Но мы не об этом. Мы – о пистолетах. Оружие в ту ночь во дворце имелось. Правда, с ним ещё необходимо разобраться. По крайней мере – с количеством стволов: так три или четыре? Для нашего расследования это чрезвычайно важно. Ещё важнее – выбраться из силков юсуповского лукавства.
Передо мной два издания воспоминаний Ф. Юсупова: «Конец Распутина» (Париж, 1927 г.) и «Мемуары» в 2-х книгах, изданные в начале пятидесятых там же, в Париже (переизданные в 2019 году московским издательством «Захаров»).
Читаем и сравниваем:
«Наверху, у меня в кабинете, великий князь Дмитрий Павлович, Пуришкевич и поручик Сухотин с револьверами в руках бросились ко мне навстречу». («Конец Распутина», 1927 г.)
«Наверху у меня в кабинете Дмитрий, Сухотин и Пуришкевич, едва я вошел, кинулись навстречу с вопросами». («Мемуары», 1952 г.)
Что видим: суть одна, но явное различие в уточнении: трое указанных лиц были вооружены пистолетами!
Зато совсем не отличается другой эпизод:
«Я взял у Дмитрия револьвер и сошел в подвал». (1927 г.)
«Взяв у великого князя револьвер, я спустился в столовую». (1952 г.)
Тогда как быть с воспоминаниями Пуришкевича:
«Не успел я произнести эти слова, как Юсупов быстрым, решительным шагом подошел к своему письменному столу и, достав из ящика его браунинг небольшого формата, быстро повернулся и твердыми шагами направился по лестнице вниз»?
Теперь давайте-ка всё это воедино.
Во-первых, г-н Пуришкевич в который раз мог что-то запамятовать или перепутать, что, как мы помним, с ним уже случалось. А во-вторых, Ф. Юсупов в разные годы дублирует одно и то же: «револьвер» им был взят у великого князя. В результате, получаем следующее: в ту злополучную ночь оружие имелось: а) у великого князя Дмитрия Павловича, чьим оружием и воспользовался Феликс Юсупов; б) у депутата Пуришкевича, который, как писал он сам, был вооружён «тяжелым «соважем»» («Savage Model 1907»). (Догадайтесь с одного раза: чем в наши дни знаменит пистолет «соваж»? Так вот, любой справочник вам подскажет, что именно этот пистолет… использовался В.М. Пуришкевичем при убийстве Григория Распутина!) Ну и в) у поручика Сухотина. Сам князь Юсупов и доктор Лазоверт, если верить всему написанному, были безоружны.
О браунинге. Вообще, данную марку пистолета называли «никудышным конкурентом кольта». Пусть так. Главное, что этот самый «никудышный конкурент» с кольтом имел общего лишь то, что также являлся пистолетом, а не револьвером (хотя, заметим, Юсупов браунинг великого князя постоянно называет «револьвером»). Да и пуля, найденная в теле жертвы, как мы помним, оказалась выпущена именно из браунинга. Таким образом, депутат Пуришкевич к убийству «старца» имеет разве что «ширмочное» отношение, не более. Подумаешь, стрелял-стрелял – и не попал. Мало ли кто в кого и когда стрелял. Вот и Пуришкевич стрелял. В Распутина. Но… не попал, бывает.
А вот князь Феликс Юсупов попал. Правда, не «в сердце», как диагностировал д-р Лазоверт, а в органы брюшной полости. По факту Распутин оказался тяжело ранен, но не убит. О пуле, прошедшей навылет, в полицейских отчётах и донесениях – ни слова. Значит, не нашли. Как и гильзу. Тем не менее – почему не нашли пулю? То ли плохо искали, то ли ребята из команды Юсупова-Пуришкевича позаботились: долго ли сковырнуть, скажем, из какого-нибудь косяка?.. Интересно, кто мог это сделать – Пуришкевич, Лазоверт или всё же «поручик С.»? Пока д-р Лазоверт «виртуозно» констатировал смерть жертвы… пока искали гильзу и пулю… пока думали, как быть дальше… Время! Его сильно не хватало.
Отметим главное: пистолетов в этой драме было три: «соваж» Пуришкевича и два браунинга – великого князя Дмитрия Павловича и Сергея Сухотина. Всё совпадает: двое последних – поручики. Вооружённые браунингами офицеры.
Именно один из них и произведёт «контрольный выстрел».
Поздравляю, мы вплотную подошли к финалу нашего расследования.
Звук выстрела прозвучал оглушительным ударом грома среди гробовой тишины. Затаившиеся за дверью четверо человек одновременно вздрогнули. Свершилось! Грохот из-за двери – это сигнал к активным действиям. Все кинулись вниз, в «столовую». Рванув дверь комнаты, они буквально ввалились туда и… очутились в кромешной тьме.
В. Пуришкевич:
«Не медля ни одной секунды, все мы, стоявшие наверху, не сошли, а буквально кубарем слетели по перилам лестницы вниз, толкнувши стремительно своим напором дверь столовой: она открылась, но кто-то из нас зацепил штепсель, отчего электричество в комнате сразу потухло. Ощупью, обшарив стенку у входа, мы зажгли свет, и нам представилась следующая картина: перед диваном, в части комнаты в гостиной, на шкуре белого медведя лежал умирающий Григорий Распутин, а над ним, держа револьвер в правой руке, заложенной за спину, совершенно спокойным, стоял Юсупов, с чувством непередаваемой гадливости вглядываясь в лицо им убитого «старца»…»[314]
Ф. Юсупов:
«Услыхав выстрел, прибежали друзья. На бегу они задели электрический провод, и свет погас. Во тьме кто-то налетел на меня и вскрикнул. Я не сходил с места, боясь наступить на труп. Свет, наконец, наладили. Распутин лежал на спине…»
Оба – Пуришкевич и Юсупов – в один голос уверяют, что Распутин лежал на полу и агонизировал.
Но так ли было на самом деле? С огромной долей вероятности можно говорить, что ситуация развивалась с точностью до наоборот. За то время, пока горе-злоумышленники возились со штепселем, жертва, раненная и испуганная, вскарабкавшись по ступеням вверх, успела выскользнуть из дома через боковую дверь в соседний дворик.
До спасительной калитки оставалось несколько шагов… И «старец» обязательно бы убежал, если б его не остановила… пуля.
Догнать – не являлось для преследователей самоцелью. Этот Распутин никому и даром не был нужен – хватит, натерпелись! Другое дело, что он не нужен был живой. «Старца» любой ценой следовало добить. Здесь и сейчас! Немедленно!
Первым, чуть замешкавшись с «соважем», выбежал наверх Пуришкевич. Бабахнув пару раз в сторону беглеца, он только всполошил всю округу. Секунда-другая – ещё выстрел. «Старец» охнул и осел… Далее началась агония. Распутин по-прежнему был жив. Оставалось последнее – добить.
Слова Феликса о том, что он «вихрем слетел с главной лестницы и понесся по набережной перехватить Распутина у ворот, если Пуришкевич промахнулся» – неправда: никуда он не бегал, находясь в крайней степени растерянности. Князюшка уже вряд ли мог куда-либо выйти: вино и острые ощущения сделали своё дело – в тот момент он был, мягко говоря, недееспособным. За «старцем» бежит… Нет, за ним бегут.
Кто были эти преследователи? С большой долей вероятности можно говорить лишь об одном из них – о Пуришкевиче. Бывший депутат с такой проникновенностью потом опишет, как целился и стрелял в Распутина, что не поверить в это просто невозможно.
Итак, за «старцем» бегут Пуришкевич и… другой. С этим, другим, выбор невелик: либо великий князь Дмитрий Павлович, либо – «поручик С.». Один из двух, без вариантов! На чашу весов я бы положил за Сухотина. И вот почему.
В моём представлении российский император Николай I отнюдь не является «Николаем-Палкиным», а Николай II – «Николаем-Кровавым». Ложь, запущенная большевиками для оболванивания собственного народа. Хотя кое с чем соглашусь: произошедшее с Империей в 1917 году во многом на совести слабых Романовых. Так вот, вряд ли бы великий князь Дмитрий Павлович гнался за жертвой с пистолетом в руках, пусть даже эта жертва была Распутин. В это трудно поверить и ещё труднее представить. Согласитесь, не барское это дело гоняться за каким-то «старцем», а потом его, безоружного и раненого, ещё и добить выстрелом в лоб. Не по Сеньке шапка. Да и вообще, не комильфо. И совсем уж не комильфо выглядело бы, если б он занимался шубой Распутина и сжиганием её в какой-то топке. Слишком грязновато для великого князя, не находите?
Другое дело – Сухотин. Пуришкевич как стрелок оказался никудышным. Но тот, который бежал вместе с ним, промазать не мог. На то и офицер. Он бежал в той самой «военно-походной форме», которую сразу распознал опытный городовой Ефимов; стало быть, при ремнях-портупеях и с оружием в кобуре на боку. Бежавший рядом умел хорошо стрелять и мог убивать. В ту ночь его личным врагом и, как он считал, врагом Российской империи был этот жалкий мужик, маячивший впереди, и которого никак не мог прикончить ни яд, ни выстрел в упор «в сердце».
Промахнуться, понимал офицер, он сейчас просто не мог, не имел на то права! Пуришкевич сопевший поблизости, выглядел довольно жалко; даже хлипкая дамочка где-нибудь в тире при городском парке смотрелась бы уверенней. Следовательно, не стоило терять времени…
Тем не менее слова Пуришкевича, что «живым Распутин отсюда выйти не может, не должен и не выйдет», прочно засели в голове. Что ж, значит, не выйдет!
Офицер выхватил из кобуры браунинг и, почти не целясь, выстрелил в маячивший впереди силуэт. Первый же выстрел оказался удачным: жертва рухнула в снег. Когда стрелок подбежал ближе, он увидел, что «старец» ещё подавал признаки жизни, хотя встать уже был не в силах. Оставлять Распутина, который ещё минуту назад угрожал Феликсу, что «всё скажет царице», было нельзя. С него станется – расскажет!
На размышления не оставалось и секунды. Хладнокровно приставив дуло браунинга ко лбу корчившегося старика, убийца… нажал на курок.
То была первая жертва грядущей революции.
Но мы недоговорили о великом князе.
Напомню, вооружённых людей было трое – великий князь Дмитрий Павлович, поручик Сухотин и Пуришкевич. Таким образом, в погоню должны были броситься именно они. Однако догонять «старца» были вынуждены лишь Пуришкевич и Сухотин. А всё потому, что к этому моменту Дмитрий Павлович, если верить Юсупову, оказался безоружен: его пистолет за пару минут до этого взял Феликс (что он и подтверждает во всех своих воспоминаниях).