ря, а только весьма внушительная демонстрация для оттяжки австрийских войск из Италии и немецких от Вердена.
Но если окажется, что наступление не имелось в виду, то это ясно укажет, что у нас для серьезного «изгнания врага» нет достаточного количества снарядов. Таково, впрочем, и было мнение французов по осмотре России. Я думаю, что у нас вообще пропала вера в наступление. Замечательно, что победа Брусилова совершенно не производит в публике никакого особенного впечатления. Прежде каждый успех вызывал восторги, энтузиазм, возбуждал подарки на победу. Теперь, хотя в газетах описываются беспримерность атак и успехов Брусилова, но публика просто не решатся радоваться. У нас радовались бы признакам окончательной победы, но частным успехам, не влекущим за собой победы над Германией и Австрией, явно не радуются, т.е. не очень радуются, не считают таких частных побед заслуживающими серьезной русской радости.
Сверх того – победы над австрийцами не возбуждают и сознания нашей мощи. Если бы мы разбили немецкие армии, хотя бы с половинным успехом, – это, конечно, возбудило бы восторг, т.е. сознание нашей воскресшей мощи. Но бить австрийцев, бить турок – это ничего не значит. У нас страх и сознание бессилия существуют только в отношении немцев. В головы народа проникло тяжкое мнение, что мы не способны разбить немцев. Это подавляющее чувство может быть уничтожено победами над немцами. А нас угощают поражениями турок да австрийцев. Это недостаточно для поднятия духа страны». (Дневник Л.А. Тихомирова. 1915–1917 гг. М., 2008. С. 230–231.)
Император Николай II вновь фиксирует в дневнике:
«28-го мая. Суббота
Во вчерашних боях вновь взято в плен – 97 офицеров и около 5500 чел. и 11 орудий.
Всего взято в плен: офицеров 1240, около 71 000 ниж. чин. и захвачено 94 орудия, 167 пулеметов и 53 бомбомета.
Сегодня прибыла чудотворная икона Владимирской Божьей Матери и в шестом часу была торжественно перенесена в штабную церковь, после чего был отслужен краткий молебен и всенощная. Принял сенатора Кобылинского по Человеколюбивому О[бщест]ву. Погода жаркая.
29-го мая. Троицын день
В боях вчерашнего числа вновь взято в плен 1 генерал, 409 офицеров, 35 100 ниж[них] чин[ов], 30 орудий, 13 пулеметов и 5 бомбометов.
Общее количество пленных за операцию пока 1 генерал, 1649 оф[ицеров], свыше 106 000 н. ч., 124 орудия, 180 пуле[метов] и 58 бомбометов. Кроме того, огромное количество ручного оружия, патронов и пр.
День был невероятно жаркий, даже душный. Сегодня день рождения дорогой Татьяны; ей исполнилось 19 лет.
После завтрака поехал с Алексеем на станцию; видели эшелон Куринского полка и два вагона Пуришкевича – пох[одная] библиотека и пох[одная] аптека, с кот. он разъезжает по фронтам.
Начался дождь, так что прогулки не было. Занимался и принял Озерова до обеда»[165].
29 мая генерал А.А. Брусилов получил приветственную телеграмму от императора: «Приветствую Вас, Алексей Алексеевич, с поражением врага и благодарю Вас, командующих армиями и всех начальствующих лиц до младших офицеров исключительно за умелое руководство нашими доблестными войсками и за достижение весьма крупного успеха. Николай»[166]. Непосредственной же наградой (20 июля) за успешный прорыв стало георгиевское оружие с бриллиантами[167].
К 30 мая противник израсходовал все свои резервы, и требовалось лишь определенное усилие, чтобы опрокинуть австрийцев и завершить их разгром. Но к этому времени резервы армий Юго-Западного фронта также были близки к исчерпанию. Конница, сосредоточенная в окопах правого фланга фронта, вообще отсутствовала. Генерал А.А. Брусилов не разобрался в обстановке и остановил войска для производства перегруппировки и подтягивания тылов. За это время немцы увеличили свои усилия по переброски своих частей под Ковель, а австрийцы получили время для передышки.
Император Николай II в письме от 31 мая супруге отмечал: «В общем, наши успехи всюду удовлетворительны, за исключением одного места, как раз в середине наших обоих наступающих флангов. Австрийские войска и некоторые германские дивизии делают отчаянные усилия, чтобы прорваться в этом месте, но безрезультатно. Принимаются все необходимые меры для поддержки нашего корпуса и подводятся резервы. Здесь у нас, конечно, тяжелые потери, но что же делать! Но эти войска доблестно исполнили свой долг – они должны были привлечь внимание неприятеля и этим помочь соседям.
О твоих крымцах я ничего не слышал! Надеюсь, что Келлер отличится чем-нибудь со своей кавалерией, может быть, ему удастся занять Черновцы. Тогда казаки и наша 1 Кубанская двинутся к этому городу». (Переписка Николая и Александры Романовых. 1915–1916 гг. М.; Л., 1925. Т. IV; Платонов О.А. Николай Второй в секретной переписке. М., 2005. С. 499.)
В дневнике императора Николая II за эти дни читаем:
«2-го июня. Четверг
Более точный подсчет дал след[ующие] числа взятых пленных и трофеев: 1 генерал, 3 командира полков, 2467 офицеров, 5 врачей и до 150 000 ниж. чин., 163 орудия, 266 пулеметов, 131 бомбомет и 32 миномета. А сколько австрийцами потеряно убитыми и ранеными? Погода простояла теплая с тремя сильными ливнями. Днем сделал хорошую поездку вверх по Днепру до архиерейской часовни на двойке, а вниз на моторе «Десна». Спокойно занимался и писал после обеда»[168].
Государыня Александра Федоровна продолжала регулярно, каждый день посылать письма с разными новостями супругу, не забывая иногда упомянуть о советах Распутина. Так, например, в письме 4 июня имеются следующие строки: «От всей души благодарю тебя за твое драгоценное письмо. А. позабыла тебе сказать, что наш Друг шлет благословение всему православному воинству. Он просит, чтобы мы не слишком сильно продвигались на севере, потому что, по Его словам, если наши успехи на юге будут продолжаться, то они сами станут на севере отступать либо наступать, и тогда их потери будут очень велики, если же мы начнем там, то понесем большой урон. Он говорит это в предостережение.
Как я рада, что наконец воинские поезда стали продвигаться быстрее! Уверяю тебя, “где есть желание, там есть и возможность”, только не нужно слишком много поваров, чтоб не испортили супа. Только что получила телеграмму от Апраксина – мои маленькие поезда усердно работают в Луцке, Ровно, за Режицей в Тарнополе, в Трембовле – отделение Винницкого склада в Чернигове. Все полны благодарности; военные говорят, что они не могли бы обойтись без нас, благодарят Бога за то, что мы способствуем их успехам». (Переписка Николая и Александры Романовых. 1915–1916 гг. М.; Л., 1925. Т. IV; Платонов О.А. Николай Второй в секретной переписке. М., 2005. С. 503–504.)
Императору Николаю II поступали подобные советы не только от супруги, но и от других лиц. В Царскую Ставку в Могилеве поступила секретная телеграмма английского посла в России Дж. Бьюкенена императору Николаю II, в которой значилось:
«Петроград.
Июня 6/19 1916 г.
Ваше Величество всегда разрешали мне говорить откровенно обо всех делах, которые могли прямо или косвенно содействовать успешному исходу этой войны и заключению мирного договора, имеющего явиться гарантией против возобновления войны в будущем, поэтому я осмеливаюсь почтительнейше обратиться к Вашему Величеству по одному вопросу, который, я опасаюсь, может в момент, подобный настоящему, серьезно увеличить затруднения союзных правительств.
Я действую совершенно по собственной инициативе и на свою личную ответственность, и я должен просить у Вашего Величества прощения за то, что предпринимаю шаг, противный, как мне известно, всякому дипломатическому этикету.
До меня дошли упорные слухи, что Ваше Величество возымели намерение освободить г-на Сазонова от его обязанностей министра иностранных дел Вашего Величества. Так как мне невозможно просить об аудиенции, я решаюсь на это личное обращение к Вашему Величеству и прошу, прежде чем Вы примете окончательное решение, взвесить серьезные последствия, какие может иметь отставку г-на Сазонова на важные дипломатические переговоры, проводимые сейчас, и на еще более важные переговоры, которые не замедлят обновиться по мере продолжения войны.
Г-н Сазонов и я работали вместе почти шесть лет над созданием между нашими странами тесных контактов, и я всегда рассчитывал на его поддержку, чтобы превратить союз, который был закреплен настоящей войной, в союз постоянный.
Невозможно преувеличить услуги, оказанные им делу союзных правительств благодаря такту и способностям, выказанным им во время чрезвычайно трудных переговоров, проводимых нами с начала войны. И я не могу скрыть от Вашего Величества огорчения, которое я почувствую, потеряв в нем сотрудника в решении задачи, все еще стоящей перед нами.
Разумеется, я мог быть введен в совершенное заблуждение, и, может быть, г-н Сазонов, которого я не видел с тех пор как он уехал в отпуск, вынужден выйти в отставку в силу расстроенного здоровья. В этом случае я буду еще более сокрушаться об его уходе.
Еще раз почтительнейше прошу у Вашего Величества простить меня за это личное к вам обращение.
Бьюкенен». (Дневники и документы из личного архива Николая II: Воспоминания. Мемуары. Минск, 2003. С. 129–130.)
Император Николай II продолжал отмечать в дневнике победы русских войск:
«8-го июня. Среда
Армиями ген.-ад. Брусилова с 22 мая по 3-е июня взято пленных: 3350 оф., 169 130 ниж. чин. и захвачено – 198 ор., 550 пул., 189 бомб, и мином., 119 зар. ящ., 34 прожектора. Дождя не было»[169].
На следующий день в письме к супруге Государь сообщал: «Немцы подвозят к Ковелю все больше и больше войск, как я этого, впрочем, и ожидал, и теперь там происходят кровопролитнейшие бои. Все наличные войска посылаются к Брусилову, чтобы дать ему как можно больше подкреплений. Опять начинает давать себя чувствовать этот проклятый вопрос о снарядах для тяжелой артиллерии. Пришлось отправить туда все запасы Эверта и Куропаткина; это вместе с большим передвижением войск очень усложняет работу наших железных дорог и штаба. Но Бог милостив, и я надеюсь, что через несколько дней или через неделю этот критический момент пройдет!» (Переписка Николая и Александры Романовых. 1915–1916 гг. М.; Л., 1925. Т. IV;