По решению редакции «Рабочего пути» — И. В. Сталина, Г. Я. Сокольникова и В. П. Милютина — газета 29 (16) сентября опубликовала статью Ленина то ли недельной, то ли двухнедельной давности, «Русская революция и гражданская война». Ту, в которой Владимир Ильич еще утверждал: «Если есть абсолютно бесспорный, абсолютно доказанный фактами урок революции, то только тот, что исключительно союз большевиков с эсерами и меньшевиками (выделено мной — Ю. Ж.), исключительно немедленный переход всей власти к Советам сделал бы гражданскую войну в России невозможной»68.
Так писал Ленин. Но когда?
Между тем, члены ЦК отнюдь не обольщались возможностями, которые, казалось, могло предложить Демократическое совещание. Не случайно авторы Декларации большевистской фракции, подготовленной 1 октября (18 сентября), — Троцкий, Каменев, Сталин, Милютин, Рыков, опубликованной 3 октября (20 сентября) в «Рабочем пути», отмечали: «В основу созыва настоящего совещания положены совершенно произвольные критерии представительства, которые, в своей совокупности, отводят наименее революционным, соглашательским элементам демократии такое место, на которое они совершенно не в праве претендовать».
Тем не менее, Декларация еще подтверждала сугубо мирные намерения большевиков. «Мы, — говорилось в ней, — считаем необходимым снова заявить здесь во всеуслышание всей страны, что, борясь за власть во имя осуществления своей программы, наша партия никогда не стремилась и не стремится овладеть властью против организованной воли большинства трудящихся масс страны»69.
Да, большевики не скрывали, что жаждут власти. Просто оставляли себе возможность маневра. Если удастся — создать блок с эсерами и меньшевиками и мирно передать власть Советам. Не удастся — готовить восстание, стараясь оттянуть его до созыва Учредительного собрания, которое и закрепит его победу официально. Почему надо отложить его на некий пока неопределенный срок — тоже понятно. Подготовка вооруженного выступления, которое ни в коем случае не может завершиться поражением, требует времени. По меньшей мере, неделю, а то и две-три. Следовательно, даже приняв содержание писем Ленина к исполнению, торопиться никак не нужно.
К последнему, более вероятному варианту, призвало решение, принятое 7 октября (20 сентября) партийным совещанием приехавших на Демократическое совещание большевиков и членов ЦК, ПК. Оно, опубликованное пять дней спустя в «Рабочем пути», гласило: «Партия должна приложить все усилия для мобилизации широких народных масс, организованных Советами рабочих солдатских и крестьянских депутатов, являющихся теперь боевыми классовыми организациями, переход власти к которым составляет лозунг дня»70.
Разумеется, срок, отводимый на мобилизацию, не указывался, но он и так был понятен. Завершить ее следовало либо ко 2 ноября (20 октября) — началу работы Второго Всероссийского съезда Советов, либо к открытию Учредительного собрания — 11 декабря (28 ноября). Таким образом, на подготовку восстания большевики получали от одного до двух месяцев. Время вполне достаточное.
Новый курс ЦК, выраженный в решении от 7 октября, проявился и в еще одной важной детали. Большевики больше не связывали себя непременной коалицией с эсерами и меньшевиками, достичь чего они пытались, участвуя в Демократическом совещании, завершившем свои заседания 5 октября (22 сентября) формированием из своего состава нового, столь же неизбранного органа — Временного совета Российской республики или Предпарламента. Решение об отказе принимать участие в последнем ЦК принял 18 (5) октября при всего одном голосе против — Каменева.
Каменев, как и прежде, продолжал настаивать на создании однородного социалистического правительства, а вооруженное восстание считал обреченным на поражение, губительное для партии. Потому не только проголосовал против неучастия РСДРП(б) в Предпарламенте, но и поспешил объяснить свою позицию.
«Я понимаю, — писал он в тот же день, обращаясь к членам ЦК, — что ваше решение о выходе из первого же заседания Совета Российской республики предопределяет тактику партии на ближайший срок в направлении, которое я лично считаю опасным для партии. Подчиняясь решению партии, я, вместе с тем, прошу товарищей освободить меня от обязанностей в представительных органах (ЦИК и т. д.) и поручить мне какую-либо другую работу»71.
Как вскоре выяснилось, Каменев стал первым, но далеко не единственным, не принявшим новый курс ЦК на разрыв с эсерами и меньшевиками.
2.
Зиновьев, все еще оставаясь на нелегальном положении, с 6 октября (23 сентября) начинает, хотя поначалу и не регулярно, участвовать в заседаниях ЦК. Общаясь со старыми товарищами, понимает, что далеко не все согласны с требованиями Ленина готовиться к вооруженному восстанию. Однако не имея возможности лично обсудить возникшую проблему со своим учителем и непременным наставником, пока не становится на чью-либо сторону. Выжидает.
Перестает давать комментарии в «Рабочий путь», опасаясь попасть впросак. Ограничивается одним-единственным небольшим материалом «Кандидаты в Учредительное собрание», опубликованным 12 октября (29 сентября), разъясняющим, каким именно должен быть выдвигаемый кандидат. Поступает так потому, что никто, даже Ленин, не отказывались от участия в нем, а список кандидатов не только был утвержден ЦК, но и опубликован 11 октября (28 сентября) в «Рабочем пути». Включал Ленина, Зиновьева, Троцкого, Каменева, Коллонтай, Луначарского, Бухарина, Пятакова, Сталина, многих других.
И все же отсутствие постоянного, каждодневного общения с Владимиром Ильичом быстро сказалось. Зиновьев, для которого быть вторым, непременно идти вслед за лидером, за девять лет пребывания в эмиграции стало второй натурой, легко подпал под влияние Каменева. В конце концов, солидаризировался с ним на самом важном заседании ЦК — 23 (10) октября. На том самом, на котором после долгого отсутствия Ленин не только присутствовал, но и выступал.
Владимир Ильич не без оснований опасался, что без него наиболее удобные, по его мнению, сроки восстания будут упущены. Поспешил из Гельсингфорса в столицу и сразу же обрушился на членов ЦК.
«С начала сентября, — говорил он, — замечается какое-то равнодушие к вопросу о восстании. Между тем, это недопустимо, если мы серьезно ставим лозунг о захвате власти Советами. Поэтому давно уже надо обратить внимание на техническую сторону вопроса. Теперь же, по-видимому, время значительно упущено». Добавил как несокрушимое доказательство своей позиции: «То, что затевается со сдачей до Нарвы и сдачей Питера, еще более вынуждает нас к решительным действиям… Большинство теперь за нами. Политически дело совершенно созрело для перехода власти»72.
В присутствии своего лидера члены ЦК выразили полное согласие с ним и приняли подготовленную тем резолюцию. Напомнившую о волнениях матросов военно-морского флота Германии в Киле и Вильгельмсгафене, на линкоре «Принц-регент Луитпольд» в июле — сентябре, названных восстанием, и «проявление нарастания во всей Европе всемирной социалистической революции». Документ констатировал: «Вооруженное восстание неизбежно и вполне назрело. ЦК предлагает всем организациям партии руководствоваться этим и с этой точки зрения обсуждать и разрешать все практические вопросы»73.
Как собственное «решение практических вопросов», ЦК поспешил образовать Политбюро (ПБ) из семи человек: Ленин, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Сталин, Сокольников, Бубнов. Именно из них, хотя Зиновьев и Каменев не только проголосовали против ленинской резолюции, но и сочли необходимым обратиться к ПК, МК, московскому и финляндскому областным комитетам, фракциям большевиков в ЦИКе и исполкоме Петросовета. Изложили произнесенные на заседании ЦК свои выступления.
«В связи со всей политической обстановкой, — объясняли они, — уход большевиков из Предпарламента поставил перед нашей партией вопрос: что же дальше?»
Задав столь сакраментальный вопрос, сами же на него и ответили. А начали с главного, основополагающего: «Мы глубочайше убеждены, что объявлять сейчас вооруженное восстание — значит ставить на карту не только судьбу нашей партии, но и судьбу русской и международной революции… Нет никакого сомнения, бывают такие исторические положения, когда угнетенному классу приходится признать, что лучше идти на поражение, чем сдаться без боя. Находится ли сейчас русский рабочий класс именно в таком положении? Нет, и тысячу раз нет!»
Повторив тем основной посыл, уже высказанный Каменевым, оба еретика приступили к обоснованию альтернативной точки зрения. Писали далее:
«Шансы нашей партии на выборах в Учредительное собрание превосходны… Только на Советы сможет опереться в своей работе Учредительное собрание плюс Советы — вот тот комбинированный тип государственных учреждений, к которому мы идем».
Затем перешли к многопартийности. Подразумевая позицию Ленина, провидчески втолковывали: «Говорят, за нас большинство народа в России, и за нас большинство международного пролетариата. Увы, ни то, ни другое неверно, а в этом все дело. В России за нас большинство рабочих и значительная часть солдат. Но все остальные — под вопросом. Мы все уверены, например, что если дело теперь дойдет до выборов в Учредительное собрание, то крестьяне будут голосовать в большинстве за эсеров».
Изложили и свою оценку ситуации в Европе. Опять же отвергли представление Ленина, «что международный пролетариат будто бы уже сейчас в своем большинстве за нас. Это, к сожалению, не так. Восстание в германском флоте имеет громадное симптоматические значение. Предвестники серьезного движения существуют в Италии. Но отсюда до сколько-нибудь активной поддержки пролетарской революции в России, объявляющей войну всему буржуазному миру, еще очень далеко. Переоценивать силы крайне вредно…
Если мы сейчас, поставив все на карту, потерпим поражение, мы нанесем жестокий удар и международной пролетарской революции, нарастающей крайне медленно, но все же, несомненно, нарастающей. А между тем, только рост революции в Европе сделал бы для нас обязательным, без всяких колебаний, несомненно, взять власть в свои руки».