Однако, когда вечером оба прокурора прибыли к шефу, их ждало разочарование: Юсупов опередил обоих, явившись к министру юстиции раньше всех.
Вот что об этом вспоминал сам Ф. Юсупов:
«В министерстве была та же суматоха, что и в полиции. Макарова увидал я впервые. Он мне сразу понравился. Был он немолод, сед, худ, с приятным лицом и мягким голосом.
Я объяснил ему цель визита и повторил по его просьбе байку свою, которую знал уже назубок.
Когда я заговорил о пьяном Пуришкевиче, министр перебил.
– Пуришкевича я прекрасно знаю. Он не пьет. Кажется, он даже член общества трезвенников.
– Так вот на сей раз он изменил своим трезвенникам. Да и как не изменить, когда я праздновал новоселье. А если он вообще, как вы говорите, не пьет, так ему и капли хватило, чтобы напиться.
Под конец я спросил у министра, будут ли еще допрашивать или иным образом терзать моих слуг. Они крайне встревожены, тем более что вечером я отбываю в Крым.
Министр успокоил меня: сказал, что допросов, по-видимому, достаточно. Заверил, что обыска не позволит и никаких сплетен слушать не станет.
Я спросил, могу ли уехать из Петербурга. Ответил он, что могу. И выразил сожаление по поводу причиненного беспокойства. Но все ж осталось у меня впечатленье, что ни он, ни Григорьев с Балком не очень-то поверили моим россказням»[163].
Выйдя от министра, Феликс облегчённо вздохнул: вот теперь можно было спокойно отправляться в Крым…
«Утром 17 декабря 1916 года полицейскими властями г. Петрограда были получены сведения об исчезновении проживающего в столице крестьянина Тобольской губернии, Тюменского уезда Покровской волости, села Покровского Григория Ефимова Распутина, он же Новых».
Из Всеподданнейшей Записки на Высочайшее имя[164].
…Обвести юристов вокруг пальца молодому злоумышленнику, пусть даже и княжеского рода, конечно же не удалось. Полицейская машина дознания (а потом – и следствия) была запущена. Оперативными мероприятиями руководил опытный сыщик – судебный следователь по важнейшим делам Петроградского окружного суда В. Середа. Понятно, что Феликса не трогали лишь потому, что он был приближён к Монарху. [165]
В первый же день доблестные столичные сыщики взяли обнаруженные на снегу во дворе дома № 92 сгустки крови и сделали соскобы бурых пятен на двери, ведущей в соседний двор, и в самом Юсуповском дворце, отправив всё это для лабораторного исследования.
Из Представления прокурору Петроградской судебной палаты от прокурора Петроградского окружного суда от 12 января 1917 года за № 36:
«…Следственной властью обращено внимание на имевшиеся на внутренней стороне… двери засохшие брызги, по-видимому крови, в виде небольших круглой формы красно-бурых пятен, а также свежую окраску простенков, между которыми помещается эта дверь»[166].
Стоит ли говорить, что и про собаку, о которой так распинался Юсупов, никто не забыл. С этого и начали: а была ли собачка? Как оказалось, была: за дворцом полицейские быстро обнаружили труп собаки «со следами огнестрельной раны в сердце»[167].
Рапорт прокурора Петроградской судебной палаты министру юстиции от 9 февраля 1917 года за № 1129:
«Допрашиваемый также в качестве свидетеля денщик отца князя Юсупова Иван Нефедов показал, что он гостей, бывших на вечеринке, не видел и знает только, и то с чужих слов, что среди них был Великий князь Дмитрий Павлович. Найдя при входе в саде дома № 92 убитую собаку, он, по приказанию князя Юсупова, снес ее в сад при доме № 94, причем труп собаки он пронес через маленькую одностворчатую дверь, ведущую из садика дома № 92 в столовую и кабинет князя, и через столовую в коридор, а затем в сад дома № 94. В столовой в это время никого не было, так как гости все тогда уже разошлись»[168].
Следует заметить, денщик Нефедов, дабы замести следы, постарался на славу. Вернее сказать, наследил на славу. Вот что прокурор Петроградского окружного суда г-н Нандельштедт докладывал прокурору Петроградской судебной палаты 10 февраля 1917 года (№ 1177):
«…Имею честь донести Вашему Высокопревосходительству, что произведенное в лаборатории Женского медицинского института исследование пятен крови, оказавшихся на двери дома князя Юсупова, не установило, что это человеческая кровь»[169].
По всему выходило, что в ту ночь действительно, как уверял князь Юсупов, убили собаку.
Но в истории с собачкой вышла нестыковка: соскобы крови, взятые в самом дворце и отправленные в лабораторию, показали, что кровь… человеческая. [170]Пристреленный кем-то несчастный пёсик Фрало оказался ни при чём: это было явное прикрытие чего-то более серьёзного.
Известно, что через пару дней после случившегося великий князь Андрей Владимирович в своем дневнике записал: «Около 3-х утра он (Дмитрий Павлович) вышел из дома с двумя дамами, и на дворе на него бросилась собака, которую он пристрелил из браунинга»[171]. Таким образом, убийство собаки всё-таки оказалось делом рук великого князя Дмитрия Павловича. Он пристрелил её в том же самом дворе.
Впереди, понимали сыщики, их ожидало много интересного.
Назревал большой скандал…
Тем временем министр внутренних дел Александр Дмитриевич Протопопов подписывает приказ № 573 о произведении следствия по делу исчезновения Григория Распутина. Главным дознавателем назначен главноначальствующий над Отдельным корпусом жандармов генерал для поручений при МВД П. Попов. Тот факт, что дело было возложено на этого полицейского, говорит о многом: генерал Попов в течение двух лет являлся начальником Петроградского охранного отделения.[172]
Случившееся для всех оказалось полной неожиданностью.
Вот что о той ночи вспоминал бывший министр А. Протопопов:
«В ночь убийства Распутина, часов около 12, я отвёз сестру Воскобойникову на вокзал и после заехал к Распутину. Жених его дочери, кавказец-офицер Симоник (фамилии его не знаю и лично не видел), пытался застрелиться. По этому случаю я и заехал к Распутину, жалея его и думая, что он горюет о случившемся. Пробыл у него минут 10; видел только его одного: он сам отворил мне дверь. О намерении своем куда-либо ехать в эту ночь он не говорил»[173].
Аркадий Францевич Кошко считался непревзойдённым сыщиком. В его активе насчитывались сотни раскрытых преступлений – в том числе тяжких и самых запутанных. Сделанное «гением русского сыска» трудно переоценить. Его умом восхищались не только в Российской империи, но и в европейских сыскных бюро.
Когда в охваченной Февральской революцией стране стали громить полицейские участки, стало понятно: нужно было спасать хоть что-то. Судя по воспоминаниям Кошко в «Очерках уголовного мира царской России», даже в те суровые дни начальнику уголовного сыска удалось из следственного дела об убийстве Распутина сохранить фотоальбом с уникальными криминалистическими снимками. Сыщик ничуть не сомневался: фотоальбом представлял собой ценнейший материал. Однако, когда в стране начались повальные обыски, альбом, как вспоминал, пришлось уничтожить.[174]
К сожалению, революция безжалостно расправлялась не только с отдельными документами, но и с целыми архивами. Считается, что во время пожара было уничтожено и основное следственное дело об убийстве Григория Распутина. Тем не менее его искали целое столетие – колчаковский следователь Н. Соколов, премьер Керенский, глава небезызвестной ЧК Ф. Дзержинский, писатели В. Пикуль и Э. Радзинский, а также сонм учёных и исследователей. Тщетно.
Хотя кое-что всё же всплывало.
Документальный вакуум, как и вакуум вообще, не терпит пустоты. Поэтому рано или поздно чем-то замещается. Так и с утраченным следственным делом об убийстве Распутина. О нём вновь вспомнили летом 1932 года; тогда берлинская газета «Tempo» сообщила, что известная и очень авторитетная немецкая антикварная фирма К. W. Hiersemann приобрела некую архивную редкость – следственное производство по делу об убийстве Распутина. Сообщалось также, что это был 250-листный том, содержавший протоколы допросов свидетелей, произведенных следователем Ставровским и генералом полиции Поповым, а также заключения экспертов-криминалистов. Как уверяла газета, раритет был приобретён у одного русского эмигранта.
Эмигрантская газета «Последние новости», выходившая в Париже, не преминула рассказать об этом в своей статье «Следственные акты об убийстве Распутина»[175]. Статья всколыхнула эмигрантское сообщество; многие сомневались в подлинности дела. Одним из первых откликнулся проживавший в Чехословакии бывший прокурор Петроградской судебной палаты Сергей Завадский, который, как мы помним, в декабре 1916 года начинал вести это дело, связанное с событиями в Юсуповском дворце.
Завадский, в частности, писал:
«Известие о покупке дела содержит указание на то, что допросы свидетелей производились следователем Ставровским и генералом Поповым. Но следствие об убийстве Распутина было возбуждено мною по должности прокурора Петроградской судебной палаты, и предложение о том я дал судебному следователю по важнейшим делам Петроградского окружного суда Середе (а не Ставровскому). В.Н. Середа производил и местный осмотр, и исследование крови, пропитавшей снег во дворе у дворца кн. Юсупова (по вопросу, человеческая она или, как утверждал кн. Юсупов, собачья), и допросы свидетелей, и вскрытие тела Распутина…