очную ставку с городовым Власюком, о разговоре с которым той ночью дворецкий, как оказалось, вчистую «запамятовал».
Из Представления прокурору Петроградской судебной палаты от прокурора Петроградского окружного суда от 10 января 1917 года за № 29:
«9-го сего января судебным следователем по важнейшим делам Ставровским была дана очная ставка свидетелям городовому Власюку и дворецкому князя Юсупова Бужинскому, разошедшихся в своих показаниях относительно лица, пригласившего городового в особняк князя Юсупова в ночь на 17 декабря. Власюк остался при своём первоначальном показании, что его пригласил Бужинский, которого он знает около 2 лет, и несмотря на то, что в указанную ночь было очень темно, и улицы были плохо освещены, ошибиться он не мог. Бужинский же утверждал, что позвал Власюка не он»[230].
А вот что читаем в письме главы Первого департамента Министерства юстиции Александра Степанова к великому князю Николаю Михайловичу:
«Вся прислуга Юсуповых заявила, что она ничего не знает и никого не видела, установлено только, что стол был накрыт на 8 кувертов, но у стола никто не служил, поэтому кто был, неизвестно. Дворецкий Бужинский, спрошенный по поводу синего сукна со стола, в которое были завернуты ноги Распутина, заявил, что такого сукна в доме Юсуповых никогда не было, и при этом так густо покраснел, что следователю стало ясно, где истина. Однако это личное впечатление следователя в протокол не занесено и никакой роли при направлении дела играть не может»[231].
Из воспоминаний Анны Вырубовой:
«…Юсуповы и компания не окончили своего дела. Теперь, когда все их превозносили, они чувствовали себя героями. Великий Князь Александр Михайлович отправился к Министру Юстиции Добровольскому и, накричав на него, стал требовать от имени Великих Князей, чтобы дело это было прекращено. Затем, в день приезда Государя в Царское Село, сей Великий Князь заявился со старшим сыном во дворец. Оставив сына в приемной, он вошел в кабинет Государя и также от имени семьи требовал прекращения следствия по делу убийства Распутина; в противном случае оба раза он грозил чуть ли не падением престола. Великий Князь говорил так громко и дерзко, что голос его слышали посторонние, так как он почему-то и дверь не притворил в соседнюю комнату, где ожидал его сын. Государь говорил после, что он не мог сам оставаться спокойным, до такой степени его возмутило поведение Великого Князя; но в минуту разговора он безмолвствовал. Государь выслал Великих Князей Дмитрия Павловича и Николая Михайловича, а также Феликса Юсупова из Петрограда. Несмотря на мягкость наказания, среди Великих Князей поднялась целая буря озлобления. Государь получил письмо, подписанное всеми членами Императорского дома, с просьбой оставить Великого Князя Дмитрия Павловича в Петрограде по причине его слабого здоровья. Государь написал на нем только одну фразу: «Никому не дано права убивать». До этого Государь получил письмо от Великого Князя Дмитрия Павловича, в котором он, вроде Феликса Юсупова, клялся, что он ничего не имел общего с убийством»[232].
Именно тогда, дорогой читатель, и появилось то самое «Дело № 339», ставшее, как пишет О. Шишкин, «кратким изложением пропавшего основного дела об убийстве Распутина». Дабы прокурор Петроградской судебной палаты (Завадский) мог по первому требованию министра юстиции (сначала Макарова, потом – Добровольского) направить «дубликат» через Минюст на Высочайшее усмотрение, то есть на рассмотрение императора Николая II. Удивляешься мудрости г-на Завадского: ведь так и случилось!
Глава сыскной полиции Российской империи Аркадий Францевич Кошко пишет:
«…На совещании у министра было решено направить все производство на высочайшее усмотрение, что, однако, не было выполнено до февральского переворота»[233].
Никто тогда не догадывался, что через считанные дни мир перевернётся вверх тормашками…
Я внимательно просматриваю «Дело № 339», пытаясь вникнуть в заключительную часть Проекта всеподданнейшей Записки по 3-му уголовному отделению Первого департамента Министерства юстиции, составленного начальником этого отделения А.В. Оссовским на Высочайшее имя. Судя по всему, г-ну Оссовскому, на чьи плечи выпал столь неблагодарный труд, пришлось немало попотеть, и многочисленные исправления, сделанные в тексте документа, говорят сами за себя. Впрочем, как и тот факт, что заключительная часть Проекта составлена… в двух редакциях.
Вчитаемся в этот документ:
«По приведенным соображениям и имея ввиду, что по силе статьи 222 Учреждения Императорской Фамилии право суждения о Членах Императорского Дома, нарушивших закон, принадлежит царствующему Императору, Верховной Власти, коего, как Главы Дома и неограниченного Самодержца, предоставлено отрешать преступившего от принадлежащих ему прав Члена Императорской Фамилии и поступать с ним яко преслушным воле Монаршей, а, с другой стороны, принимая во внимание, что на основании статьи 207 Уст. Угол. Суд. все соучастники преступления судятся в одном высшем суде и что таким образом дальнейшее производство настоящего дела и привлечение к ответственности всех причастных к нему лиц возможно только при соблюдении указанной статьи 222 Учреждения Императорской Фамилии, судебный следователь Петроградского окружного суда по важнейшим делам Ставровский, производивший расследование дела об убийстве Распутина, 16 февраля 1917 года постановил представить настоящее дело чрез прокурора Петроградского окружного суда на мое распоряжение.[234][235]
Рассмотрев подлинное по этому делу производство, я, со своей стороны, нахожу, что за всеми принятыми до сего времени следственной властью мерами к раскрытию обстоятельств убийства Распутина истинные виновники такового остались однако не выясненными, и в деле имеются указания лишь на поименованных выше лиц, которые могли быть заподозрены, с большей или меньшей степенью вероятия, только в укрывании его преступления. Однако совершенно исключительные условия настоящего дела, лежащие как в личностях этих последних, так и в личности потерпевшего и самой обстановке преступления, требуют особливой осмотрительности при суждении виновности упомянутых лиц».
Осторожность, с которой написаны эти строки, буквально бросается в глаза. Кроме того, в последнем абзаце высокими полицейскими чинами сделана важная, на их взгляд, поправка: вместо выделенного мною словосочетания «как в личностях этих последних» написанное ранее «прикосновенных к нему лиц» было зачеркнуто. Составлявшим Проект всеподданнейшей Записки на Высочайшее имя крайне не хотелось, чтобы в документе звучали фамилии лиц, имевших отношение к Императорской Фамилии. Мало того, не должно было быть даже слова о какой бы то их прикосновенности к этому делу.
А вот и вердикт – точнее, заключительная часть Проекта всеподданнейшей Записки. Она, как уже было сказано, составлена в двух редакциях.
Первая редакция звучала так: «Испрашивая Высочайших Вашего Императорского Величества указаний, не благоугодно ли будет Вашему Величеству, в уважение изложенных выше соображений, Всемилостивейше повелеть всех лиц, прикосновенных к убийству крестьянина Григория Распутина (Новых), простить и само дело навсегда предать забвению».
Однако первоначальная трактовка выделенных словосочетаний, по-видимому, смутила высоких полицейских чинов, в результате чего простым карандашом были внесены некоторые изменения, связанные опять-таки с неприкосновенно высокопоставленных лиц (к сожалению, расшифровать их не представилось возможным). Тем не менее последняя фраза осталась неизменённой: «навсегда предать забвению».
Результатом «проб и ошибок» и стало появление второй (и, как полагали чиновники, основной), более обтекаемой, редакции: «Повергая изъясненные соображения относительно порядка дальнейшего направления дела об убийстве крестьянина Григория Распутина (Новых) на Высочайшее Вашего Императорского Величества благовоззрение, приемлю долг всеподданнейше испрашивать Высочайших Вашего Императорского Величества по сему делу указаний»[236].
Итак, проследим цепочку.
После того как прокурор Петроградской судебной палаты (С. Завадский) представил новому министру юстиции вещественные доказательства по делу об убийстве Григория Распутина, исполняя [237]словесное приказание министра (рапорт от 28 декабря за № 13596), делом занимается Первый департамент Минюста, в ведении которого, согласно распределению, установленному законом 4 декабря 1895 года, помимо прочего, входило составление всеподданнейших отчётов и производство по судебным делам. Интересно, что первоначально, начиная с января 1917 года, делом об убийстве Распутина занималось первое уголовное отделение (ДЕЛО № 30), но затем было передано третьему отделению (ДЕЛО № 339). Третье уголовное отделение в системе Минюста являлось временным органом, просуществовавшим тем не менее с 1905 до 1917 года.
Именно в этот период (декабрь-февраль) Первый департамент Министерства юстиции занимается сбором всей информации по этому делу для составления всеподданнейшей Записки министра юстиции на Высочайшее имя – то есть на имя Николая II. 16 февраля 1917 года прокурором Петроградской судебной палаты на имя министра юстиции отправлен последний рапорт (№ 1289), в котором говорится: