Это его предложение вызывает широкое одобрение. Почувствовав поддержку, Сокольников перешел к наиболее животрепещущим вопросам.
Еще в самом начале съезда Сталин, выступая с политическим отчетом, обозначил две генеральные линии по вопросу дальнейшего развития страны. Первая соответствовала позиции НКФ – стремительный подъем сельского хозяйства с целью постепенного развития промышленности за счет средств, получаемых от экспорта сельхозпродукции. Вторая линия – курс на максимально быстрое развертывание современной промышленности, который должен обеспечить стране независимость от мировой капиталистической системы. Первую линию Сталин в своем выступлении назвал не соответствующей задачам социалистического строительства. «Это – не наша линия», – заявил генсек, поддержав тем самым теорию диспропорции развития, раскритикованную Сокольниковым еще до съезда.
Сталин неправ, когда он противопоставляет программу развертывания промышленности программе ввоза оборудования из-за границы, отмечает в ходе прений по отчету ЦК наркомфин. Он соглашается с тем, что индустриализация является одной из приоритетных задач. Однако ставит вопрос о ресурсах, необходимых для нее.
Организовать развитие советской промышленности можно двумя путями, указывает Сокольников. Первый – путь иностранных займов на оборудование, пойти по нему в силу непростого положения СССР на международной арене невозможно. Второй путь – наращивание экспорта, который в ближайшие годы может быть только сельскохозяйственным.
«Наше сельское хозяйство, в противоположность промышленности, сравнительно высоко организованной, погрязает в средневековье, и подъем сельского хозяйства может идти даже без большого переоборудования основным капиталом», – заявляет Сокольников, описывая преимущества линии НКФ перед линией Госплана.
«Я считаю характеристику двух линий, данную тов. Сталиным, неправильной и констатирую, что она вносит неясность и противоречия», – подытожил Сокольников свое выступление по экономическим вопросам.
Сталин до последнего надеялся, что «красный Витте» откажется от выступления по политическим вопросам. Однако его заискивающие просьбы в начале декабря и атмосфера нетерпимости на самом съезде только усилили уверенность Сокольникова в том, что оппозиция права по самому основному вопросу. Наркомфин заявляет:
Я должен теперь перейти к вопросу, который затрагивался здесь и другими товарищами (Шум.), именно к вопросам организационного руководства в нашей партии, и думаю, что эти вопросы стоят в самой тесной связи с вопросами нашей хозяйственной политики. Я подхожу к этим организационным вопросам, прежде всего, с этой стороны. В бесконечных столкновениях и противоречиях, следствием которых стали осенние трудности, он обвиняет недостаточную твердость и согласованность партийного руководства. Эти заявления вызывают недовольство партийного большинства, в зале поднимается шум, буквально каждую минуту кто-нибудь перебивает Сокольникова с места, выступая в защиту Сталина. Оценив ситуацию, Сокольников заявляет:
Я хочу сказать: никаких абсолютно чувств неприязни, личной и политической, по отношению к тов. Сталину у меня нет, абсолютно никаких. Я это должен сказать, поскольку утверждают, что все наши отношения будто бы диктуются личной неприязнью и проч. Этого нет, я ни в малейшей степени не сомневаюсь в том, что для всей партии огромнейшую пользу имеет работа, которую выполняет тов. Сталин.
Однако тот факт, что вопрос о смене генерального секретаря называют попыткой переворота, Сокольников не принимает. Он отмечает, что раз такой вопрос может обсуждаться в любой губернской организации, то и на съезде этому не должно быть препятствий.
Суть политического посыла наркомфина сводится к тому, что, когда один человек одновременно является членом Политбюро и генсеком ЦК, в его руках оказывается слишком большая власть. В результате разногласия в Политбюро начинают отражаться на организационной работе.
«Да, у нас был тов. Ленин. Ленин не был ни председателем Политбюро, ни генеральным секретарем, и тов. Ленин, тем не менее, имел у нас в партии решающее политическое слово. И если мы против него спорили, то спорили, трижды подумав. Вот и я говорю: если тов. Сталин хочет завоевать такое доверие, как т. Ленин, пусть он и завоюет это доверие», – говорит Сокольников под конец своего выступления, чем вновь вызывает множество выкриков из зала.
Через два дня Сталин выступил с заключительным словом по отчету ЦК, в котором обрушился с резкой критикой на народного комиссара финансов.
Генсек объявил наркомфина в «дауэсизации» СССР, проводя параллель с планом американского экономиста Чарльза Гейтса Дауэса. Последний предлагал восстанавливать экономику послевоенной Германии при помощи кредитов. Сталин утверждает, что линия Сокольникова на экспорт сельхозпродукции и закупку на полученные деньги промышленного оборудования направлена на превращение страны в придаток капиталистической системы. Он также выступает против идеи о переоценке социалистической составляющей советского хозяйства.
Самое унизительное для одного из главных архитекторов нэпа замечание Сталин приберег напоследок:
В чем тут дело? Откуда такие ошибки у Сокольникова? Да в том, что Сокольников не понимает двойственной природы нэпа, двойственной природы торговли в нынешних условиях борьбы социалистических элементов с элементами капиталистическими, он не понимает диалектики развития в обстановке диктатуры пролетариата, в обстановке переходного периода, где методы и оружие буржуазии используются социалистическими элементами для преодоления и ликвидации элементов капиталистических. Дело вовсе не в том, что торговля и денежная система являются методами «капиталистической экономики». Дело в том, что социалистические элементы нашего хозяйства, борясь с элементами капиталистическими, овладевают этими методами и оружием буржуазии для преодоления капиталистических элементов, что они с успехом используют их против капитализма, с успехом используют их для построения социалистического фундамента нашей экономики. Дело в том, стало быть, что, благодаря диалектике нашего развития, функции и назначение этих инструментов буржуазии меняются принципиально, коренным образом, меняются в пользу социализма, в ущерб капитализму. Ошибка Сокольникова состоит в том, что он не понял всей сложности и противоречивости происходящих в нашей экономике процессов.
Необходимо отметить, что и без того жесткая пикировка дошла до потомков в несколько измененном виде. Как выяснили недавно современные исследователи, между изданным текстом стенограммы текста и ее первоначальным вариантом, хранящимся в Российском государственном архиве социально-политической истории, есть существенные различия.
Заключаются они как в изъятии отдельных фрагментов выступлений Сокольникова и Сталина, так и в неизвестно откуда взявшихся «добавках». Рассмотрим лишь несколько примеров. Эти сокращения и добавления были призваны сгладить наиболее острые моменты, которые могли подорвать авторитет Сталина, сделав в то же время более острой и агрессивной позицию Сокольникова.
Исправленный вариант появился вскоре после съезда. К примеру, использованная при написании этой главы стенограмма была издана в 1926 г. и уже содержит изменения. Поэтому есть все основания полагать, что в условиях продолжавшейся борьбы внутри партии Сталин лично приложил к этому руку. В таком случае есть все основания утверждать, что исправленный текст отражает то, как генсек воспринял некоторые моменты выступления Сокольникова.
Рассмотрим несколько примеров.
В изданной стенограмме одна из фраз Сокольникова о его отношениях со Сталиным звучит так:
Товарищи, позвольте мне сказать, что в течение целого ряда лет я работал рука об руку с товарищем Сталиным и ничего кроме самых лучших товарищеских отношений у меня с ним не было.
А вот как слова Сокольникова звучали на самом деле:
Товарищи, позвольте мне сказать, что в течение целого ряда лет я работал рука об руку с товарищем Сталиным и ничего кроме самых лучших товарищеских отношений у меня с ним не было, так же как и сейчас.
Таким образом слова Сокольникова из заверений в том, что Сталин был и остается его другом, превратили в неоднозначное утверждение о том, что до недавних пор они состояли в дружеских отношениях.
Еще один не менее характерный пример – растиражированное во многих публикациях заявление Сокольникова о должности генсека. В опубликованной стенограмме оно выглядит следующим образом:
Я думаю, что мы напрасно делаем из вопроса о том, кто должен быть генеральным секретарем нашей партии и нужен ли вообще пост генерального секретаря, вопрос, который мог бы нас раскалывать.
А вот что сказал Сокольников на самом деле:
Я думаю, что мы напрасно делаем из вопроса о том, кто должен быть генеральным секретарем нашей партии, вопрос, который мог бы нас раскалывать.
Итак, изначально Сокольников не ставил вопрос о возможном упразднении должности генерального секретаря, эти слова в его уста вложил неизвестный «доброжелатель» при исправлении стенограммы съезда.
Корректировке подверглось и выступление Сталина.
Всякому известно, что мы вынуждены сейчас ввозить оборудование. Но товарищ Сокольников превращает эту нужду в принцип, в теорию, в перспективу развития. Вот в чем ошибка товарища Сокольникова.
Эти слова приписывает Сталину опубликованная стенограмма.
Но на съезде генеральный секретарь ни о каком «превращении нужды в принцип», противоречившем сути выступления Сокольникова, не заявлял. В оригинале его претензия звучала гораздо мягче:
Разве я говорил об экспортно-импортном плане? Конечно, нет. Я ставил вопрос о двух основных руководящих линиях по построению нашего хозяйства в том смысле, чтобы хозяйство нашей страны было обеспечено самостоятельностью в обстановке капиталистического окружения. Я говорил в том смысле, чтобы нашу страну превратить из аграрной в индустриальную и т. д.