146.
Правда, есть и иное описание событий на «Треугольнике». Левые эсеры учинили там самосуд над членами завкома — большевиками. Был ранен секретарь завкома, избита активистка. Прибывшая на завод боевая дружина сделала несколько выстрелов в воздух, один из которых повредил паропровод, что заставило всех быстро разойтись147.
Уходя от конкретики, от фактов, листовка продолжала запугивать потенциального читателя: «Красноармейские и матросские части стрелять в рабочих отказываются. Расстреливают рабочих китайские и латышские наймиты, а также большевистские коллективы». Почему и призвала: «Долой комиссародержавие! Вся власть свободно избранным рабочим и крестьянским Советам! Товарищи рабочие, крестьяне, матросы и красноармейцы, все готовьтесь к дню общего протеста — день этот близок!»148
Между тем, за два дня до появления этой листовки, Зиновьев в своей речи на заседании Петросовета высказал прямо противоположную позицию, нежели ему — «большевистские власти» — позицию, иные предложения.
«Само собой понятно, — говорил он, — что если бы дело шло только о шайке левоэсеровских белогвардейцев, мы, ни на секунду не задумываясь, расправились бы с ними, как они того заслуживают. Но нам желательно до последней возможности избежать столкновения даже с самой маленькой группой самых отсталых, самых серых, самых темных рабочих. Вот в чем заключается трудность.
Я сейчас был на собрании представителей всех воинских частей и судовых команд. И на этом собрании было высказано полное единодушие красноармейцев и матросов Петрограда, которые говорят, что по первому требованию они расправятся с господами левыми, а ныне белыми эсерами.
Сознательными путиловскими рабочими сегодня ночью арестовано несколько человек из этой шайки. Я должен перед вами покаяться, товарищи, что я сам, будучи на митинге и видя, что часть рабочих, которые более или менее искренне заблуждаются, обижаются на то, что с их завода забрали и арестовали нескольких человек. Они видят в этом большую обиду и недоверие к себе. Я, может быть, допустил некоторую слабость, но я сказал, что надо их освободить. Я допускаю, что это было с моей стороны ошибка. И если Петроградский совет считает, что я поступил неправильно, он может это заявить. Я делаю это, исходя из того, что хотел бы до самой последней возможности избежать конфликта с темными и отсталыми группами рабочих Петрограда».
Только не без самодовольства подчеркнув свою мягкость, Зиновьев вернулся к тем, кого и полагал истинным идейным противником.
«Кто эти вожаки, кто эти левые эсеры? — вопросил он и тут же разъяснил: — Они не заглядывают в будущее, они не думают о том, что будет завтра. Это самая безответственная брехня. Если бы вы, красноармейцы, были бы на их стороне (в ходе мятежа 1918 года — Ю. Ж.), и если бы они победили, что было бы дальше? Разве они дали бы больше продовольствия?»149
Откуда же у Зиновьева столь внезапно проявилось желание опорочить недавних участников правительственной коалиции? Сам ли Григорий Евсеевич вдруг воспылал к ним праведным гневом? Да нет, просто ему пришлось принять участие в массовой пропагандистской кампании, которую породила ВЧК своими действиями. Действиями, которые вскоре привели к установлению в стране однопартийной системы.
… После провала мятежа 6–8 июля 1918 года были арестованы все члены ЦК партии левых социалистов-революционеров (ПЛСР). 27 ноября 1918 года Верховный революционный трибунал под председательством О. В. Карклина и при участии как обвинителя Н. В. Крыленко приговорил к расстрелу только одного человека — командира боевого отряда ВЧК Д. Полова. Остальных организаторов мятежа, членов ЦК ПЛСР П. П. Прошьяна, Б. Л. Камкова, В. А. Карелина, В. Е. Трутовского, Д. А. Магеровского, Л. Б. Голубовского, И. А. Майорова — к тюремному заключению на три года, причем всех их очень скоро выпустили. М. А. Спиридонову и Ю. В. Саблина, как имевших огромные заслуги перед революцией, осудили всего на год, а 29 ноября президиум ВЦИК их амнистировал.
Казалось бы, проблемы больше нет. Виновные в организации мятежа наказаны, остальные левые эсеры продолжают трудиться на благо советской власти, от которой себя никогда не отделяли. В городских, губернских, уездных Советах, в Красной армии, на флоте. И вдруг 10 февраля 1919 года в Москве вновь были арестованы Спиридонова, другие члены ЦК ПЛСР — Штейнберг, Трутовский, Рыбин, Прокопович, другие. Одновременно прошли аресты левых эсеров и во всех городах страны. Основание? Только статья, опубликованная 3 февраля в виленской газете «Наш путь» и перепечатанная московскими «Известиями» 13 февраля. Цитировавшая резолюцию съезда ПЛСР, в которой выражалась необходимость «подготовки восстания трудящихся».
Так это было на самом деле или нет, но глава петроградской ЧК А. К. Скороходов по приказу Москвы провел массовые аресты. «Взяли» около 200 человек, из которых лишь 35 являлись левыми эсерами, а 15 — эсерами правыми и центра150. И вот теперь приходилось оправдывать эту акцию, связывая ее с забастовками, порожденными продовольственным кризисом. С проблемой, к которой вернулся Зиновьев в своем выступлении в Петросовете.
«Что касается продовольственного положения, — сообщил он, — то я, забегая вперед, скажу коротко, что оно в ближайшие дни облегчится. С завтрашнего дня рабочие тяжелого физического труда пока через заводские комитеты, так как нет еще карточек, будут получать дополнительный паек в полфунта».
И тут же поспешил подчеркнуть те недостатки, которые порождают забастовки и бьют по самим рабочим: «На Путиловском заводе… жгут уголь даром в момент, когда уголь дороже, чем хлеб. Приведу маленький пример. На Семянниковском заводе, на Невском судостроительном с августа по февраль отремонтировали 26 локомотивов, между тем как на Путиловском заводе за это время только 8–9… Там есть отделение, где чинят паровозы. И спрашивается, когда они два дня стоят и волынят, этим помогают разрешить продовольственный вопрос?»
И добавил еще и то, что, по его мнению, могло лишний раз опровергнуть левоэсеровскую пропаганду: «В выборах в Совет (Петроградский — Ю. Ж.) принимало участие 460 тысяч человек. Путиловский завод выбирал тайным голосованием. Они выбрали кого хотели. Заводской комитет, которым они недовольны теперь, выбрали в январе тайным голосованием и дал громадное большинство нам (т. е. коммунистам — Ю. Ж.)»151.
Да, Зиновьеву не оставалось ничего иного, как только уговаривать и обещать. Но что он мог сделать, если продовольственные нормы, установленные еще 1 апреля 1918 года, зависели не от него, а от наркомата продовольствия. Точнее — от А. Б. Халатова, уполномоченного Советом труда и обороны (СТО, контрольный орган Совнаркома) по концентрации хлеба для Петрограда и Москвы. Если нормы эти резко сократились за последние месяцы — в январе по первой, рабочей категории выдавали 36 фунтов (14, 5 кг) хлеба в месяц, а в марте лишь 15 фунтов (6 кг).
Только поэтому, даже тогда, когда Петроград оказался в кольце врагов, когда от успехов обороны зависела судьба города, в нем время от времени все же возникали забастовки, хотя и кратковременные. Прошли они на 35 предприятиях, в том числе на Путиловском, Балтийском, Трубном, Обуховском заводах, с чисто экономическими требованиями: увеличить норму выдачи хлеба, восстановить свободу торговли, раз государство само не может ликвидировать продовольственный кризис152. Правда, серьезного влияния на общее положение они не оказали, так как не выходили за рамки «волынок», иначе говоря, итальянских забастовок.
Скорее всего, помогло улучшить положение, а вместе с ним и поднять настроение рабочих то, что Зиновьеву (вместе с Л. Б. Каменевым, избранным председателем исполкома Моссовета, и А. Е. Бадаевым, комиссаром продовольствия Петрограда) удалось 30 августа 1919 года добиться от ПБ разрешения рабочим обеих столиц самим заготавливать картофель153. Такое нарушение общепринятого порядка, возможно, предопределило и успех прошедшей в Петрограде в конце сентября «пролетарской конференции», на которой было учреждено Единое потребительское общество (ЕПО), заменившее потребительскую кооперацию, находившуюся под контролем меньшевиков и потому считавшуюся мелкобуржуазной, даже контрреволюционной.
Выступая 25 сентября на этой конференции, Зиновьев подчеркнул, что только теперь «настоящая самодеятельность рабочего класса началась». «Тысячи и десятки тысяч рабочих и работниц, — сказал он, — могут уже применить к делу свои силы. Мы говорим: каждого рабочего и каждую работницу надо привлекать к государственной работе соответственно их способностям. Надо, чтобы они прошли все ступени государственного строительства».
Тут же пояснил, почему ЕПО непременно повлияет на решение продовольственной проблемы, но далеко не сразу.
«Было бы смешно утверждать, — растолковывал Григорий Евсеевич, — что с той минуты, как оснуется потребительская коммуна, потекут молочные реки в кисельных берегах. Голодно будет по-прежнему. Еще не свалена вся буржуазия, еще гуляют на свободе социал-патриоты, еще есть враги рабочего класса — так называемые независимые кооператоры, которые продали душу буржуазии. Вот почему голодно. Нам приходится воевать с Колчаком, с Деникиным, с Юденичем, и потому мы голодаем. Никто не может обещать, что нынешняя организация накормит всех досыта. Но эта организация даст, по крайней мере, большую прочность нашему аппарату (наркомпроду — Ю. Ж.)».
Завершил же долгую речь уже не обещаниями, но своеобразным покаянием.
«Мы мало сделали, — честно признался Зиновьев. — Не дали сырья, финансов. Против этих упреков советской власти я сделаю тысячи. Да, действительно, крайне мало удалось сделать, чтобы поднять наше хозяйство, чтобы поднять кустарную промышленность, производственную кооперацию. Мы признаем, что за эти два года сделано до мизерности мало. Но как вы думаете, что требуется, чтобы создать все хозяйство за такой срок?»