«Имею честь представить при сем Вашему Высокоблагородию дело об убийстве крестьянина Григория Распутина (Новых) ввиду постановления судебного следователя по важнейшим делам Петроградского окружного суда Ставровского от сего 16 февраля»[238].
В конце февраля 1917 года работа по составлению Проекта всеподданнейшей Записки на Высочайшее имя Министерством юстиции была закончена.
Следственное производство было отправлено в Императорскую канцелярию за неделю до отречения Николая II.
Уже в марте извлечённый гроб с телом Распутина решено было перезахоронить на Волковом кладбище в Петрограде. Но из-за неразберихи тех дней всё закончилось тем, что 11 марта 1917 года покойника кремировали. Хотя «кремировали» в данном случае звучит слишком громко: Распутина самочинно, почти по-разбойничьи, сожгли.[239]
Морис Палеолог:
«23 марта 1917 г. Вчера вечером гроб Распутина был тайно перенесен из царско-сельской часовни в Парголовский лес, в пятнадцати верстах от Петрограда. Там на прогалине несколько солдат под командой саперного офицера соорудили большой костер из сосновых ветвей. Отбив крышку гроба, они палками вытащили труп, так как не решались коснуться его руками, вследствие его разложения и не без труда втащили его на костер. Затем, все полили керосином и зажгли. Сожжение продолжалось больше шести часов, вплоть до зари. Несмотря на ледяной ветер, на томительную длительность операции, несмотря на клубы едкого, зловонного дыма, исходившего от костра, несколько сот мужиков всю ночь толпами стояли вокруг костра, боязливые, неподвижные, с оцепенением растерянности наблюдая святотатственное пламя, медленно пожиравшее мученика «старца», друга царя и царицы, «божьего человека». Когда пламя сделало свое дело, солдаты собрали пепел и погребли его под снегом»[240].
Еремей Лаганский (журнал «Огонёк», 1926 г.):
«По деревянным доскам и балкам мы карабкаемся наверх, чтобы лучше разглядеть разрытую под самым срубом могилу старца. Но уже опять смеркалось, и в черной зияющей под нами дыре ничего не видно. Я спускаюсь вниз, снимаю пальто и шляпу, чтобы удобнее пролезть в узкое отверстие, проделанное солдатами в основании сруба, откуда можно заглянуть в самую могилу. Однако несколько солдат уже опередили меня. Здесь темно, и только спички в руках солдат и зажженная лучина мерцающими огоньками освещает белесоватую массу на самом дне дыры. Глаз привыкает к темноте, и я несколько отчетливее различаю обстановку.
На небольшой глубине, аршина в полтора [105 см], в земле вырыто отверстие, шириною не более аршина [70 см], откуда виднеется развороченная свинцовая крышка гроба, открывающая покойника до груди. Лицо трупа совершенно почернело. В темной длинной бороде и волосах куски мерзлой земли, на лбу черное отверстие от пулевой раны.
Со всех сторон из гроба торчат куски пакли и распоротого полотняного савана. Голова покоится на шелковой кружевной подушке. Остальная часть туловища вместе с гробом еще покрыта землею: кап. Климову нужно было только убедиться в том, что найденный в гробу покойник – есть именно Григорий Распутин.
Вследствие темноты и почерневшего лица покойника я затрудняюсь безошибочно определить в нем Распутина. Мало ли кто мог быть здесь погребен, тем более что весьма осведомленные лица говорили, что труп Распутина отправлен на его родину. Мной овладевают сомнения, и глаза в этом мрачном подземелье невольно ищут доказательств. Внезапно я получаю их. Сомнений больше нет. Под бородой я замечаю какой-то широкий квадратный блестящий предмет, наклоняюсь со спичкой и вынимаю небольшую деревянную икону Богородицы, без всяких украшений и оправы…
На солдат моя находка производит большое впечатление. Слышны меткие остроты и иронические замечания. Кап. Климов просит меня отдать ему икону для передачи коменданту Царского Села подполк. Мацневу. Как ни жалко расстаться с этим «историческим» документом, подчиняюсь необходимости. Между тем слух о находке трупа быстро распространяется по городу и среди гарнизона, отовсюду, по узкой тропинке, среди вековых деревьев парка, видны торопливые фигуры солдат, спешащих к Серафимовской часовне. Подходят и обыватели»[241].
Из воспоминаний очевидца:
«С помощью студентов-милиционеров и конюхов, привезенных мною, мы стали рубить березки для костра и обливать бензином, натащили привезенной бумаги.
Из-под снега тем временем был вырыт гроб.
Плотная массивная цинковая крышка была открыта и, несмотря на мороз, смрад разложения неприятно ударил в нос.
В лучах огня занимавшегося костра я увидел теперь совершенно открытым и ясным сохранившееся лицо Григория Распутина. Выхоленная жиденькая борода, выбитый глаз, проломленная у затылка голова. Все остальное сохранилось.
Руки, как у живого. Шелковая рубашка в тканных цветах казалась совсем свежей. […]
Труп Распутина вынули из гроба. Он оказался набальзамированным и, по уверению одного из очевидцев, лицо Распутина было нарумянено. Труп и костер были обильно политы бензином и подожжены. Это было часов в 5 утра, и только через несколько часов сожжение было окончено»[242].
Что ж, православные, жгите
Труп мой на темном мосту,
Пепел по ветру пустите…
Кто защитит сироту?
Эти пронзительные строки от имени «старца» Григория напишет Николай Гумилёв. Через четыре с половиной года его расстреляют, сбросив тело в безымянную могилу…
Убийство Распутина ничего не изменило – лишь сильнее стал революционный накал и ненависть к Романовым.
«Могли ли мы тогда предполагать, что те лица, которым смерть Распутина развязывала руки, с таким преступным легкомыслием отнесутся к совершившемуся факту, к своим обязанностям? – писал в своих воспоминаниях князь Ф.Ф. Юсупов. – Нам в голову не приходило, что жажда почёта, власти, искание личных выгод, наконец, просто трусость и подлое угодничество у большинства возьмут перевес над чувствами долга и любви к Родине»[243].
Но каким бы кудесником ни являлся Распутин, он был и оставался… мужиком. А мужик при царском дворе, допущенный к «Августейшему телу» самим императором, – это, извините, уже оскорбление всем остальным. И не просто оскорбление – звонкая пощёчина!
Пощёчины не прощаются – после них вызывают на дуэль. При отсутствии дуэльного кодекса налетают дружной, озлобленной толпой. Конец наступает, когда за дело берутся тяжёлые мозолистые руки «гегемонов», требующих во время революций не хлеба и зрелищ, а хлеба и… крови.
И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними.
И если семь раз в день согрешит против тебя и семь раз в день обратится, и скажет: каюсь, – прости ему.
Глава III
Решение самой трудной задачи обычно напрямую зависит от способа найти наиболее простой вариант с ней справиться.
Широк, слишком широк человек. Я бы сузил.
…И вновь о вакууме: природа не терпит пустоты. Следственное дело (проект всеподданнейшего доклада) об убийстве Григория Распутина, как уже было сказано, министром юстиции Российской империи Добровольским было отправлено Николаю II за неделю до его от[244]речения. Однако прокурорская папка с секретными материалами до монарха не дошла.
7 января 1917 года председатель Государственной думы Михаил Родзянко, получив аудиенцию у Государя, докладывал:
«…Ни для кого не секрет, что императрица помимо вас отдает распоряжения по управлению государством, министры ездят к ней с докладом и что по ее желанию неугодные быстро летят со своих мест и заменяются людьми, совершенно неподготовленными. В стране растет негодование на императрицу и ненависть к ней… Не заставляйте, Ваше Величество, чтобы народ выбирал между Вами и благом Родины».
Сжав голову обеими руками, Николай удивлённо спросил:
– Неужели я двадцать два года старался, чтобы все было лучше, и двадцать два года ошибался?..
Помолчав некоторое время, Родзянко ответил:
– Да, Ваше Величество, двадцать два года вы стояли на неправильном пути…
Достоверно известно, что решение о прекращении уголовного дела об убийстве Распутина утверждалось уже при новой власти в лице небезызвестного министра юстиции Керенского.
Вообще, будущий премьер Александр Фёдорович Керенский всегда отличался некими странностями в поведении. Знавший его лично известный советский журналист Генрих Боровик в нашем с ним разговоре как-то заметил, что Керенский был этаким мотыльком, порхающим сам по себе. Вот и в случае с уголовным делом по факту убийства Распутина он поступил так, как посчитал нужным. Практически единолично, без долгого обсуждения.
Уже 4 марта 1917 года распоряжением министра участникам убийства – князю Юсупову-младшему и великому князю Дмитрию Павловичу – было разрешено вернуться в Петроград.
В результате, имена преступников, убивших «старца», широкой общественности так и не были названы. По крайней мере, официально. Неофициально же вплоть до выхода в свет «Дневников» В. Пуришкевича («Убийство Распутина», Киев, 1918 г.; Париж, 1924 г.) и мемуаров князя Ф. Юсупова («Конец Распутина», Париж, 1927 г.) об истинных убийцах говорили лишь то, что слышали от других. То есть