Врач санитарного поезда депутата Думы Пуришкевича Станислав Сергеевич Лазоверт родился в Варшаве. О себе [280]рассказывал, что он «…доктор медицины Парижского университета, был интерном, был мобилизован как врач»[281]. В некоторых публикациях фигурирует как «капитан медицинской службы» и «заведующий санитарными учреждениями действительного статского советника Владимира Митрофановича Пуришкевича», хотя на самом деле, скорее всего, являлся вольноопределяющимся врачом.
Но вот что интересно: в дореволюционном «Российском медицинском списке», содержащем имена практикующих в Российской империи врачей (в том числе – получивших врачебный диплом за рубежом), имя Лазоверта отсутствует. Зато достоверно известно другое: до того, как Лазоверт оказался в санитарном поезде Пуришкевича, он «был при генерале Жанене». [282]Считается, что именно французский генерал и привёз в Россию этого то ли доктора, то ли недоучившегося интерна. Как бы там ни было, вскоре Лазоверт оказался в том самом «санитарном поезде Отряда Пуришкевича», где сумел неплохо освоиться.
Судя по всему, это был «отряд Красного Креста», в составе которого этот самый «санитарный поезд» выполнял довольно-таки специфическую функцию. По крайней мере, в его составе не было никаких вагонов с ранеными, перевязочных и операционных. Он (поезд) чем-то напоминал появившийся позже знаменитый «поезд Троцкого» – небольшой уютный состав из пары-тройки вагонов, доставлявших на фронт медикаменты и передвижную библиотеку для господ офицеров и владевших грамотой нижних чинов. В мае 1916 года «санитарный поезд Пуришкевича» был показан императору, которому тот очень понравился.
Из дневника Николая II от 29 мая 1916 года:
«После завтрака поехал с Алексеем на станцию; видели эшелон Куринского полка и два вагона Пуришкевича – пох. библиотека и пох. аптека, с кот. он разъезжает по фронтам»[283].
Так же восторженно Николай сообщает об этом своей супруге, Александре Фёдоровне, в письме от 1 июня 1916 года:
«…Забыл упомянуть о нашем посещении поезда Пуришкевича. Это не санитарный поезд – в нем 3 вагона с библиотекой для офицеров и солдат и полевая аптека, очень хорошо оборудованная и рассчитанная для обслуживания трех армейских корпусов. Он с нами обедал и рассказал много интересных подробностей! Удивительная энергия и замечательный организатор! В этом поезде совсем нет сестер, одни мужчины. Я осмотрел поезд, когда он стоял на нашей платформе, где я смотрел войска, отправляющиеся на юг».
Как доложил Пуришкевич Николаю II, его «санитарный поезд» был «полевой аптекой… рассчитанной для обслуживания трех армейских корпусов».
Кому война, кому – мать родна: доктор Лазоверт, развозя по корпусам медикаменты и книжки для офицеров, умудрился заслужить аж два солдатских «георгия»!
Сказать по правде, этот «капитан медицинской службы», с его двумя солдатскими георгиевскими крестами, изначально вызывает у меня некую настороженность. Скажу больше: вряд ли он являлся офицером русской армии, проявившим героизм на полях сражений…
Как мы поняли, «санитарный поезд» Пуришкевича предназначался не для оказания медицинской помощи и транспортировки раненых и больных, а совсем для другого – для доставки на фронт необходимых лекарств и перевязочных материалов. «Полевая аптека». А это, извините, совсем другой коленкор. Тот, кто на фронте имеет доступ к перевязочным материалам, этиловому спирту, медикаментам и обезболивающим средствам (в том числе – наркотического ряда), приобретает немалый вес и значимость, причём не у «солдатушек-ребятушек», а среди генералитета и чинов армейского руководящего состава. Грешно обсуждать чужие фронтовые награды, но что-то мне подсказывает, солдатские «георгии» Лазоверта появились на его груди не за просто так…
В те буйные годы среди дворянских сынков и всякого рода интеллигентов отмечался некий «кокаиновый бум». Вспомним, хотя бы, знаменитую «Кокаинетку» Александра Вертинского, написанную им в 1916-м:
Что Вы плачете здесь, одинокая глупая деточка,
Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы?..
Поэту Вертинскому хорошо был известен «эффект кокаина». Как Эфрону и Цветаевой, Маяковскому и Брик… И талантливому молодому поэту Поплавскому, ставшему наркоманом и сгоревшему от патологической страсти в эмигрантских трущобах Парижа… Рыба гниёт с головы: больше всего баловались «марафетом» в высших слоях общества. И не нами замечено: в гомосексуальных кругах «кокс» всегда шёл на «ура».
К чему это я? Да всё к тому же – о прочной связке между князьями и депутатом с доктором-аптекарем. Вне всякого сомнения, именно «марафет» влёк богатейшего развратника Империи к тем, у кого имелся, по сути, неограниченный доступ к наркотикам. У одного была уйма денег (Юсупов), у другого – уйма «кокса» (Пуришкевич). Как результат – выгодная дружба-симбиоз богатых шалопаев с «нужным человеком». Ну а какой-то там Распутин – дело десятое или, скажем, сто десятое. Был бы жив приснопамятный Столыпин, глядишь, и его принялись бы травить, взрывать и резать. В дурной головушке не усидеть хорошей мыслёнушке…
Так что о мотивах преступления в данной ситуации смешно даже рассуждать. Ясно одно: лично каждому из них «старец» Распутин не сделал ничего такого, за что его можно было убивать.
Имеется и вторая составляющая формирования преступной группы Юсупова-Пуришкевича: это яд. Тот самый цианистый калий, который главному организатору заговора проще всего было достать именно через «походную аптеку» Пуришкевича, чем где-то на стороне. (Разговор об этом впереди.)
Яд и наркотики – два ключевых обстоятельства, ставшие, на мой взгляд, цементирующей спайкой шайки, осуществившей самое громкое преступление в последние дни существования Российской империи.
Из пяти заговорщиков как минимум двое могли быть «в военно-походной форме». Причём один из них, надо понимать, и был тем самым офицером, который произвёл «контрольный выстрел». Кто же он?
План заговорщиков отличался конкретикой и не был лишён здравого смысла. (Хотя на выходе оказался никудышным!) Ещё раз напомню его, правда, словами В. Пуришкевича:
«Заседание наше длилось около двух часов, и мы сообща выработали следующий план: В назначенный день, или, вернее, ночь, мы все собираемся у Юсупова ровно в 12 часов ночи. В половине первого, приготовив все, что нужно, в столовой у Юсупова, помещающейся в нижнем этаже его дворца, мы поднимаемся наверх, в его кабинет, откуда он, Юсупов, выезжает к 1 ч. ночи за Распутиным на Гороховую в моем автомобиле, имея шофером д-ра Лазаверта.
Привезя Распутина к себе, Юсупов проводит его прямо в столовую, подъехав к ней со двора, причем шофер должен вплотную подогнать автомобиль к входной двери с таким расчетом, чтобы с открытием дверцы автомобиля силуэты выходящих из него не были бы видны сквозь решетку на улицу кому-либо из проходящей публики как по эту сторону Мойки, так и по ту, где в № 61 находится полицейский участок и помимо всего могут прогуливаться шпики, ибо нам неизвестно, уведомляет ли всегда и уведомит ли на этот раз также Распутин своих телохранителей, где он проводит добрую половину ночи.
По приезде Распутина в дом Юсупова д-р Лазаверт, скинув с себя шоферские доспехи, по витой лестнице, ведущей от входа мимо столовой в гостиную князя, присоединяется к нам, и мы, т. е. Дмитрий Павлович, я, С. и Лазаверт, становимся наверху у витой лестницы на всякий случай, дабы оказать помощь находящемуся внизу, в столовой, Юсупову в случае необходимости, если бы внезапно дело пошло не так, как нужно.
После смерти Распутина, которая, по нашим соображениям, должна была бы наступить через десять – пятнадцать минут по его прибытии во дворец и в зависимости от дозы выпитого им в мадере яда, князь Юсупов подымается наверх к нам, после чего мы все спускаемся обратно в столовую и, сложив в узел возможно большее из одежды Распутина, передаем это поручику С., который, облачившись в распутинскую шубу (С. по комплекции и росту в шубе может быть принят шпиками, коих мы все-таки опасались, за Распутина, прикрыв лицо поднятым воротником) и взяв узелок вещей Распутина, выходит с великим князем во двор и садится в автомобиль, на коем д-р Лазаверт опять за шофера; автомобиль направляется к моему поезду на Варшавский вокзал, где к этому времени в моем классном вагоне должна быть жарко затоплена печь, в каковой моя жена и жена д-ра Лазаверта должны сжечь все то из одежды Распутина, что привезут С. с великим князем.
Вслед за сим Лазаверт и его пассажиры погружают мой автомобиль на платформу, входящую в состав поезда, и засим пешком или на извозчиках отправляются на Невский во дворец великого князя Сергея Александровича, откуда, сев в автомобиль великого князя Дмитрия Павловича, возвращаются уже в этом автомобиле на Мойку, во дворец Юсупова, и, опять-таки со двора, подъехав вплотную к дому, поднимаются в гостиную, где князь Юсупов и я должны поджидать их возвращения.
Вслед за сим, спустившись все вместе в столовую, мы оборачиваем труп в какую-либо подходящую материю и, уложив мумию в крытый автомобиль великого князя, отвозим его в заранее намеченное место и бросим в воду, привязав к телу цепями двухпудовые гири, дабы труп не всплыл случайно на поверхность через какую-либо прорубь, хотя это представлялось нам едва ли возможным, ибо вследствие жестоких морозов все в Петрограде и его окрестностях реки, речки и каналы были покрыты толстым слоем льда, и приходилось подумать и подыскать место, свободное от ледяной коры, куда мы могли бы опустить труп убитого Распутина. На этом закончилось наше заседание