Князь Алексей Щербатов вспоминал:
«Феликса с женой Ириной революция застала за границей… Сначала открыли магазин дизайнерской одежды «Ирфе», имели хороших заказчиков, но прогорели. Потом Феликс продавал вывезенные через Крым в Италию картины, драгоценности. За одну лишь уникальную чёрную жемчужину очень большого размера, помнится, получил около двух миллионов долларов. А лучшие картины Рембрандта из его коллекции куплены несколькими музеями, в том числе вашингтонским «Меллон». Мне известно, что они много помогали русским эмигрантам. На остатки состояния Юсуповы купили здание старой конюшни, на втором этаже которой располагались жилые помещения, внизу они держали шляпную мастерскую»[337][338].
В годы Второй мировой войны генерал-изменник Власов, нанеся визит Феликсу Юсупову, попытался было привлечь уже немолодого Юсупова к сотрудничеству против Советов на стороне нацистов. Только не на того напал! У князя был свой взгляд на честь русского дворянина.
– Передай ему, – приказал он лакею, – что с предателями Родины мне разговаривать не о чем…
Феликс Юсупов умер на 81-м году жизни, пережив своего заклятого врага (Распутина) более чем на полстолетия, и остался для всех если и не спасителем России, то национальным героем – точно.
А с доктором Лазовертом судьба, как ни с кем другим, сыграла злую шутку. Рассказывали, что он, подобно прочим, вовремя сбежав из суматошной России, также осел в Париже. Постепенно обжился, отдышался, обзавёлся собственной квартиркой и даже стал выезжать на морские курорты. Как-то уехал на пару месяцев, а когда вернулся – охнул: в нижнем этаже его дома широко распахнул двери шикарный ресторан с символическим названием… «РАСПУТИН»![339]
Говорят, мнительный доктор трясущимися руками потянулся за сердечными каплями. Едва отошёл. Но ненадолго: через несколько лет, когда он жил уже в Штатах, не помогли слабому сердцем эскулапу ни капли, ни пилюли. Доктора – они ведь тоже люди…
Ну и поручик Сухотин.
После того как к власти пришли большевики, Сергей Сухотин при новой власти неплохо устроился, возглавив в апреле 1918 года Отдел заграничных металлов в Главном управлении по распределению металлов (РАСМЕКО). Но служба там не задалась: уже через полгода «за подрыв экономики государства» вместе с подельником он был приговорён к расстрелу (высшую меру заменили бессрочным тюремным заключением).
Пока находился в Таганской тюрьме, его жена, пианистка Ирина Энери, бросив на произвол судьбы их шестимесячную дочь Наталию, уехала во Францию, где вторично вышла замуж за русского эмигранта-таксиста. Умерла в 1980 году в доме для престарелых русских эмигрантов в Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем.
Выйдя на свободу, Сухотин поехал в Ясную Поляну, где одно время работал комендантом толстовского музея; в октябре 1921 года – женился на внучке знаменитого писателя Софье Андреевне Толстой. И вновь всё пошло не так.
«…Вскоре после свадьбы, – пишет в своих воспоминаниях Т. Аксакова-Сиверс, – Сухотина разбил паралич. В состоянии полного рамолисмента он теперь жил на квартире матери Софь[340]и Андреевны в одном из Пречистенских переулков и требовал немалого ухода…
Когда теткам Анны Ильиничны – Татьяне Львовне и Ольге Константиновне стало совсем невмоготу, они написали в Париж Ф. Ф. Юсупову, прося забрать своего приятеля и «сотрудника»… [341]
Юсупов ответил: «Давайте его сюда», и Толстые попросили одного из дипкурьеров (кажется, чехословацкого) довезти больного до Парижа.
В Варшаве дипкурьер на час отлучился из вагона. Когда он вернулся, Сухотина в купе не оказалось. Поезд не ждал, и курьер поехал дальше. Сухотин тем временем отправился бродить по Варшаве и, в конце концов, упал на улице. Его подобрали, приняв за пьяного, потом разобрались, направили в больницу, полечили некоторое время и в состоянии улучшения доставили в Париж, где он всё же вскоре умер»[342].
Ну а его вторая жена тем временем неожиданно для всех… вновь вышла замуж, на сей раз – за дебошира и пьяницу поэта Сергея Есенина, который через три месяца повесился. Обо всём этом Сергей Михайлович узнал уже из парижских газет. Через полгода после смерти Есенина, в июне 1926 года, в парижском пригороде Орли скончается и поручик Сухотин…
Трагично сложились судьбы и членов семьи самого Распутина.
Напомню, у «старца» в браке с Прасковьей Фёдоровной Дубровиной после смерти остались трое детей – дочери Матрёна и Варвара, а также сын Дмитрий. Когда грянула Февральская революция, всё семейство находилось в Петрограде. Однако вскоре мать и дочери убыли в родное село Покровское под Тюменью, куда после Октябрьского переворота прибыл и Дмитрий.
Они тихо-мирно жили в отцовском доме, пока в 1920 году просторный пятистенок и хозяйственные постройки не конфисковали по решению волостных властей. Интересна формулировка большевистского исполкома: «…означенное имущество нажито на средства бывшей царицы Александры, с которой Распутин кутил во всю ширь».
Несмотря на то что после «раскулачивания» Распутины считались неимущими, во время коллективизации Прасковью Фёдоровну, её дочь Варвару и сына Дмитрия выслали на полуостров Ямал («там, где каменные глыбы, лёд и метели»).
Несчастные заложники времени, они один за другим скончаются от цинги и прочих болезней. Повезёт лишь старшей из дочерей – Матрёне. Она выйдет замуж за офицера Бориса Соловьева, с которым вовремя эмигрирует во Францию. Позже семья переберётся в Соединённые Штаты, где бывшая воспитанница Смольного института будет работать танцовщицей и дрессировщицей тигров. Умрёт Матрёна Соловьёва-Распутина в 1977 году, на восьмидесятом году жизни, оставив двух дочерей.[343]
Советская власть не прощала тех, кто был прикосновенен к Семье…
И ещё о некоторых персонажах, ставших уже историческими, хотелось бы рассказать.
Пришедшие к власти большевики выжигали калёным железом всё, что было связано с Романовыми, и конечно – с Распутиным. В Петрограде они расстреляли духовника Царской семьи отца Александра Васильева; в Тобольске расправились с епископом Гермогеном (Долганёвым). Известно, что в 1918 году по благословению патриарха Тихона владыка Гермоген совершил крестный ход вокруг Тобольского кремля и специально остановился возле губернаторского дома, куда была сослана Семья. На Страстной неделе 1918 года епископ Тобольский и Сибирский Гермоген был арестован и отправлен в Екатеринбург.
В июне 1918 года на реке Туре, под Тобольском, после зверских пыток чекистами были утоплены взятые накануне заложники. Руководил палачами некто Павел Хохряков, бывший кочегар с эскадренного броненосца «Император Александр II», ставший при новой власти кровавым убийцей. Он же, председатель Тобольского Совдепа Хохряков, лично расправится и с епископом Гермогеном: связав старцу руки и прикрепив к его ногам старые металлические колосники, сбросил священника с палубы парохода «Ока». Найдя его тело, местные жители похоронили мученика в селе Покровском, около церкви, построенной на деньги, собранные «старцем» Распутиным.[344]
Из дневника Матрёны Распутиной:
«…Нашли в воде его обмотанного веревками, с руками связанными назад, мучили, говорят, его бедного страшно, ах какие мерзавцы большевики, не лучше бы им и не хуже, Господи, накажи их. Как жутко проходить мимо церкви, в особенности вечером, идешь – темно-темно и ни одного человека нет на улице, вся деревня спит. Видишь, в церковной ограде горит свеча, дьякон читает всю ночь Евангелие у Епископа Гермогена на могиле. Стараюсь реже ходить в верхний край, чтобы не видеть жуткой картины. Сегодня приехал епископ Еринарх за телом убиенного, служили панихиду»[345].
Через пару месяцев вполне по адресу найдёт свою жертву офицерская пуля: большевик Хохряков будет убит. Однако «доблесть пламенного большевика» ещё долго будет туманить сознание подрастающего поколения.
«Павел Хохряков… крестьянин из Вятской губернии. Матрос с корабля «Чесма», – нежно, насколько это возможно для палача, вспоминал о «герое» другой заплечных дел мастер Яков Юровский. – Скромный, тихий, мягкий человек. Прекрасный товарищ с сердцем красной девушки. …Помню случай, когда он расстрелял несколько контрреволюционеров, привезенных из Тобольска. Среди них был священник, брат епископа Гермогена. Он знал Хохрякова по Тобольску и до последней минуты верил, что Хохряков его не расстреляет. И когда он обратился к тов. Хохрякову и сказал: «Сошлите хоть на каторгу, только не расстреливайте», – Хохряков ему мягко ответил: «Вы, батюшка, не волнуйтесь. Мы вас мучить не будем. Расстреляем и всё. Без лишних страданий». Это был сын восставшего революционного народа с прекрасной душой. …Такой гармонии красоты человеческой души и железной воли солдата революции я не много встречал…[346]
(Напомню, именно Павлу Хохрякову партия незадолго до событий на реке Туре доверила доставить царских детей из Тобольска в Екатеринбург – туда, где они будут расстреляны его партийным товарищем – тем самым чекистом Юровским.)
Ужасные испытания пришлось пройти многим видным служителям Православия. Так, были зверски расстреляны митрополит Киевский и Галицкий Владимир (Богоявленский), архиепископ Пермский Андроник (Никольский), архиепископ Черниговский и Нежинский Василий (брат митрополита Киевского Василий Богоявленский). Последний был командирован Поместным Собором в Пермь во главе комиссии для расследования обстоятельств убийства архиепископа Андроника. На обратном пути красноармейцы, расстрелявшие священника в вагоне поезда (в пути между Пермью и Вяткой), выбросили тело архиепископа с моста через Каму в реку. После того как местные крестьяне похоронили Владыку и к могиле священномученика устремились паломники, большевики, выкопав тело невинно убиенного, сожгли его.