графом Арвидом Монтейфелем. Уехав в преддверии свадьбы в Париж (видимо, за свадебными аксессуарами), Марина якобы случайно встретила там Николая. Как бы то ни было, Монтейфелю быстро сообщили, что видели его избранницу в обществе Юсупова. Жених вспылил и вызвал Николая на дуэль.
Князь Ф. Юсупов:
«…Николай ничего нам не рассказывал, совершенно замкнулся в себе. Наконец признался мне, что дуэль на днях… Я к родителям. Отец с матерью требуют его к себе. Но их он заверил, что все хорошо и ничего не случится… До сих пор помню матушкины счастливые глаза. «Про дуэль все ложь, – сказала она. – Николай был у меня. Они помирились. Господи, какое счастье! Я так боялась этой дуэли. Ведь ему вот-вот исполнится двадцать шесть лет!» И тут она объяснила, что странный рок был над родом Юсуповых. Все сыновья, кроме разве что одного, умирали, не дожив до двадцати шести. У матушки родилось четверо, двое умерли, и она всегда дрожала за нас с Николаем. Канун рокового возраста совпал с дуэлью, и матушка была сама не своя от страха. Но сейчас она плакала от радости…
Наутро камердинер Иван разбудил меня, запыхавшись: «Вставайте скорей! Несчастье!..» Охваченный дурным предчувствием, я вскочил с постели и ринулся к матушке. По лестнице пробегали слуги с мрачными лицами. Мне на вопросы никто ничего не ответил. Из отцовской комнаты донеслись душераздирающие крики. Я вошел: отец, очень бледный, стоял перед носилками, на которых лежало тело брата. Матушка, на коленях перед ними, казалось, обезумела…
Узнал я подробности дуэли. Она состоялась ранним утром в имении князя Белосельского на Крестовском острове. Стрелялись на револьверах в тридцати шагах. По данному знаку Николай выстрелил в воздух. Гвардеец выстрелил в Николая, промахнулся и потребовал сократить расстояние на пятнадцать шагов. Николай снова выстрелил в воздух. Гвардеец выстрелил и убил его наповал. …Это уже не дуэль, а убийство»[125].
После трагедии, случившейся со старшим братом, Феликс стал единственным наследником огромного юсуповского состояния. Свою мать Феликс Феликсович Юсупов-младший обожал безмерно. «Матушка была восхитительна, – вспоминал он. – Высока, тонка, изящна, смугла и черноволоса, с блестящими как звезды глазами. Умна, образованна, артистична, добра. Чарам ее никто не мог противиться. Но дарованьями своими она не чванилась, а была сама простота и скромность…»[126]
Женившись на племяннице императора – красавице и большой умнице Ирине Романовой,[127] – Юсупов-младший был доволен и супругой, и жизнью вообще. Одно его раздражало – близость к Трону «грязного мужика»…
«Если убить сегодня Распутина, – говорил Юсупов адвокату Василию Маклакову, – через две недели Императрицу придется поместить в больницу для душевнобольных. Ее душевное равновесие исключительно держится на Распутине; оно развалится тотчас, как только его не станет. А когда Император освободится от влияния Распутина и своей жены, все переменится: он сделается хорошим конституционным монархом»[128].
Итак, Распутина решено было убить. В группу заговорщиков, планировавших на импровизированной вечеринке совершить убийство, помимо князя Феликса Юсупова, вошли великий князь Дмитрий Павлович Романов (влюблённый в одну из великих княжон, Ольгу Николаевну, Дмитрий дал себе слово расправиться со «святым чёртом»), депутат Государственной Думы Владимир Пуришкевич, а также поручик Александр Сухотин и доктор Станислав Лазоверт.
Попойка и само убийство происходили под весёлую песенку, звучавшую в тот вечер во дворце, где вовсю имитировалась праздная вечеринка у княгини Ирины Александровны, супруги Феликса Юсупова. Одну и ту же пластинку крутили снова и снова.
В те годы под эту легкомысленную мелодию кривлялась вся Америка. Это была знаменитая «Янки Дудл». Под неё убивали Распутина…
Как расправились с Распутиным, подробно изложено в воспоминаниях участников событий – князя Феликса Юсупова и Владимира Пуришкевича. Их свидетельства помогут нам представить картину трагедии той злополучной ночи с 16 на 17 декабря 1916 года.
Итак, из дневника Владимира Пуришкевича:
«22 ноября. Вчера вечером я был у Юсупова. Я приехал в 8 час., когда он был еще один.
Через полчаса вошел молодой офицер Преображенского полка, поручик С[ухотин], показавшийся мне человеком малоподвижным, но энергичным, а еще через 10 минут не вошел, а влетел в комнату высокий статный красавец, в котором я немедленно узнал великого князя Дмитрия Павловича.[129]
Мы познакомились друг с другом и, не откладывая дела в долгий ящик, принялись за обсуждение вопроса о способе ликвидации Распутина.
Выяснилось, что Распутин давно ищет случая познакомиться с молодой графиней П., известной петроградской красавицей, бывающей в доме Юсуповых.
«Графини сейчас в Петрограде нет, – заявил нам хозяин Ф.Ф. Юсупов, – она в Крыму и в Петроград даже не собирается, но при последнем посещении моем Распутина я заявил ему, что графиня на днях возвращается в Петроград, где будет несколько дней, и что если он, Распутин, хочет, то я могу его с нею познакомить у себя в доме в тот вечер, когда графиня будет у моих родных. Распутин с восторгом принял это предложение и просил заблаговременно только предупредить его о дне, когда у нас будет графиня, дабы в свою очередь устроиться так, чтобы в этот день «она», т. е. императрица, не позвала бы его в Царское Село»…
После продолжительного обсуждения поставленных Юсуповым вопросов мы пришли к единогласному заключению о необходимости покончить с Распутиным только путем отравления его, ибо местоположение дворца Юсуповых на Мойке, как раз против полицейского участка, расположенного по ту сторону реки, исключало возможность стрельбы из револьвера, хотя бы и в стенах подвального этажа, в коем помещалась столовая молодого Юсупова, куда он предполагал провести Распутина, привезя его к себе во дворец в намеченный день.
Вместе с тем стало совершенно очевидным, что четырех лиц недостаточно для удачного выполнения намеченной операции, ввиду нежелания нашего привлекать к делу кого-либо из прислуги и необходимости иметь своего верного шофера, без коего все дело казалось нам неосуществимым.
Я предложил взять в качестве такового старшего врача моего отряда, работавшего в течение двух лет со мной на войне, д-ра С.С. Лазаверта. Предложение мое было принято, и, побеседовав на тему о политическом положении России, еще полчаса, мы расстались…»[130]
Князь Феликс Юсупов-младший:
«Распутина я собирался принять в полуподвальных апартаментах, которые для того отделывал… К одиннадцати в подвале на Мойке все было готово. Подвальное помещение, удобно обставленное и освещенное, перестало казаться склепом. На столе кипел самовар и стояли тарелки с любимыми распутинскими лакомствами. На серванте – поднос с бутылками и стаканами. Комната освещена старинными светильниками с цветными стеклами. Тяжелые портьеры из красного атласа спущены. В камине трещат поленья, на гранитной облицовке отражая вспышки. Кажется, отрезан ты тут от всего мира, и, что ни случись, толстые стены навеки схоронят тайну.
Звонок известил о приходе Дмитрия и остальных. Я провел всех в столовую. Некоторое время молчали, осматривая место, где назначено было умереть Распутину. Я достал из поставца шкатулку с цианистым калием и положил ее на стол рядом с пирожными. Доктор Лазоверт надел резиновые перчатки, взял из нее несколько кристалликов яда, истер в порошок. Затем снял верхушки пирожных, посыпал начинку порошком в количестве, способном, по его словам, убить слона»[131].
В. Пуришкевич:
«В чашки мы поналивали немного чаю, на тарелочках оставили кусочки пирожного и кекса и набросали немного крошек около помятых несколько чайных салфеток; все это необходимо было, дабы, войдя, Распутин почувствовал, что он напугал дамское общество, которое поднялось сразу из столовой в гостиную наверх.
Приведя стол в должный вид, мы принялись за два блюда с птифурами. Юсупов передал д-ру Лазаверту несколько камешков с цианистым калием, и последний, надев раздобытые Юсуповым перчатки, стал строгать яд на тарелку, после чего, выбрав все пирожные с розовым кремом (а они были лишь двух сортов: с розовым и шоколадным кремом) и отделив их верхнюю половину, густо насыпал в каждое яду, после чего, наложив на них снятые верхушки, придал им должный вид. По изготовлении розовых пирожных мы перемешали их на тарелках с коричневыми, шоколадными, разрезали два розовых на части и, придав им откусанный вид, положили к некоторым приборам.
Засим Лазаверт бросил перчатки в камин, мы встали из-за стола и, придав некоторый беспорядок еще и стульям, решили подняться уже наверх»[132].
Ф. Юсупов:
«В комнате царило молчанье. Мы взволнованно следили за его действиями. Осталось положить яд в бокалы. Решили класть в последний момент, чтобы отрава не улетучилась. И еще придать всему вид оконченного ужина, ибо я сказал Распутину, что в подвале обыкновенно пирую с гостями, а порой занимаюсь или читаю в одиночестве в то время, как приятели уходят наверх покурить у меня в кабинете. На столе мы все смешали в кучу, стулья отодвинули, в чашки налили чай. Условились, что, когда я поеду за «старцем», Дмитрий, Сухотин и Пуришкевич поднимутся в бельэтаж и заведут граммофон, выбрав музыку повеселей. Мне хотелось поддержать в Распутине приятное расположение духа и не дать ему ничего заподозрить…»