«автоматический пистолет «Браунинг» /F.N./» калибра 7,65 мм. Тем не менее эксперт отметил, что «размер этой пули… подходит к пулям или же другой какой-либо системы, приближающейся к типу названного пистолета».
Исследователями сломано немало копий, чтобы доказать принадлежность орудия убийства Распутина к оружию слабого боя. В основном, это основывалось на том, что рана головы якобы оказалась слепой, то есть пуля осталась в ткани мозга. Откуда взялись эти утверждения, говорить не берусь, ибо при вскрытии тела была обнаружена лишь единственная пуля – в брюшной полости. И это при том, что череп тоже вскрывался. Не приходится сомневаться, что ранение в голову имело выходное отверстие. Следовательно, выстрел был произведён из оружия сильного боя, каким и является пистолет 7,65 mm Browning.
Мы не будем останавливаться здесь на истории пистолета бельгийской фирмы «Фабрик Насьональ». У нас задача другая: узнать, мог ли русский офицер носить это оружие в своей кобуре, в которой, как мы понимаем, положено было находиться не какому-нибудь «бульдогу» или «Смит & Вессон», а табельному револьверу?
Здесь история такая. 13 мая 1895 года указом Николая II на вооружение русской армии был принят «3-линейный револьвер системы Наган обр. 1895 г.». Револьвер оказался неплохим: лёгким, неприхотливым, с хорошим боем. Но Русско-японская война выявила его главный недостаток – так называемое мешкотное заряжание.
Объясню: «мешкотное» означает медленное. Посудите сами. Нажал на курок семь раз, выпустил семь пуль – и всё, револьвер мёртв. Далее нужно: первое, изъять пустые гильзы; и второе, вновь вставить в семь гнёзд готовые к бою патроны. Один нюанс: гильза у револьвера после выстрела не экстрагировалась, оставаясь в барабане. Стрельнул три раза – три стреляных гильзы; семь раз – семь гильз, одна к одной, все на месте. В барабане. Гильзы обычно вынимались оттуда специальным шомполом-экстрактором или попросту вытряхивались, правда, с трудом.
Вот и получается, что «мешкотно». В бою такая «мешкотность» зачастую стоила жизни. Последняя война с японцами показала: личное оружие должно быть автоматическим. Именно это сподвигло многих офицеров-фронтовиков покупать на собственные деньги у частных торговцев так называемые «автоматические револьверы». Вскоре это стихийное явление стало массовым: табельный бельгийский револьвер братьев Наган заменялся на «автоматику» – браунинг, люгер или маузер. Тот факт, что наган значительно устарел, понимали и в военном министерстве, но средств на перевооружение не хватало. Тем не менее Главному артиллерийскому управлению (ГАУ) было поручено разобраться, какие из современных пистолетов наиболее подходят для «самовооружения».
И результат не заставил себя ждать: в 1907 году при «Высочайшем одобрении» был издан приказ № 74, разрешавший офицерам иметь в строю не штатные револьверы, а личные пистолеты. В этом же приказе военное ведомство рекомендовало для офицерского вооружения 9-мм бельгийский «браунинг» № 2 (обр. 1903 г.), 9-мм германский «люгер» (Р-08 «парабеллум») и 7,63-мм германский «маузер» С-96.
Несколько позднее к списку добавились американские «Savage» (тот самый «соваж» обр. 1907 г.) и «Colt» (обр. 1911 г.). Названные образцы оружия разрешалось носить в строю, в кобуре на поясе, вместо штатного «нагана». Но и это не всё. Кроме вышеупомянутых пистолетов, имелся и другой список оружия, рекомендованного для ношения офицерами при форме вне строя. Так вот, в этот список, в частности, входили 7,65-мм бельгийский «браунинг» (обр. 1910 г.) и 7,65-мм австрийский «штайер» (обр. 1909 г.).
Из всего этого можно сделать простой вывод: стрелявший офицер, которого успел заметить городовой, вполне мог стрелять из браунинга 7,65 мм калибра.
В убийстве Григория Распутина участие третьего бесспорно. Именно этот, третий, судя по всему, и произвёл «контрольный выстрел». Участники трагедии, депутат Пуришкевич и князь Ф. Юсупов, с самого начала целенаправленно укрывали этого третьего.
Открываем мемуары:
В. Пуришкевич:
«Распутин подбегал уже к воротам, тогда я остановился, изо всех сил укусил себя за кисть левой руки, чтобы заставить себя сосредоточиться, и выстрелом (в третий раз) попал ему в спину. Он остановился, тогда я, уже тщательно прицелившись, стоя на том же месте, дал четвертый выстрел, попавший ему, как кажется, в голову, ибо он снопом упал ничком в снег и задергал головой».
Ф. Юсупов:
«На теле его обнаружены были две раны, нанесенные огнестрельным оружием: одна в области груди, около сердца, другая на шее».
Эти признания могут свидетельствовать, во-первых, что оба (Пуришкевич и Юсупов) даже не подходили к убитому после последнего выстрела; и во-вторых, что их целью было сокрытие имени третьего. Ближе к истине последнее. Каждый из соучастников не мог не знать о том, последнем, выстреле в лоб.
Как пишет Пуришкевич, после произведённых выстрелов в «старца» он «подбежал к нему и изо всей силы ударил его ногою в висок. Он лежал с далеко вытянутыми вперед руками, скребя снег и как будто бы желая ползти вперед на брюхе; но продвигаться он уже не мог и только лязгал и скрежетал зубами».
Получается, когда депутат подбежал к жертве, Распутин был ещё жив! Следовательно, «контрольный выстрел» был произведён позже. Но тогда это был бы пятый выстрел! Налицо нестыковка. Пуришкевич явно лжёт!
Не заметить на трупе входное отверстие от пули на лбу было невозможно. Но ни Феликс Юсупов, ни Пуришкевич не говорят об этом ни слова.
Впрочем, Юсупов лгал с самого начала. Удивительно, как князь не запутался в столь изощрённом клубке вранья. Уже в день убийства, как мы помним, он отослал императрице некое оправдательное письмо, оказавшееся полностью ложным; потом примерно то же самое повторил на допросе.
«Протокол
1916 года, декабря «18» дня, в г. Петрограде, я, Отдельного корпуса жандармов генерал-майор Попов на основании 23 ст. Правил о местностях, состоящих объявленными на военном положении, допрашивал нижепоименованного, который объяснил:
«Зовут меня – Феликс Феликсович Юсупов – граф Сумароков-Эльстон.
От роду имею 29, вероисповедания православного.
Проживаю – в Дворце Великой княжны Ксении Александровны в г. Петроград.
На предложенные мне вопросы отвечаю: с Григорием Ефимовичем Распутиным я познакомился около пяти лет тому назад в доме Марии Евгеньевны Головиной. В последние годы встречался с ним два раза в доме Головиных. В настоящем 1916 году встретил его в ноябре месяце тоже в доме Головиных, причем он произвел на меня гораздо лучше впечатление, чем в предыдущие годы. Так как я чувствую боль в груди и медицинское лечение не приносит мне осязательной пользы, я говорил по данному поводу с Марией Головиной, и она мне посоветовала съездить на квартиру к Распутину и с ним поговорить, так как он многих излечил и сможет быть мне полезным. В конце ноября я отправился к Распутину вместе с Головиной, Распутин делал надо мной пассы, после которых мне показалось, что будто бы наступило некоторое облегчение в моей болезни. Во время моих последних посещений Распутина последний, между прочим, сказал мне: «мы тебя совсем поправим, только нужно еще съездить к цыганам, там ты увидишь хороших женщин и болезнь совсем пройдет». Эти фразы Распутина произвели на меня неприятное впечатление. Около 10 декабря Распутин позвонил мне по телефону и предложил поехать к цыганам, но я отказался под предлогом того, что у меня на другой день должны быть экзамены. Во время свиданий Распутин заводил разговоры о моей супруге, где и как мы живем, и высказывал желание познакомиться с моей супругой, на что я сказал уклончиво, что, когда возвратится жена из Крыма, можно будет увидеться, но сам не хотел Распутина водить в свой дом.
Я отделывал спешно помещение в моем доме на Мойке № 94, и Великий Князь Дмитрий Павлович предлагал мне устроить у себя вечеринку по поводу новоселья. Решено было пригласить на вечеринку Владимира Митрофановича Пуришкевича, несколько офицеров и дам из общества. По вполне понятным причинам я не хочу называть фамилии дам, бывших на вечеринке. Не хочу называть и фамилии офицеров, присутствовавших на вечеринке, так как это может возбудить какие-либо толки и повредить этим офицерам, буквально ни в чем не виноватым, по службе. Вечеринка была назначена на 16 декабря. Чтобы не стеснять дам, я приказал прислуге все приготовить для чая и ужина, а потом не входить. Большинство гостей должны были приехать не с парадного подъезда дома № 94 по Мойке, а с бокового хода от дома № 92, ключ от какового входа я имел лично. В столовой и кабинете приготовлено было для гостей все в исправности. Около 11½ часов вечера приехал Великий Князь Дмитрий Павлович с парадного подъезда, а потом съехались и все остальные гости. Все дамы приехали, безусловно, с бокового подъезда от дома № 92, а как приезжали мужчины, не помню. Собравшиеся пили чай, играли на рояле, танцевали и ужинали. Около 12½-1 часа ночи приблизительно я поднялся в свой кабинет в этом же помещении и тут раздался звонок. Оказалось, что по телефону говорил Распутин и приглашал меня приехать к цыганам, на что я ответил, что не могу, так как у меня гости. Распутин советовал бросить гостей и ехать, но я отказался. На вопрос мой Распутину, «откуда он говорит», он не хотел мне сказать. Вопрос этот я задал Распутину, потому что при разговоре по телефону слышны были голоса, шум и даже визжание женских голосов, отчего я вывел заключение, что Распутин говорит не из дому, а из какого-нибудь ресторана от цыган. После этого разговора я спустился в столовую к гостям сказал им: «Господа, сейчас со мной говорил Распутин и приглашал ехать к цыганам», на что последовали со стороны гостей шутки и остроты, предложение поехать, но все остались и продолжали ужинать. Около 2½-3 часов ночи две дамы пожелали ехать домой и вышли боковым ходом, с ними уехал Великий Князь Дмитрий Павлович. Когда они вышли, я услышал выстрел во дворе, почему позвонил и приказал какому-то из служителей посмотреть. Возвратившийся служитель доложил, что