»[284].
Нам бы всё это не мешало запомнить…
Как видим, никто из пяти заговорщиков не хотел марать руки кровью. Сообща подсыпать в пирожные и рюмки с вином цианид – это одно; другое дело – палить из пистолета и выглядеть, как мясники в базарный день. Поэтому каждый хотел всего лишь играть ту роль, которая ему была отведена: кому-то выглядеть радушным хозяином; кому-то садиться за руль автомобиля; кому-то – разыгрывать живым мертвеца; кому-то – улаживать отношения с властями на случай непредвиденных обстоятельств…
Возможно, на случай провала планировался и некий «план Б». Но что такое «план Б»: он всегда означает провал основного; а дальше – куда уж вывезет… Хотя события показали, что никакого «плана Б» у злоумышленников не было и в помине! Лишь цель: ликвидировать «старца». Скорее всего, когда всё пошло не по плану, у Феликса Юсупова сдали нервы. Схватив браунинг, он ринулся к омерзительному «старцу». Через какое-то время раздался выстрел.
Попытка побега «мертвеца» застала всех врасплох! Хотя, если верить воспоминаниям наших «мемуаристов», «все» – это лишь двое: Феликс Юсупов и Пуришкевич. Первый то ли в полуобмороке, то ли бьётся в истерике… И тогда за беглецом бежит вооружённый «соважем» депутат. Стреляет раз… другой… И всё мимо! Своё отчаяние Владимиру Митрофановичу блестяще удалось отразить в дневнике:
«Не могу передать того чувства бешенства, которое я испытал против самого себя в эту минуту. Стрелок, более чем приличный, практиковавшийся в тире на Семеновском плацу беспрестанно и попадавший в небольшие мишени, я оказался сегодня неспособным уложить человека в 20-ти шагах».[285]
Демагог. Потому что, пока депутат, мучимый своим бессилием, пытался «заставить себя сосредоточиться», другой, бежавший вместе с ним, оказался более подготовленным: один выстрел – и «старец» упал. Подбежавший к упавшему Пуришкевич и тот, другой, видят следующую картину: Распутин «лежал с далеко вытянутыми вперед руками, скребя снег и как будто бы желая ползти вперед на брюхе; но продвигаться он уже не мог и только лязгал и скрежетал зубами».
Депутат, глядя на этого ненавистного ему «бессмертного» человека, в отчаянии пинает его ногой. Но тот, другой, далёк от сантиментов. Когда на фронте лошадь ломает ногу, её безжалостно пристреливают в ухо. Стрелять в ухо раненному в позвоночник «старцу» было как-то не по-человечески.
Времени для размышлений не было. Убийца выстрелит жертве в лоб…
Теперь о тех, кто мог быть «в военно-походной форме».
Двое – Пуришкевич и Лазоверт – однозначно вне игры. Первый – сугубо штатский, хотя и начальник «отряда Красного Креста» и «санитарного поезда». Как описывал его городовой Власюк, это был «человек, одетый в китель защитного цвета, с погонами действительного статского советника, с небольшой русой бородой и усами».
То есть, как ни покажется странным, Пуришкевич… был в форме. Но однозначно – не в военно-походной, с ремнём и портупеей, а в чиновничьем кителе.
Вот что в Проекте всеподданнейшей Записки по 3-му уголовному отделению докладывал на Высочайшее имя начальник этого отделения А.В. Оссовский: «…Приблизительно в пятом часу утра того же 17 декабря упомянутый городовой Власюк, по его показанию, был позван со своего поста одним из служащих князя Юсупова во дворец и введен в комнату, где находились сам князь Юсупов и неизвестный «чиновник в военной форме», назвавший себя членом Государственной думы Пуришкевичем»[286].
А д-р Лазоверт в ту ночь был задействован в качестве водителя автомобиля. Хотя якобы являлся «капитаном медицинской службы» и «главным врачом санитарного отряда Красного Креста». Уже будучи в Америке, он станет называть себя «полковником русской армии». Любил доктор это – присваивать себе звания и называться Георгиевским кавалером. Впрочем, у всех свои слабости.
Быть в офицерской форме этот «Colonel Stanislaus de Lazovert» (в Штатах мы его видим уже дворянином!), конечно, мог. Но не в тот раз. Потому что, как уже было сказано, его внешний вид должен был выдавать в нём заправского шофёра: именно он доставил Распутина из дома на Гороховой в Юсуповский дворец. Следует заметить, Пуришкевич и сам Лазоверт к делу подошли серьёзно.
Вот что об этом пишет в мемуарах Пуришкевич:
«Видел доспехи, приобретенные д-ром Лазавертом сегодня за 600 руб. по моему поручению: шоферская доха, нечто вроде папахи с наушниками, и шоферские перчатки. Лазаверт облачался во все это при мне и выглядит типичным шофером – хлыщеватым и нахальным. Все купленное он свез до времени в гостиницу Асторию, в которой живет в дни наших наездов в Петроград»[287].
Таким образом, вскоре после выстрела Юсупова, если верить мемуарам последнего, д-р Лазоверт, сев за руль автомобиля, покинул дворец и не мог участвовать в дальнейших действиях. В крагах и шофёрском кожаном шлеме, в тот момент он больше походил на какого-нибудь Козлевича за рулём ильф-петровской «Антилопы гну», но никак не на убийцу.
Третий – князь Феликс Юсупов. Он находился у себя дома, да ещё встречал важного гостя, поэтому вряд ли мог быть перетянутым ремнями-портупеями, да ещё с кобурой на боку. Тем не менее Феликс… тоже был в военной форме. И, надо думать, то была форма пажа.
Именно в ней Пуришкевич впервые увидел Юсупова при их знакомстве 21 ноября 1916 года:
«Сегодня, ровно в 9 час. утра, ко мне приехал князь Юсупов. Это молодой человек лет 30-ти в форме пажа, выполняющий, очевидно, военный ценз на звание офицера. Мне он очень понравился и внешностью, в которой сквозит непередаваемое изящество и порода, и, главным образом, духовной выдержкой. Это, очевидно, человек большой воли и характера: качества мало присущие русским людям, в особенности из аристократической среды»[288].
Внимательно прочтём следующие строки из воспоминаний Юсупова: «Нечеловеческим усилием я вырвался. Он упал ничком, хрипя. Погон мой, сорванный во время борьбы, остался у него в руке. «Старец» замер на полу. Несколько мгновений – и он снова задергался. Я помчался наверх звать Пуришкевича, сидевшего в моем кабинете».
Как видим, Распутин во время борьбы с Юсупова «сорвал погон».
Есть ещё кое-что. Из показаний Власюка:
«В это время я увидел через забор, что по двору этого дома идут по направлению к калитке два человека в кителях и без фуражек. Когда они подошли, то я узнал в них князя Юсупова и его дворецкого Бужинского…»
Таким образом, князь Юсупов был «в кителе». Удивительно, что не только он один, но и его дворецкий Бужинский. Заметим, «китель» – отнюдь не «военно-походная форма», о которой показал городовой Ефимов.
Теперь о четвёртом – великом князе Дмитрии Павловиче. Окончив Офицерскую кавалерийскую школу, он официально числился по военному ведомству (с апреля 1915 года – поручик Русской императорской армии); служил в лейб-гвардии Конном полку. На момент описываемых событий даже являлся шефом двух полков – Фанагорийского 11-го гренадёрского и Лейб-гвардии 2-го стрелкового Царскосельского.
Итак, перед нами самый что ни на есть поручик русской армии. Причём – находящийся на действительной военной службе. Так что заподозрить великого князя в убийстве «старца» очень даже можно, причём без всякой натяжки. Хотя и здесь имеет место один нюанс: именно великий князь Дмитрий Павлович вместе с д-ром Лазовертом (который сел за руль) покинул Юсуповский дворец, не предполагая, что Распутин ещё жив. По крайней мере, так, судя по записям Пуришкевича, было запланировано; и так писали в своих опусах оба «мемуариста».
Жертву добьют уже после отъезда Дмитрия Павловича и Лазоверта. Выходит, они оба ни при чём.
Кто остаётся в активе? Ах, да – пятый: некто Сухотин, Сергей Михайлович.
Странное дело, во всех воспоминаниях и даже в описаниях той трагической ночи этот человек как бы ненароком оказывается где-то на самых задворках событий – он почти незаметен. Сухотин – некая тень среди всех этих князей, депутатов и докторов. Этакий мальчик на побегушках, «подай-принеси». Мало того, в своём дневнике Пуришкевич его даже не называет; зато проговаривается, когда упоминает: «поручик С.». Полностью его фамилия прозвучит лишь в мемуарах князя Феликса Юсупова «Конец Распутина», изданных в Париже в 1927 году.
Неужели Сухотин в группе заговорщиков и есть тот самый военный, о котором широкой публике даже не сразу стало известно?
Давайте посмотрим. Сергей Сухотин – бывший фронтовик Первой мировой, был ранен. До войны учился в Лозаннском университете; в 1911 году он вернулся в Россию и поступил в качестве вольноопределяющегося в Лейб-гвардии 4-й стрелковый Императорской Фамилии полк. На фронте командовал 7-й ротой в Лейб-гвардии 1-м стрелковом полку в составе Гвардейского корпуса генерала Безобразова. За боевые заслуги был награжден орденами Св. Анны и Св. Владимира 4-й степени. В марте 1915 года поручик Сухотин будет тяжело контужен. Находясь в госпитале, в своей записной книжке он запишет: «немецкие аэростаты бросали бомбы»[289]. С 17 апреля находится в Юсуповском лазарете в Царском Селе, откуда своей знакомой сообщит:
«…Контужен я был 29 марта в спину, что отразилось на ногах… Сюда приехал 10 дней тому назад… Лечат меня ваннами и электризацией»[290].
К концу апреля Сухотин «уже начал ходить с палочкой»[291].
Тем не менее лечение офицера продолжалось вплоть до января 1916 года. В феврале он уже вновь на фронте, в расположении своего полка. Но контузия даёт о себе знать.