Мы заявили: из того, что вы нам заявили, как раз и вытекает, что демонстрация необходима, демонстрацию подсказал верный инстинкт рабочих. Почему вы не боретесь с контрреволюцией? Вы политически запутались. Мы требовали срока, на какой они нам запрещают демонстрацию. Они сначала не соглашались, потом определили в три дня. Теперь они хотят пойти дальше и запретить нам всякую демонстрацию»41.
После жарких и долгих прений Зиновьев понял: ему надо выступать снова. «Тов. Томский (член Петроградского комитета — Ю. Ж. )., — сказал он, — на вчерашнем заседании, в пятницу, заявил, что у партии в связи с демонстрацией два выхода: или ее убьют, или она сама себя убьет, и находит, что лучше пусть убьют. Такие речи не настраивали на демонстративный лад. Почему не выбрать третий путь?
Тов. Бокий (секретарь Петроградского комитета — Ю. Ж.) говорит, что ЦК подпал под влияние фракции большевиков (на съезде — Ю. Ж.), которая состоит из социал-демократов второго сорта. Это неосновательно. Во фракции лучшие люди нашей партии. Они не будут, конечно, посягать на автономию нашей (Петроградской — Ю. Ж.) партийной организации, но их мнение мы обязаны были выслушать, и их голос имел и должен был иметь громадное влияние. Что же касается тов. Лациса, который видит ошибку в том, что вообще назначили демонстрацию, то тут виноват не один ЦК. Это решение приняли все питерские партийные организации».
И заключил: «Мы сделали разведку, нащупали пульс. Ошибки были не у одного ЦК… взаимные упреки между нами вполне уместны. Они укажут нам наши недостатки. Вы выиграли тем, что получили ясную картину политического момента»42.
Так, переходя в выступлении от происходившего на партийном совещании к перепалке на съезде, не скрывая изменение своего отношения к проведению демонстрации, своей прямотой и самокритичностью Зиновьев добился достижения цели, поставленной Лениным. Через день, 26 (13) июня, на продолжавшемся экстренном заседании Петроградского комитета все единогласно утвердили именно ту резолюцию, которую внес Григорий Евсеевич:
«1. Принять все меры пропаганды и агитации к тому, чтобы до воскресенья никаких уличных выступлений рабочих и солдат не состоялось.
2. Петербургский комитет предлагает всем районам добиться ухода рабочих — членов партии и сочувствующих ей, если таковые окажутся, из так называемого Временного революционного комитета (образован в середине июня анархистами-коммунистами и эсерами-максималистами — Ю. Ж. ), заседающего на даче Дурново и действующего под руководством анархистов».
Эту весьма важную резолюцию, выражавшую истинное отношение большевиков к тому, что происходило на даче Дурново, что было связано с запрещенной демонстрацией, уже на следующий день — 27 (14) июня — опубликовала «Правда». Сделала так для информации не только членов партии, но и делегатов съезда.
Ну а вечером 26 июня, вернувшись со съезда, Зиновьев выступил еще раз. Поспешил поделиться свежими впечатлениями.
«Выступали меньшевики, — рассказывал он, — и говорили: положим, большевики — скверные люди, но стрелять в них и обезоруживать их — дело не нас, а других. Сегодня Церетели уверяет, что его неверно толкуют, что он приходил за дружеским советом к съезду…
Судьба нам благоприятствовала сегодня и тем, что председателем был не лиса Чхеидзе, а осел Гегечкори, который по оплошности признал за нами право огласить нашу резолюцию к съезду. Впечатление получилось огромное… Отменой демонстрации мы добились перелома в настроении на съезде, добились такой речи Церетели, для которой не жалко было отменить десять демонстраций»43.
Большевистская резолюция об отказе от демонстрации вроде бы внесла в души всех политиков успокоение, а эйфория у Зиновьева от собственных успехов оказалась столь сильной, что он даже поверил меньшевику-интернационалисту Н. Н. Суханову, предсказывавшему падение коалиционного правительства не позднее чем дней через десять. Словом, забылись недавние распри, подчас доходившие до прямых оскорблений. Забылась и первопричина бурных волнений — судьба дачи Дурново. Но так продолжалось всего пять дней. Затем гражданский мир рухнул в одночасье, о чем и поведал 2 июля (16 июня) Церетели, выступая на утреннем заседании съезда.
В три часа ночи на 2 июля по распоряжению министра юстиции трудовика, то есть почти эсера П. Н. Переверзева и по приказу командующего войсками Петроградского военного округа генерал-лейтенанта П. Н. Половцева, дачу Дурново окружили войска — броневики, солдаты, казаки. Они должны были арестовать скрывавшихся в здании то ли одного, то ли семерых уголовников, освобожденных анархистами из тюрьмы «Кресты». Дачу Дурново быстро захватили, подвергли разгрому. Один из лидеров анархистов — Ш. А. Аснин — был убит. Несколько десятков человек арестовали и избили.
Сообщение о кровавых событиях взбудоражило делегатов съезда, раскололо их. Одобрили действия правительства только двое — Церетели и Чернов. Все же остальные, поднимавшиеся на трибуну, осуждали происшедшее, возмущались, говорили, что такого даже в дни царизма никогда не было. Так говорили делегаты-рабочие заводов «Феникс» — Валиков, «Эриксон» — Жуков, «Старый Парвиайнен» — Ефимов, «Промет» — Лоти, «Металлический» — Дмитриев, иные. И чуть ли не все задавали вопрос: а случайно ли в ту же ночь неизвестно кем и зачем из пересыльной тюрьмы и арестного дома выпустили 460 уголовников?
После того, как Гоц от имени фракций эсеров и меньшевиков предложил счесть «правильными решительные действия правительства», слово взял Зиновьев, для мотивирования своей, точнее, большевистской фракции резолюции. Но прежде прочитал заявление ЦК, принятое накануне, в полночь 1 июля (18 июня).
«Согласно постановлению Всероссийской конференции военных организаций наша партия, ее представители утром 18-го числа довели до сведения тов. Чхеидзе требование освобождения тов. Хаустова (большевика, поручика, бездоказательно обвиненного в измене контрразведкой и заключенного в “Кресты” — Ю. Ж. ). Тов. Чхеидзе ответил, что он примет все меры к освобождению тов. Хаустова. Согласно этому ответу и нашему решению соблюдать мирный характер демонстрации, наша организация никакого участия в освобождении тов. Хаустова не принимала и ее члены решительно отвергли предложение анархистов вместе с ними идти к “Крестам”.
Так как одновременно с тов. Хаустовым были освобождены анархистами ряд других лиц, то мы считаем необходимым констатировать, что лица эти совершенно неизвестны нашей организации, и решительно отклонить всякие попытки связать их дела с делом Хаустова.
Выяснившиеся до сих пор обстоятельства побега половины заключенных пересыльной тюрьмы, по нашему мнению, дают основание предполагать здесь определенный ход контрреволюции, видимо, рассчитывавшей этим путем добиться своих провокационных целей.
В связи с этим побегом мы считаем необходимым самое строгое расследование».
Помолчав, Зиновьев еще раз заговорил о странном побеге.
«Обратите внимание — этот побег происходит как раз в день революционной демонстрации 18 июня (1 июля — Ю. Ж. ), как будто специально рассчитано именно в этот день. Не наводит ли это обстоятельство на размышления, что здесь чья-то игра, и не обязаны ли все мы, прежде чем опять устраивать судилище против большевиков, прежде всего остановиться на этом вопросе и спросить: как же это случилось, что под носом у нас в день революционной демонстрации бежало 460 уголовных из пересыльной тюрьмы? Как это совершилось? Какие меры принимались против таких фактов?»
Постаравшись так повернуть обсуждение, прочитал свой проект резолюции.
«Принимая во внимание глубокое волнение рабочих Петрограда, вызванное все более явно надвигающейся контрреволюцией, на фоне которой события на даче Дурново приобретают зловещий характер;
принимая во внимание, что даваемое правительством освещение событий совершенно не совпадает с показаниями, идущими из рабочих кварталов;
принимая во внимание, что факт побега 460 заключенных уголовных из разных тюрем как раз в день революционной демонстрации является крайне тревожным и наводит на мысль, что здесь был ход контрреволюции;
принимая все это во внимание, съезд считает необходимым назначить из своей среды следственную комиссию по этому делу.
Все следствие по поводу происшествий на даче Дурново и в петроградских тюрьмах должно вестись под контролем этой комиссии и созданной сегодня утром рабочей комиссии с представительством партий.
Виновные в разгроме дачи Дурново и в сопутствующей ему смерти и избиениях должны быть привлечены к самой суровой ответственности»44.
Сочтя такую резолюцию вполне достаточной для выражения стремления большевиков пойти на сотрудничество с эсерами и меньшевиками, Зиновьев все же решил усилить психологическое давление на делегатов съезда.
«Если бы вы видели, — воскликнул он, — сегодня утром картину в Исполнительном комитете (Петросовета — Ю. Ж. ), когда каждую минуту прибывали возбужденные и взволнованные группы представителей от заводских комитетов, которые передавали, что в рабочих кварталах настроение кипит, что трудно рабочих удержать, что завод останавливается за заводом…
Посмотрите глубже, вникните в положение вещей и вы увидите, что здесь есть нечто глубинное. Не представляйте себе дело так, что это какие-то заговорщики, которых нужно осудить, произнести им еще несколько анафем, и все как рукой снимет… Не мы принесли это дело, а ваши министры. И ваши министры пришли к вам с этим вопросом не случайно. Они видели, что этот вопрос коренной важности, что в Петрограде может быть всеобщая забастовка и, быть может, уличная борьба…
Я скажу вам: умри сегодня все большевики, которые, по вашему мнению, во всем виноваты, все равно волнения будут продолжаться»45.
Зиновьев так и не сумел изменить настроение съезда. Проголосовали делегаты за резолюцию, предложенную Гоцем46