606.
Книги, широко известной во всем мире как программа германского нацизма, излагавшей его основные идеи и задачи. В том числе — борьбу с большевизмом, уничтожение СССР. В руководстве ВКП(б) ее могли прочитать лишь те, кто свободно владел немецким. Но врага следовало знать, и для предельно ограниченного круга читателей, не знавших иного языка, кроме русского, и предназначался перевод Зиновьева, который он к тому времени практически завершил. Договор же с издательством требовался ему для того, чтобы получить гонорар, — в деньгах он остро нуждался все последнее время.
Покончив с проблемой оплаты выполненной работы, Григорий Евсеевич решил принять участие в обсуждении не просто далекого от его интересов, а совершенно незнакомого вопроса — о будущем города как такового, о том, каким должен стать город в эпоху социализма.
Дискуссия на эту тему началась в Комакадемии 31 октября, хотя архитекторы по заданию ВСНХ уже проектировали «социалистические города» при крупней
ших объектах пятилетки — в Кузнецке и Магнитогорске, Запорожье и Сталинграде, Нижнем Новгороде. Н. К. Крупская, Ю. Ларин, Г. М. Кржижановский, председатель Малого СНК РСФСР Н. А. Милютин, нарком здравоохранения РСФСР Н. А. Семашко, уже бывший нарком просвещения РСФСР А. В. Луначарский, виднейший экономист той поры С. Г. Струмилин, выступая, делали свой выбор между предложениями двух экономистов — урбаниста Л. Сабсовича и дезурбаниста М. Охитовича. Сходившихся только в одном — необходимо успеть подготовиться к уже недалекому, года через 3–4, будущему. Когда, выполнив пятилетний план, страна вступит в социализм, первую фазу коммунизма. Когда, согласно Марксу и Энгельсу, начнут отмирать государство и право, армия, семья.
Сабсович отстаивал сохранение города, но не существовавшего, а принципиально иного. Сформированного 50-100 домами-коммунами (они же жилые комбинаты), рассчитанными каждый на примерно тысячу человек. В них взрослому полагалась отдельная комната (жилая ячейка) с готовым набором мебели: кровать, стол, стулья, полка для книг, шкаф для одежды, в особых нишах умывальник и плита (электрическая или газовая) для разогревания готовой пищи, а также вся необходимая посуда. Кроме того, в доме-коммуне предусматривались общая столовая, в которую еда доставлялась из фабрики-кухни, клуб-кинотеатр, библиотека, комнаты для индивидуальных и коллективных занятий, физкультурный зал, плавательный бассейн.
Дети начиная с рождения должны были содержаться и воспитываться отдельно от родителей. Сначала в расположенных вдалеке от домов-коммун детских городках — в яслях и детских садах, затем в школьных, где помимо учебных зданий имелись спальные корпуса, физкультурные площадки.
Охитович же предлагал полностью отказаться от привычного города как территориального образования, создавая вместо него города-сады. Формируемые на обширном пространстве разбросанными по парку-саду, не имеющему обычных улиц, одноэтажными либо двухэтажными коттеджами. Предназначенными для жизни человека без семьи, получавшего только одну комнату, по убранству сходную с тем, о чем писал и говорил Сабсович.
Общим для этих взаимоисключающих проектов оказалась максимально возможная коллективизация быта. Та самая идея, которая в эйфорическом ожидании окончания пятилетки и якобы незамедлительного вступления советского общества в социализм завоевывала все большее количество приверженцев. Разумеется, прежде всего среди молодежи, комсомольцев. Уже на деле начавших переходить к новым нормам жизни — без быта, без семьи. Так, только в Ленинграде к концу 1929 года существовало примерно 110 таких коммун, которые объединяли более 10 тысяч человек607.
В немалой степени способствовали таким воззрениям превратно понятые материалы пленума ЦК, прошедшего 10–17 ноября 1929 года. Ведь одна из принятых им резолюций — по докладам Кржижановского и Куйбышева, «О контрольных цифрах народного хозяйства на 1929–1930 год», еще не успевших учесть возможные страшные последствия только что, 22 октября, начавшегося мирового экономического кризиса, отметила:
«Дело построения социализма в стране пролетарской диктатуры может быть проведено в исторически минимальный срок». Потому, среди прочего, потребовала «решительного выравнивания фронта социально-культурной работы с новыми количественными и качественными задачами хозяйственного строительства»608.
Резолюция означала только то, что в ней говорилось.
Для четырех тысячелетий цивилизации «исторически минимальный срок» — это и двадцать, и пятьдесят, и сто лет, если не больше.
«Выравнивание фронта социально-культурной работы» подразумевало в условиях индустриализации и коллективизации прежде всего скорейший культурный подъем всего населения СССР. Подразумевало уничтожение неравенства между городом и деревней, в которой жило 86, 6 % всего населения, искоренение отсталых, полуфеодальных форм быта на Кавказе и в Средней Азии, завершение ликвидации неграмотности. (По переписи 1926 года в СССР грамотность составляла у мужчин 66 %, у женщин 37, 3 %, причем в европейской части РСФСР — соответственно 75, 8 и 44, 4 процента, а в Туркменской ССР — 16 и 7, 5 процента; поэтому во исполнение резолюции с 1 сентября 1930 года было введено всеобщее обязательное бесплатное начальное — четырехлетнее — образование).
Однако Зиновьева такое нормальное понимание документа не устроило. Как и все «левые», он продолжал жить в плену иллюзий, рожденных еще в Октябре. Мечтал при жизни увидеть торжество идеалов, за которые боролся в революцию и гражданскую войну. Только ради того он вроде бы отказался от упования на непременную и скорую победу пролетариата в Европе, от критики Сталина за отстаивание возможности построения самими социализма в одной, отдельно взятой стране. Вот почему Зиновьев решительно поддержал предложения Сабсовича, задания ВСНХ приступить к проектированию и строительству социалистических городов, домов-коммун.
В первых числах января 1930 года Григорий Евсеевич быстро написал статью под многозначительным названием «От утопии к действительности», а двухнедельный журнал «Революция и культура», издававшийся газетой «Правда», опубликовал ее уже в первом номере.
Зиновьев привычно постарался предельно обезопасить свою позицию, использовав для того множество огромных цитат из работ Энгельса — «Жилищный вопрос», Ленина — «Удержат ли большевики государственную власть», «Аграрный вопрос». Сослался и на опубликованное 5 января постановление ЦК о темпах коллективизации, но главным образом воспользовался резолюцией ноябрьского пленума о контрольных цифрах. Но именно тут пошел на злостную подтасовку. Завершил фразу о «выравнивании фронта социально-культурной работы» отсебятиной. Выражавшей мнение не членов ЦК и ЦБ, а его собственное: «и коренная перестройка быта трудящихся масс на социалистических началах»609.
Сегодня невозможно понять, почему сотрудники редакции журнала и представитель Главлита (цензуры), обязанные тщательнейше выверять все цитаты, допустили халатность. Не заметили вставленных в цитату шести слов, отсутствовавших в официальной публикации газетой «Правда». Но именно такой ловкий трюк и позволил Григорию Евсеевичу от имени всей партии, вселяя беспочвенные надежды, утверждать:
«Что старый быт необходимо переделать в социалистический, а затем и коммунистический быт — это большевистская партия, авангард рабочего класса, прекрасно знала и накануне Октября, и назавтра после завоевания власти. И если только теперь она может поставить и этот вопрос, то это не случайно.
Именно теперь создаются основные материальные предпосылки для такой постановки вопроса о переделке быта…
Индустриализация плюс коллективизация являются важнейшими предпосылками для всесторонней переделки быта на коммунистических (сначала на социалистических) началах. Но и обратно. Коммунистическая переделка быта является одной из серьезнейших предпосылок для успехов индустриализации и коллективизации. Взаимозависимость здесь диалектическая. Под этим углом зрения только и можно ставить “частный” вопрос о социалистических городах…
Социалистические города, которые мы начинаем строить, сыграют свою, и немалую, международно-пропагандистскую роль. Не искусственные “утопические” колонии… а наши родные, подлинно социалистические города, создаваемые коллективным трудом и умом рабочего класса, стоящие обеими ногами на почве учения Маркса и Ленина — так идет и пойдет новейшая мировая история. Недалеко то время, когда наши социалистические города станут местами паломничества для многочисленных рабочих делегаций из других стран. Надо, чтобы эти города были достойны своего имени»610.
Зиновьев полагал, что внес свою лепту в пропаганду необходимости строительства соцгородов. И просчитался.
Эйфория, порожденная пятилеткой, длилась недолго. Мировой кризис накрыл и Советский Союз.
Надежды, столь недолго кружившие головы, быстро таяли. Надо было трезво оценить положение, определить тот минимум строек, которых нельзя было ни бросить, ни приостановить даже на небольшой срок — ведь иначе идея индустриализации превратится в заурядное прожектерство. В очередную утопию.
Словом, предстояло любой ценой продолжать выполнять утвержденный, хотя и не полностью, план второго, «решающего» года пятилетки. И для того тратить деньги не на создание соцгородов с домами-коммунами, а на более важное — на выплаты по займам и кредитам, покупку остро необходимых станков, прочего оборудования, на зарплату иностранным инженерам.
И 16 мая 1930 года ЦК утвердило постановление «О работе по перестройке быта». Указавшее:
«… Наряду с ростом движения за социалистический быт имеют место крайне необоснованные, полуфантастические, а потому чрезвычайно вредные попытки отдельных товарищей (Сабсович, отчасти Ю. Ларин и др.) “одним прыжком” перескочить через те преграды на пути к социалистическому переустройству быта, которые коренятся, с одной стороны, в экономической и культурной отсталости страны, а с другой — в необходимости в данный момент максимального сосредоточения всех ресурсов на быстрейшей индустриализации страны, которая только и создает действительные материальные предпосылки для коренной переделки быта.