Вот и получается, что труп Распутина вывозили… раз… два… три… Так и есть, три человека: великий князь Дмитрий Павлович, поручик Сухотин и… И солдат. Как пишет Пуришкевич, великий князь сел за руль, Сухотин – рядом с ним. Вот и разгадка: они уезжали на личном авто великого князя Дмитрия Павловича – дубль-фаэтоне «Металлуржик».
Конечно, удобнее было бы выезжать из дворца на десятиместном «Делоне-Бельвиле»; но тогда, уж извините, солдатику не пришлось бы садиться на мертвеца: места хватило бы всем – и четверым, и даже шестерым, как уверяют некоторые. Кстати, насчёт шестерых, которые, если верить англичанам, якобы грузили тело в автомобиль. Ну, грузили. Могли, к слову, помогать дворецкий Бужинский и денщик Нефедов; или другой солдат… или кто ещё из слуг… Могло быть вовсе и не шесть человек – все десять! И что с того? Главное, что уехали на автомобиле, где у солдата могло быть единственное место – верхом на трупе.
Надо понимать, что сидеть на мёртвом теле, из которого со всех сторон сочится и течёт, дело, мягко говоря, неблагодарное. Мало того, что салон автомобиля после такой поездки окажется буквально потоплен в крови, так ещё и самому не отмыться. Так что солдат сидел на трупе не по собственной прихоти. Именно так, ко всему прочему, он прикрывал тело от посторонних глаз.
Да, кстати, а как быть с показаниями дворника Лазукова и городового Ефимова, которые заявляли, что во время своего дежурства видели проезжавшие то открытый, то закрытый автомобили? Отвечу: никак. А всё потому, что тот и другой в вопросе относительно автомобилей путались.
Вот что 18 декабря 1916 года показал, будучи допрошен в жандармском управлении, Аким Лазуков:
«…В ночь на 17 Декабря с 2 часов ночи я стал чистить панель около этого дома. Около 3 часов ночи я услыхал два негромких выстрела, как бы со стороны Максимилиановского переулка, это стреляли не возле домов №№ 92 или 94; никакого автомобиля возле этих домов не было в это время. Через несколько времени подошел ко мне постовой городовой и спросил меня, здесь ли стреляли. Я ответил, что здесь я не слыхал выстрелов, а звук доносился со стороны Максимилиановского переулка. Когда я разговаривал с городовым, то Князь Юсупов с Бужинским не подходил к нам и городовой с ними не разговаривал. Больше ничего не могу показать…»[324]
В тот же день и там же Флор Ефимов показал:
«…В течение 20–30 минут после выстрела не проезжал по Мойке никакой автомобиль или извозчик. Только спустя полчаса проехал по Мойке от Синего моста к Поцелуеву какой-то автомобиль, который нигде не останавливался. О выстрелах я дал знать по телефону в 3-й Казанский участок, а сам пошел в сторону выстрелов. На Почтамтском мостике я увидел постового городового Власюка, который тоже слыхал выстрелы, и, думая, что они произведены на Морской улице, шел ко мне навстречу с целью узнать, где и кто стрелял. Я сказал, что выстрелы были произведены в районе д. № 92 по Мойке. После этого я возвратился на пост и больше ничего не видел и не слыхал. Помню, что со времени, как раздались выстрелы, до 5–6 час. утра я не видел других, проезжавших по Мойке, автомобилей, кроме вышеуказанного. Больше ничего не могу показать…»
Как видим, о каком-либо «закрытом автомобиле» ни слова.
В юриспруденции есть такое понятие: «по горячим следам». Это когда правоохранительные органы получают (в данном случае – от свидетелей) самые свежие и, следовательно, ценные показания. Временной фактор здесь играет первостепенную роль: чем быстрее – тем лучше! Потому как со временем что-то забывается, что-то додумывается, а что-то – целенаправленно утаивается.
Приведённые выше показания дворник Лазуков и городовой Ефимов дали на следующий день после случившегося – то есть «по горячим следам». Так что не верить им нет никаких оснований.
Из сообщения в «Вечернем времени» от 19 декабря 1916 года:
«…Через некоторое время по черному ходу вышло несколько лиц, с какой-то большой ношей в руках. Ношу эту положили в автомобиль и куда-то увезли».
Дубль-фаэтон великого князя Дмитрия Павловича мчался сквозь ночной Петроград. На крыле автомобиля развивался императорский штандарт – надёжный пропуск для беспрепятственного проезда сквозь все полицейские посты…
Мало ли что потом по этому поводу могли выдумать англичане?
Вновь перейдём к аналитике.
Итак, после смертельных выстрелов в «старца» первостепенной задачей злоумышленников, как уже было сказано, являлось: во-первых, немедленно избавиться от трупа; а во-вторых, срочно покинуть дворец. Было ещё и третье: к преступной группе не должен был быть прикосновенен член Императорской Фамилии (в данном случае – великий князь Дмитрий Павлович).
И в этом плане у великого князя были полностью развязаны руки: имея собственный автомобиль (на котором прибыл во дворец), он не зависел от чьего-либо транспорта, ибо, как уже говорилось, был автономен.
Так что, когда встал вопрос, кому уезжать из дворца в первую очередь и на чём, решение нашлось очень быстро: на дубль-фаэтоне «Металлуржик» Дмитрия Павловича. Великий князь занял место за рулём, поручик Сухотин рядом. Туда же, позади передних сидений, загрузили и труп Распутина, занявший всё свободное пространство. Именно поэтому пришлось взять с собой не двух, а одного солдата, который с трудом разместился на трупе. Подняв тент, беглецы помчались в сторону Большого Петровского моста.
Да-да, именно эти двое и солдат. Плюс труп. Ехать кому-то ещё не было смысла. Тем более – Пуришкевичу и д-ру Лазоверту. Говоря о последнем, следует заметить, что он своё уже отработал: и яда всыпал, как было велено; и смерть «старца» констатировал настолько «блестяще», что целое столетие после этого ходили слухи, будто Распутина скинули с моста живым. Тандем Пуришкевич-Лазоверт убудет чуть позже – на своём «Руссо-Балте», с доктором за рулём. Ну а самым последним покинет дворец непосредственный его хозяин – князь Ф. Юсупов. Это случится уже утром, около шести часов.
Вот и всё. Феликс был доволен: со «старцем» было покончено! Да, теперь его жизнь существенно усложнится, но всё это ничто в сравнении с тем, что переживал русский народ, когда у Трона находилось это безобразное чудовище. А он, князь Феликс Юсупов-младший, готов на всё! Пусть даже это всё… это всё… всё…
В то утро Феликс уснул так быстро, как засыпал, будучи ребёнком.
Обстоятельство № 17.
Заключительный аккорд депутата Пуришкевича.
Как мы помним, секретность данного громкого преступления раскрылась задолго до его окончания. И провалил всё дело – нет, не д-р Лазоверт: маску секретности сорвал… депутат Пуришкевич. Ведь именно он неожиданно для всех, в том числе – для Юсупова, – кинулся к дежурным солдатам, рассказав о том, как только что им был убит «Гришка Распутин, враг России и царя».
Через какое-то время он то же самое уже говорил городовому Власюку.
Никто не даёт ответа: почему так поступил Пуришкевич? А ответ прост: пользуясь своей депутатской неприкосновенностью (а также относительной неприкосновенностью князя Юсупова) он изначально брал всю вину на себя. Но почему?!
Вообще, поведение Пуришкевича многое объясняет. Чтобы это понять, следует вернуться немного назад – туда, где мы говорили о Петре Столыпине; в частности – о военно-полевых судах, введённых в Российской империи с лёгкой руки премьера специальным Положением Совета министров.
Несмотря на то что в апреле 1907 года данное «Положение» потеряло силу, это не коснулось военнослужащих, которых расстреливали по постановлению военно-полевых судов вплоть до Февральской революции 1917 года. Так что угодить под статью Уголовного Уложения за тяжкое преступление в 1916 году означало одно: подвергнуться риску оказаться у расстрельной стены.
В нашем случае лишь один – великий князь Дмитрий Павлович – имел некий иммунитет от расстрела, да и то – очень-таки относительный: император мог изменить меру пресечения лишь после оглашения приговора суда. (Вспомните, как императрица ратовала за расстрел великого князя!) Как бы то ни было, Дмитрия всё равно бы не казнили. Пуришкевича наверняка бы спасла депутатская неприкосновенность. За Юсупова тоже было кому заступиться.
А вот с Лазовертом сложнее. Хотя и у него имелся защитник – тот же депутат Пуришкевич. Ну и не будем забывать, что Станислав Сергеевич всё-таки находился под эгидой Красного Креста, хотя история с его офицерством и фронтовым «геройством» крайне мутная. Некоторые исследователи позже будут называть д-ра Лазоверта «агентом французских спецслужб». Не удивлюсь, что так оно и было на самом деле.
Зато поручик Сухотин, являясь офицером военного ведомства, вряд ли в случае разоблачения мог надеяться на снисхождение. Так что, поймай жандармы поручика за руку на месте преступления, и не сносить бы тому головы.
И уж кому-кому, но Владимиру Пуришкевичу – бывшему чиновнику для особых поручений при министре внутренних дел Плеве – все эти обстоятельства были хорошо известны. Как понятно и то, что поручика Сухотина в случае его задержания на месте преступления или по горячим следам просто-напросто расстреляли бы!
Странное поведение Пуришкевича заключалось в том, что он: а) выиграл время и б) позволил всем уйти.
Как это, «позволил уйти»? – спросит меня кто-то. Да вот так. Про план «Перехват» слыхали? Ну вот. Помчись эти самые городовые Ефимов и Власюк немедленно докладывать своим начальникам, что убийцы скрылись, мол, на моторе, – и такое бы началось! Все автомобили – в разработку! А их в дореволюционном Петрограде – не как сегодня: в энное количество раз было меньше. Глядишь, и нашли бы: и совпадения следов на снегу автопокрышек, и «тёмные пятна, похожие на кровь»; а там и «пальчики», оставленные злоумышленниками, отработали бы (с подачи генерала Кошко в стране уже вовсю использовался новый метод дактилоскопии). Хотя, думаю, в те годы могли обойтись и без всякой дактилоскопии: так бы прижали «субчиков» к стенке – всё бы выложили. Добровольно, так сказать, по собственной инициативе: кто, когда, с кем и почему…